«Дорогие мои старики…»

«Постарели мои старики незаметно, как это бывает…» - когда Игорь Саруханов появляется на сцене с этой песней, я пулей выскакиваю из комнаты. Потому что всякий раз влажнею глазами на строчке «и я ваши возьму имена, чтоб назвать ими дочку и сына». Экий матерый человечище Симон Осиашвили! Мне так ни за что не написать…

В середине августа я угодил на больничную койку, и винить в этом можно только себя. Давно нужно было посетить доктора по поводу разбушевавшегося гастрита. Но я глушил приступы таблетками, курил, как паровоз, не гнушался «сухомяткой», нервничал, как тысяча истеричных барышень.

В итоге однажды согнулся пополам от резкой боли, запаниковавшие коллеги вызвали «неотложку», и уже минут через 40 я подпрыгивал на дребезжащей каталке, увозимый санитарами в больничные лабиринты. О том, как орал дурниной примчавшейся Светке: «Светик, родная, не давай им меня резать!» - подробно рассказывать не стану – извините, был испуган. К счастью, моей крови никто не потребовал. После некоторых унизительных процедур эскулапы диагностировали предъязвенное состояние и упекли на лечение в отделение хирургии. Я осторожно спросил у медсестры, мол, а почему пациент Пожарский занимает здесь место, ему же не требуется оперативное вмешательство. На что девушка в белом «обнадежила»: «Сегодня не требуется, а завтра – кто знает…» И я молился, чтобы ужасное «завтра» не наступило.

Кто хоть раз лежал в стационаре, меня поймет – это тяжкое испытание. Капельницы, уколы, мучительная гастроскопия, унылая диета и регулярная сдача анализов – ну разве не казни египетские? Но на этом перечень испытаний не заканчивается – моим соседом по койке оказался чрезвычайно словоохотливый дедуля…

- Служил? – грозно спросил он, едва я пришел в себя.
- Э-э-э… Не довелось, увы.
- Я так и знал! Эх вы, племя басурманское! А кто Родину будет защищать? За кого мы с комдивом в 43-м на Курской дуге кровь проливали? – дед побагровел, приосанился и 15 минут поносил меня и в хвост, и в гриву.

Пока я пытался вставить слово, что отдать долг отчизне помешало неважное здоровье, оратор вещал о своих подвигах: пять немецких «языков», три сбитых самолета, семь подорванных танков и затопленный вражеский торпедный катер. Мужики в палате покатывались со смеху, и я заподозрил неладное: во-первых, получалось, что Вторую Мировую дед выиграл единолично - он и на Курской дуге якобы был, и в обороне Севастополя героем себя проявил. По совместительству ходил в разведку, в атаку и отражал нападения фрицев с воздуха. Во-вторых, судя по бодрости духа и цветущему виду, деду было никак не больше 60-ти лет. Он что, граф Калиостро? Знает секрет вечной молодости или попросту вешает мне лапшу на уши? Хохот собратьев по несчастью указывал на второй вариант…

Еще минут сорок «хроникер» вспоминал Сталинградский котел, затем снова взялся ругать нынешнее поколение за отсутствие патриотизма, плавно перешел к взятию Берлина в 45-м… Чтобы не слушать россказни о водружении им советского флага на Рейхстаг совместно с Кантарией и Егоровым, я закрыл глаза и убедительно захрапел. Дед последовал примеру и отключился до обеда. А я по-пластунски выбрался в коридор, увлекая туда же пару «однопалатников».

Персона, требующая повышенного внимания

- Ты привыкай! – посмеивался Володя. – Евсеич, понятное дело, войну лишь по фильмам да рассказам знает – родился только в 49-м. Но зато мастер агитации и пропаганды! Сейчас выспится и заведет шарманку снова, как в декабре 39-го финнов крушил…

- А вы его пытались урезонить, мол, ври да не завирайся?
- Куда там! Мишка, который с грыжей поступил, поднял его на смех и сам не рад был. Евсеич такой концерт закатил – врачи и больные на крик сбежались! Орал, что его, боевого офицера, оскорбляют и притесняют. Слава Богу, доктора уже не первый раз с ним сталкиваются, знают скандальную натуру. Погоди, ночью начнется вторая часть Марлезонского балета. К вечеру Евсеич выспится, поужинает и аккурат к отбою возжелает общения.

Чуть только народ в палате задремлет, Евсеич обувает свои пудовые тапки и усиленно шаркает до двери и обратно – якобы прогуливается. Если его игнорируют, расталкивает спящего и елейным голоском вопрошает: «Сынок, я все забываю, память дырявая стала – где здесь туалет?» Объяснять на словах бесполезно, Евсеич настаивает, чтобы его проводили. Едва окажешься с ним в коридоре, коварный дед усаживает тебя на диванчик - и снова здорово! Вещает о Брусиловском прорыве…

- Володь, но это же невозможно. Пробовали врачам жаловаться?
- Пробовали. Нашли горячую поддержку – врачи и сами от него готовы на стенку лезть. Потому что Евсеич навещает их раз в три месяца. Устав третировать домочадцев, он вызывает скорую и требует госпитализации – дескать, в животе колет, ноет и жжет. Оказавшись в желаемом месте, Евсеич тут же принимается тиранить медперсонал и больных. Мерзкий, склочный старик, и управы на него никакой. Эх… Знаешь, что самое обидное? Врачи говорят, что дед абсолютно здоров физически, в том числе и на голову. Доктор так и сказал: «Истеричность плюс распущенность, его никто не осекает, вот и устраивает дед «театр одного актера»…

Володя с точностью до минуты предрек грядущие события: выспавшись днем, в ночи Евсеич шаркал тапками и пять раз «забыл» местонахождение туалета. И все пять раз он пытался обманом заманить меня в коридор, чтобы продолжить повествование. А я, словно в сонной одури, предлагал ему воспользоваться больничным «судном», поскольку и сам не в курсе расположения санузла. Дед не сдавался, шаркал тапками с удвоенным усердием, и я… Каюсь, мечтал прибить эти тапки гвоздями к полу, едва Евсеич ослабит бдительность. Воображение рисовало, как он, сунув ноги в обувку, не сможет сдвинуться с места и по инерции бодрым галопом прогарцует до двери в носках…

Уроки истории

На второй день я вдоволь наслушался про джонки с вьетконговцами, ибо Евсеич – вот те на! – вдруг оказался участником военного конфликта во Вьетнаме, правда, не уточнял, на чьей стороне сражался. Поняв, что мне светит вольный пересказ всех военных баталий XX века, ретировался в коридор. На диванчике под фикусом сидела миловидная женщина, к ней и присоседился.

- Что, спасаетесь от Алексея Евсеевича? – улыбнулась незнакомка.
- Именно. Как угадали?
- О, он фигура колоритная, трудно избежать общения. Сочувствую вам. Кстати, Елена, преподаватель истфака, - протянула узкую прохладную ладошку
- Максим, журналист.
- Очень приятно. О-о-о, ваш бравый вояка вышел из палаты, не иначе, ищет вас. Держите мою книгу и углубитесь в чтение.
- А вы?
- А я уже дала ему отпор. Второй раз не посмеет сунуться.
- Как вам это удалось? – от удивления я забыл про маскировку томиком Достоевского.
- Всего лишь указала на некоторые неточности в пересказе Курской битвы и попросила больше не беспокоить подобной чушью.

- Но… Обычно он в таких случаях скандалит. Кричит про уважение к старшим… Если честно, я только из этих соображений не вступаю в конфронтацию - нас же со школьной скамьи учили почтению к сединам.
- Господи, еще один человек с навязанной псевдоморалью. Макс, вы журналист, следовательно, склонны к анализу фактов. Позвольте приведу рассказ моего соседа. Ему 89 лет, генерал-лейтенант милиции в отставке, часто подкидывает забавные случаи из профессиональной деятельности.

Итак, коротко: в 1952 году на мелкой краже в трамвае №9 попалась гражданка Винокурова Галина Дмитриевна 1881 года рождения. Со слезами оная дама в аккуратном ситцевом платочке бросалась на мощные груди милиционеров со словами: «Простите, сынки, я пенсию утеряла, кушать хочется, вот-вот помру...» Молодцы в форме уж было решили бабульку выпустить, но что-то помешало это сделать, и она осталась на ночь в КПЗ. Утром же выяснилось, что это - ворюга-рецидивистка Кружка, вышедшая на волю после одиннадцатой отсидки.

- Елена, не понял, к чему вы клоните?
- Всего лишь пытаюсь убедить вас, что возраст - это количество прожитых на свете лет, ничего не говорящее о том, как они были прожиты. А седина - всего лишь цвет волос. Можно ли уважать возраст, не уважая его обладателя?
- Наверное, нельзя, но нас так учили.

- Думаю, дело в некорректной формулировке учителей. Можно жалеть старых, немощных и слабых, обязательно нужно им помогать, переводить через дорогу и уступать место. Но уважать человека лишь потому, что он разменял седьмой десяток, вас никто не заставит. Мы все будем старыми, если, конечно, доживем – разве это подвиг? Скажите, вы уважаете Аугусто Пиночета? 90-летний старец, согласно вашей идеологии, мог бы рассчитывать на почет…
- Помилуйте, но он же чилийский диктатор!
- Вот-вот. А еще есть 86-летний эсэсовец Хенрик Буре, 95-летний немецкий каратель Клаус Конрад…
- Ну, вы загнули.

- Согласна, я нарочно сгущаю краски, но как иначе убедить вас, не приводя примеры? Основываясь лишь на личных антипатиях? Но тогда грош цена нашей дискуссии и лично мне как преподавателю.
- Что вы предлагаете? Посылать Евсеича подальше?
- Разворачиваться и уходить. Смотрите, кажется, его родственники уже освоили эту тактику.

По коридору уверенной походкой шел Евсеич в сопровождении 17-летнего парня, слышался властный монолог:
- Внук, я тебе сказал – передай матери, чтобы не покупала мне минералку «Ессентуки», она соленая! А борщ в прошлый раз принесла чуть теплый. Что, заработалась? А то, что тесть в больнице, ее не колышет? Отцу скажи, чтобы принес мне рыбы копченой и колбасы «Московской». Что вы там без меня делаете? Небось, телевизор сутками смотрите, электричество жжете? А ты наверняка все с девчонками лясы точишь…

И тут произошло невероятное. Паренек остановился, вручил Евсеичу пакет с им же опустошенными банками и сказал устало:
- Дед, а как сделать, чтобы ты остался здесь навечно?.. Как же ты нас всех достал. То сказки про фронтовые подвиги сочиняешь, то родителей и меня жизни учишь…
И пошел прочь.

…Вечер мы провели в благословенном молчании, ночью Евсеич лежал тихо, как мышка. Я не сомневаюсь, что он не сомкнул глаз. Да уж, рано или поздно наступает время собирать камни…

А утром ко мне пришли родители и привели племянника Никитку. Отец, узрев Евсеича, решил угостить сверстника:
- Никита, отнеси-ка вот тому дяде дыню и груши.
Едва малец очутился возле указанного дяди, тот взбодрился:
- Внучок, а ты в армию пойдешь служить, когда вырастешь? Сейчас я расскажу тебе, как воевал за Сталина…

У отца отвисла челюсть, у мамы брови поползли на лоб, а мужики в палате грохнули дружным хохотом…