Юлия Лермонтова: химия любви

Моим школьным учителем химии была женщина, и никому в голову не приходило ставить под сомнение ее познания в химической науке, даже если бы она не становилась неоднократно Учителем года. А ведь совсем недавно само словосочетание «женщина-химик» вызывало в обществе бурю протеста!

Матанализ профессора Софьи Ковалевской

«В мире науки трудно найти родственную душу, это мир мужчин, где каждый замкнут в рамках своих исследований, стремится реализовать лишь собственное Эго. Мне же судьба подарила настоящего друга, способного оценить мои успехи. Юленька родилась в известной в России семье, ее отец был троюродным братом самого Михаила Лермонтова, трагически погибшего на дуэли поэта, да и сам он слыл не последним в Москве человеком – генерал, директор Кадетского корпуса. И хотя предназначалось элитное учебное заведение исключительно для мальчиков, именно благодаря ему подруга моя получила блестящее образование, что, увы, редкость в нашей державе. Лучшие преподаватели Кадетского корпуса считали за честь обучать любимую дочку своего начальника. Разумеется, в частном порядке, на дому: барышне не место в казармах! Отец гордился успехами дочери и даже ставил ее в пример иным неслухам-кадетам: небесное хрупкое создание, а в химии – науке новой, сложной и в будущих военных кампаниях очень нужной - любому из будущих офицеров фору даст! Однако вскоре папенька уже не радовался обнаружившемуся в ребенке таланту химика. Девочка незаметно выросла, но не хотела ни нарядов, ни балов, а лишь новых знаний, а в России ей учится дальше было просто негде и нечему.

Когда она подала прошение о приеме в Петровскую земледельческую академию, тамошние профессора не нашли ничего умнее, как в ужасе воскликнуть, что не могут представить себе студента в шали или академика в чепце! Я утешала ее: когда Пифагор открыл свою знаменитую теорему, он принес в жертву богам сто быков. С тех пор все скоты боятся нового! Нужно вырваться из этого болота!

Генералу же отпустить свое дитятко одну за границу было страшнее и тяжелее, чем в атаку с голыми руками пойти. Юлия с настойчивостью будущего ученого светила читала папеньке лекции на тему: «Ученье - свет, а неученье – тьма», но, скажу откровенно, как и абсолютное большинство «синих чулков», она, увы, не имела подхода к натуре человеческой, тем более, мужской. Стоило мне дать отцу Юлии честное благородное слово, что я лично буду блюсти ее мораль и давать ему отчет о каждом ее шаге, поскольку жить его дочь будет под моей крышей и попечительством, как дело было решено.

Осенью 1869 года Лермонтова покинула отчий дом и Россию и приехала ко мне в Гейдельберг, чтобы вместе со мной посещать лекции местного университета. Вначале и консервативные немцы определили нас лишь в вольнослушательницы, но вскоре наши прилежание и, смею сказать, способности, были замечены, и мы занялись серьезным делом. Я – своей любимой математикой, а Юлию приняли на работу в химическую лабораторию самого Бунзена, известного в Германии химика. В Россию Лермонтова вернулась ученым с именем, двадцативосьмилетним доктором химии, невиданной диковинкой для наших краев! Она стала первой женщиной-химиком в России, я ею очень гордилась. Сам Менделеев дал в честь ее возвращения на родину торжественный ужин».

Диспозиция генерала Лермонтова

«Дочь с раннего детства поражала меня и супругу необыкновенной для девочки тягой к химии. Нас не могло это не удивлять, но и препятствовать не могли – слишком любили и стремились угождать во всем... В этом была наша ошибка, моя ошибка, моя вина. Я поддался на уговоры Ковалевской, подруги дочери. Она показалась мне серьезным, здравым человеком, способным отвечать за свои поступки. К тому же у нее уже было имя в научных кругах, словом, у меня не было причин ей не доверять… Следовало же прислушаться к родительскому сердцу, не желавшему отпускать дочь в неведомые дали… Вышла бы замуж за порядочного человека, офицера, подарила бы нам внуков…

Что благого может произойти, если юная девушка выбирает неженскую судьбу? Ни семьи, ни детей, ни уважения в обществе! Кому здесь нужна была ее докторская степень? Менделееву, хвалившему ее труды по химии? Его дочь по крайней мере обвенчалась, хотя и с беспутным поэтом Блоком…

А всему виной Софочка Ковалевская, это она внушала Юленьке с юных лет, что, мол, важнее науки ничего нет на белом свете! Сама меж тем и замуж вышла, и дочь родила, гнездо свило, как положено любой женщине! А в няньках у нее кто ходил? Юлия, генеральская дочь, доктор химических наук! И сразу позабыты лаборатории с пробирками, профессора с лекциями…

По наивности своей Юленька считала Ковалевскую самым близким себе человеком, а та с холодным математическим расчетом поработила эту добрейшую душу. Всю свою жизнь без остатка положила она на алтарь Ковалевской, которая считала себя гением, не признанным в своем Отечестве, и жаждала поклонения и восхищения… Ни родителей дочь моя не послушалась, ни своей головой не жила, хоть и ученой, все по указке Софочки делала. А как тифом захворала, так кроме нее никого к себе не подпускала, словно чужие мы ей. Доктора говорили, что даже если выживет, мозг пострадал непоправимо. Нет худа без добра, вздохнули мы семейством, авось, оставит науку проклятую, забросит не дамское занятие разлагать нефть на углеводороды, мы выходим ее, на ноги поставим, и жизнь, даст Бог, наладится. Но Ковалевская и тут подоспела - увезла ее из Москвы к себе, в Петербург… Так мы с дочерью по душам и не поговорили уже больше никогда…»

Эпикриз доктора Ковалевской

«Сколько я помню саму себя, столько я помню маму Юлю. Она ухаживала за мной с самого рождения, она стала моей крестной матерью, она учила меня, когда я подросла, она заменила мне семью целиком и полностью, когда моя родная мамочка ушла в мир иной. Это случилось внезапно, словно гром среди ясного неба, мама как ученый и преподаватель находилась на пике славы. И так нелепо – простудилась по дороге из Италии в Швецию, ехала читать очередные лекции. Легкий кашель стремительно перешел в тяжелейшее воспаление легких, а поскольку в те годы антибиотиков еще не существовало, даже самые просвещенные европейские доктора не смогли ей помочь. Именно тогда я твердо решила стать врачом, шел мне тринадцатый год. Мой отец скончался семью годами ранее, и мы остались с мамой Юлей совсем одни, две сироты, крепко державшиеся друг за дружку. Я искренне звала ее мамой, она меня ласково - Фуфой. Меня крестили, как мамочку – Софией, но это имя для нас навсегда осталось за ней…

Мы перебрались из шумного и весьма недешевого Петербурга в фамильное имение Лермонтовых Семенково, которое мама Юля получила в наследство после смерти своего отца, генерала, и там жили счастливо и сыто, насколько это было для нас возможно. Мама увлекалась огородничеством и снимала такие урожаи, что местные жители только ахали в восхищении! Живя в российской глубинке, они и слыхом не слыхивали об удобрениях или о том, что возможно самим выводить новые сорта овощей… А еще она сама научилась варить вкуснейший сыр, подобного которому я никогда в жизни не пробовала!

Лишь годы спустя я узнала, что эта хрупкая, домашняя и уютная женщина была светилом химической науки, что именно ей принадлежит первенство в изучении нефти, и без ее исследований не было бы сейчас нефтегазовых заводов в Советской России! Лермонтова лично сконструировала один из первых аппаратов для непрерывного процесса перегонки нефти. Некогда ее имя не сходило со страниц научных журналов, без нее не проходило ни одно заседание Русского химического общества, ее труды по химии изучались в учебных заведениях, но когда я сама стала студенткой, имя химика Лермонтовой нигде не упоминалось. Лишь однажды в учебнике я наткнулась на химическую реакцию Бутлерова–Эльтекова–Лермонтовой и, расспросив старых преподавателей, узнала, кто на самом деле была моя мама Юля... Я была потрясена: в юности она отказалась от радостей жизни обычной женщины из дворянской семьи ради науки, а на пике творческой жизни добровольно ушла из науки ради дочери подруги, своей любимой Фуфы, ради меня…

А вот что меня ничуть не удивило, так это то, что аппарат, изобретенный мамой для перегонки нефти, был признан лучшим ведущими инженерами того времени, как наиболее щадящий для окружающей среды. Она всегда все делала лучше остальных... Правда, российских нефтепереработчиков вполне устраивали старые аппараты, и без усовершенствований приносившие барыши…

Я похоронила маму Юлю в декабре 1919 года, она скончалась спустя три месяца борьбы за жизнь после кровоизлияния в мозг. Во время первой мировой я, как военный врач, повидала немало героических поступков, примеров мужества и стойкости. Но истинной героиней для меня осталась моя вторая мама, вся жизнь этой маленькой женщины – большой подвиг, перед которым я склоняю колени. Спасибо тебе, мама Юля».

Р.S. Архивы первой в России женщины-химика Юлии Всеволодовны Лермонтовой до сих пор полностью не изучены. Опубликована лишь малая часть ее исследований в области нефтепереработки, да и они активнее используется за рубежом, нежели на родине выдающегося ученого…