Ивана Купала. Часть 2

Я стала очень правильной женщиной. Даже понятие «девушка» ко мне теперь не очень-то, на мой взгляд, подходило. Я узнала целую кучу того, что «женщина должна» и как жить «прилично».

Я узнала, что восемьдесят процентов моих манер никуда не годятся, что, вздумай я чертыхнуться, я опозорю мужа на веки вечные и попутно потеряю всё его уважение. А он меня уважал. Уважал настолько, что не делал из уважения ко мне очень многого, чего настоятельно требовал женский организм. Организм тоже, по всей видимости, был «неприличным». Спустя какое-то время муж это подтвердил. Оказалось, что с организмом тоже надо бороться всеми доступными способами.

Вместо моих, к нам приходили его друзья. Красивые тоненькие женщины с неброским макияжем и идеальным маникюром. Мужчины только в пиджаках и галстуках. В гостиной курили сигары и обсуждали последний концерт Брамса.

При том, что Пётр был человеком достаточно состоятельным, на всём нужно было экономить. Потому что, если бы он не экономил, то никогда состоятельным и не стал бы.

«Ничего, со временем сделаю из тебя человека», - снисходительно замечал он, когда я пыталась отстоять своё право хотя бы на катание на велосипеде в парке. Между нами не было скандалов, потому что скандалить с Петром было невозможно. Он приветливо улыбался, повторял, что из меня ещё можно сделать человека, и закрывался в своём кабинете.

А со временем и у меня пропало желание скандалить, я втянулась, привыкла. Муж, в общем-то, не обделял меня вниманием. Были и рестораны, и танцы.

Как-то мы были в дорогущем ресторане по случаю годовщины знакомства. Я заказала водку, шашлык, селёдку под шубой и что-то ещё, изысканное и мне лично совершенно неизвестное.
- Девушка, подождите! – вдруг сказал муж, когда я кончила диктовать. – Водки и шашлыка не надо.
Я опешила. Он отпустил официантку взмахом руки и, близко ко мне наклонившись, зашипел:
- Ты можешь себе представить, как выглядит хрупкая женщина в вечернем платье, поедающая жареное мясо, как дикарь, и запивающая его водкой?..

Что-то накатило на меня в эти выходные, и я решила съездить на дачу. Муж, не одобрявший столь плебейского времяпрепровождения, поехал, тем не менее, со мной…

…До вечера я была занята какими-то делами, любезно разговаривала с мужем, но, когда стрелки часов показали без двадцати двенадцать, спешно нацепила старый, взятый сегодня с чердака свитер с горлом, старые джинсы. Пётр смотрел телевизор.
- Куда ты?
- Прогуляюсь, душно.
- Это к грозе, сиди дома. И потом, куда ты собралась идти в таком виде?
- Петя, ночь, деревня, меня никто не увидит.
- Настоящая женщина даже мусорное ведро выносит при полном параде.
- Я просто посижу на крыльце, - сказала я торопливо. – Посмотрю на грозу.

И выскользнула из дома. Летняя ночь погладила меня по щекам, чуть охладила слёзы, внезапно полившиеся. Меня выпустил сад, выпустила, так знакомо скрипнув, калитка. Я шла медленно, потом быстрее, потом почти бежала по просёлочной песчаной дороге в сторону карьера. Совсем одна. Сдёрнула на ходу заколку, и волосы упали на плечи.

Ночь обнимала меня нежно и так знакомо. Я слышала шелест травы и деревьев, приветственно прозвенел ручеёк, когда я перебегала его по самодельному мостику. Небо разливалось надо мной, родное и тёплое. Лес темнел на стыке неба и земли чёрной полоской. Я никогда его не боялась.

В темноте мне под ноги подвернулся какой-то камешек, и я почти упала, ощутимо коснувшись коленом земли. Мгновенно встала и пошла дальше. У карьера темнело что-то высокое, с острой верхушкой. Я ускорила шаги…

Пирамида из старых покрышек стояла величаво. Она не была высокой, а может, мне так показалось, потому что я выросла и мне было уже не двенадцать лет. Добежав до неё, я огляделась. Но вокруг было темно и тихо, только какие-то жители травы переговаривались звонким стрекотанием, ничуть не стесняясь ночи.

Наверное, пирамиду сделали местные ребятишки. Но почему никого нет? Я посмотрела на светящийся экран телефона. Разве нынешние малыши не знают, что пирамиду надо зажечь ровно в полночь, как куранты в новогоднюю ночь? Время – без трёх минут. Я села прямо на траву, обхватив руками колени. Выключила телефон, хотелось остаться совсем одной.

Вот полночь, и ночь с шестого на седьмое июля. Но не полыхает весело костёр, и никто не бухнется плашмя в тёплую воду маленького карьера. Потому что детство ушло, а я не смогла удержать в руках даже его кусочка – старых друзей…

Мне показалось, что я слышу какие-то знакомые звуки. Нет, показалось. А может, какие-то неизвестные мне дачники включили музыку… Но музыка становилась всё громче, я вышла на дорогу, присмотрелась. Я еле различала медленно надвигающуюся на меня полоску темноты, сотканную из людских силуэтов. Но я точно знала, что у людей этих в руках гитары, а во внутренних и внешних карманах водка и закуска, потому что ко мне уже летела, круша к чёртовой матери всё, наша песня:
- Ничего на свете лучше нету…
- Чем бродить друзьям по белу свету… - подхватила я тихонько.

Моллевич высвободился из моих объятий, посмотрел на часы, деловито подошёл к пирамиде, проделал в темноте какое-то движение, чиркнула спичка – и вспыхнул костёр Ивана Купалы! Осветил лица, раскрасил оранжевым воду. Валун-стол стремительно заполнился бутылками и закуской.
- С чего вы взяли, что я буду здесь? – спросила я, наконец, силясь прожевать сало, лук, хлеб и печёную картошку одновременно.
- Ты же писала, - произнёс Роджер, - Что поедешь на выходные. И мы подумали, что ты же ещё не совсем…
Он внезапно запнулся, и я поняла, что его толкнули в бок или наступили на ногу.
- …В общем, что тебе, наверное, захочется прийти на наше место… Вот мы собрались и…

Я чувствовала слёзы благодарности на щеках, тихонько слизывала их, когда они, катясь, достигали губ. Я резко встала и отошла. Задрав голову, смотрела на мутную луну, висящую над нашим костром, и хотела, чтобы эти слёзы вылились все, оставив мои глаза сухими. Я долго так стояла. Потом ко мне подошёл Роджер и позвал обратно.

А потом я снова сидела по-турецки около маленького костра и уплетала за обе щеки печёную картошку.
- Татьяна!
Я вскинулась по давней привычке голову. Мальчишки притихли, настороженно смотрели на моего мужа. Кожаный плащ, начищенные ботинки, в руке кейс. Я обозревала эту картину с полминуты.
- Татьяна, ты должна мне всё…

И тут я захохотала. Я хохотала безудержно, заходясь, еле успевая отдышаться. Стоило мне успокоиться, как я снова видела эту величественную фигуру на фоне мелкого карьера, во всполохах пламени, и всё начиналось сначала.
- Татьяна!
- Петя, иди! - наконец смогла я произнести. – Иди, Петя, ты тут не смотришься!

Он действительно не смотрелся на фоне безудержно рвущегося в небо огромного костра, полыхающего этой Купальской ночью.