Ивана Купала. Часть 1

Я лежала на животе и лениво щурилась на гладкую поверхность карьера. Горячий песок грел живот и бёдра, солнце гладило меня по спине и плечам, припечатывая горячими поцелуями.Над водой висели полупрозрачные стрекозы, в траве кузнечики выщёлкивали нечто, напоминающее азбуку Морзе. Зной разлился в воздухе, наполнил меня до краёв, сделал тело тяжёлым и каким-то гуттаперчевым, спутал мысли. Бывает такое состояние, когда лень шевелить даже глазами. Поэтому я смотрела на воду, не отрываясь.

Разленившиеся мысли выскакивали по одной на поверхность сознания и тут же ныряли обратно. Наверное, от жары. Мне было горько и одновременно хорошо. Маленький песчаный пятачок, на котором я лежала, исключал вторжения в моё одиночество – вокруг меня возвышались целые горы валунов, каждый в несколько обхватов. Гранитные великаны, кажется, уже срослись друг с другом, их прочно скрепила глина, просочившаяся в щели во время дождей, сплели корни дикой малины. В этих наваленных при рытье карьера кое-как валунах были особенные тропки и пещерки, где можно было спрятаться. Некоторые из камней были расколоты то ли временем, то ли молнией, то ли ударом. Острые щербатые гранитные края посверкивали слюдой.

В детстве мы, ребятишки-дачники, играли в этих валунах в прятки и пятнашки и не боялись разбить головы. Скакали с камня на камень, как горные козлята, прятались под тёплыми гранитными боками, дружили с местными ужами, которых тут было видимо-невидимо. Мы знали каждый камень. Был валун-стол, совсем плоский, был валун с впадиной на брюхе, в неё можно было что-то спрятать, был валун-голова бизона, такие уж у него были от природы очертания. В карьере мы ловили головастиков. Так же, как и сейчас, более десяти лет спустя, реяли над водой стрекозки, и изящно, даже как-то с достоинством, проплывали неторопливыми толчками под самой поверхностью буроватые лягушки. Карьер был мелкий, мы мгновенно баламутили воду, со дна поднимался ил, мальки и головастики пропадали куда-то, напуганные нашей вознёй.

На Ивана Купалу обязательно жгли у карьера костёр из старых покрышек, которые добывали мальчишки. Покрышки укладывались пирамидой, обливались бензином, и они до утра полыхали, раскатывались в разные стороны. Это была единственная ночь за все каникулы, когда родители снимали с нас ограничения времени на вечерние гулянки. Прошло много лет, но до сих пор в жёсткой траве осталась проплешина – бывшее кострище…

Такие воспоминания лениво бродили в моей голове, повязанной от солнца косынкой. Сколько лет прошло с тех пор... Бабушки и дедушки, к которым нас отправляли на каникулы, почти все умерли, а многие из нас так и продолжают приезжать в эту маленькую деревеньку, некоторые уже с мужьями, жёнами и детьми. Только я почти не приезжаю… Ушла в прошлое волшебная ночь Ивана Купалы, когда возможны чудеса.

Я перевернулась на спину, но солнце так нещадно ударило в лицо, что я тут же села. Будто почувствовав, что сонное расслабленное состояние потихоньку меня отпускает, задрожал и зажужжал телефон. Муж.

- Я скоро, уже собираюсь, - сказала я, приняв вызов.
- Хорошо, - ответил мне такой знакомый голос, и на дисплее появилась надпись «Длительность вызова 00:03». Я захлопнула телефон и усмехнулась. 00:03 – отличное время на разговор двух любящих друг друга людей. Сразу видно, что им есть о чём поговорить. Собрала покрывало, полотенце, накинула на горячие плечи сарафан, прихватила босоножки и стала выбираться по шершавым камням из своего убежища.

- Охота тебе туда ходить, - пробормотал муж, когда я вошла в калитку. – Какая разница, где загорать, лежала б во дворе.
Сам он так и поступил, лежал в шезлонге с неизменной сигарой в зубах и с газетой перед глазами.

- У воды загар лучше пристаёт, - ответила равнодушно и поднялась на крыльцо. В доме задёрнуты занавески, и поэтому почти прохладно. Я почувствовала, что горячая кожа, остывая, начинает слегка побаливать, сгорела-таки…

От нахлынувших сегодня воспоминаний мне было как-то не по себе. Да, я взрослый человек, замужняя женщина, и глупо было надеяться, что детство будет со мной постоянно, и ничего не изменят года. Я уже привыкла жить по-взрослому и не верить в чудеса на Иванов день. Но что-то давно забытое подняло сегодня голову, словно там, на камнях возле маленького карьера, до сих пор стояла и смотрела мне вслед голенастая девчонка, которая живёт гораздо лучше, чем я. Потому что мечтает о большой и какой-то необыкновенной любви, готова не спать всю ночь, чтоб хорошенько повеселиться, и может купаться в мутноватой воде тёплой июльской ночью, ничуть не боясь тёмной глубины и близкого леса.

У меня было такое нежно-тревожное состояние, что хотелось плакать. Наверное, от смены обстановки мне лезет в голову всякая чушь. Я пыталась отогнать непрошеные мысли, но у меня ничего не получалось. Накормив мужа обедом, я села на крылечке и закурила.

Офис, дом. Супермаркет по субботам и гудящие от каблуков ноги после званых ужинов. Чмок перед сном закатывается куда-то под кровать, какие-то глупые сомнения насчёт фасона платья. Тренажёрный зал три раза в неделю. Взаимное уважение. Увеличение оклада. Повышение. Скандал по поводу этого самого повышения, потому что место женщины – в доме. Брамс в музыкальном центре, Брамс в машине. Изящная женская машинка вместо внедорожника, который мне всегда хотелось иметь. Ежовые рукавицы, в которых надо держать себя постоянно. Молчащий телефон.

Я вышла замуж год назад, в двадцать четыре, сразу после института. «Какой положительный молодой человек. Не то, что эти твои!» – сказала мама. Мы ходили на выставки и в театр. Близки стали только за 2 месяца до свадьбы, уже после подачи заявления. Да, действительно, не то, что «мои». К моим причислялись Безумный Макс, получивший прозвище за редкую безбашенность; Моллевич - старше меня двумя годами, с вечной гитарой за спиной, рыжими волосами и философскими размышлениями; Весёлый Роджер - здоровущий футболист, веснушчатый скромняга; Витька-Зануда - высокий, нескладный, постоянно в учебниках… Много их было, моих мальчишек. Я и сейчас так думала о них – «мои». Мои друзья, мои товарищи. Хорошие работящие ребята, любители рок-н-ролла и частушек, поклонники отечественного пива, художники, поэты, спортсмены, моряки – это уже сейчас…

А Пётр… Да, он был «не то что». Он был сама изысканность. Только дорогие вина, только тихий голос, только приличные манеры. Только, только, только… Мне казалось тогда, что я вхожу в высший свет. Первые светские рауты, первые вечерние платья, гладкие причёски. Подарки всегда к месту. Безукоризненная вежливость и тихий мелодичный голос моего будущего мужа. Бог ты мой, крахмальные белоснежные рубашки! Я потеряла голову от этого великолепия.

А потом оказалось, что хорошие манеры, деликатность, вкус, изысканность – это колючки на колючей проволоке, в которую я уже была замотана. И любое вольное движение чревато тяжкими последствиями.

Всё началось ещё до свадьбы. Пётр был ревнив. Я даже и не предполагала такой черты в этом хорошо воспитанном человеке в костюме. Поскольку волею судьбы, да и моей собственной, подругами я не обзавелась ни в школе, ни в институте, на дисплее моего телефона высвечивались большей частью мужские имена, и даже не имена, а прозвища по старой детской привычке. Так и высвечивалось – «Роджер», «Зануда», «Безум». И вот тогда оказалось, что он ревнив, и не просто так, для порядка, а всерьёз…

Сигарета обожгла мне пальцы, я затушила её в консервной банке.

…Мне это льстило. Я поспешно прощалась и прекращала разговор, если кто-то из друзей звонил в присутствии жениха. Они пытались наставить меня на путь истинный, ненавязчиво и деликатно. А я честно пыталась сделать так, чтобы мои друзья были желанными гостями в нашем доме и с удовольствием приглашали нас к себе. То ли я плохо старалась, то ли это было просто невозможно. Не лежало между моим мужем и моими друзьями непреодолимой разницы в годах, не было языкового барьера. Было что-то большее.

Я никогда не забуду вечер, спустя полгода после нашей женитьбы, когда мне позвонил Безумный Макс и попросил оставить у меня вещи, благо только что вернулся из велосипедного похода, а по дороге потерял ключи от собственной крошечной квартиры-студии, находящейся от меня в двух кварталах. Муж сидел в халате, курил, читал газету. Я сказала, что Макс потерял ключи и хотел бы оставить вещи у нас до утра.
- Может быть, ты пригласишь его у нас переночевать?
Я ответила, что, на мой взгляд, это было бы вполне естественно.

Пётр приподнял бровь и долго на меня смотрел. А потом до самого прихода несчастного Макса, которому я и сама была уже не рада, я выслушивала лекцию. Он говорил, что только совершенно не воспитанные, лишённые всякой деликатности люди могут позволить себе поступить так, как поступил мой друг. Что много семейных лодок разбилось именно из-за того, что в жизнь молодой, только что родившейся семьи лезли посторонние люди. Он так и сказал - «семейные лодки разбились» и «новорожденная семья». Я смотрела на него во все глаза и потихоньку сползала с подлокотника его кресла.

- Петя, ты что? Максу просто негде оставить вещи, не тащить же их Бог знает куда посреди ночи?!
Он ответил, что у подобных людей всегда находятся какие-то предлоги, чтобы на основании давних тёмных делишек, которые связывают их с Петровой женой, то есть со мной, лезть в чужую семью.
- Не было никаких тёмных делишек, - возмутилась я. – Если не считать того, что лет десять назад мы вместе ободрали ночью у бабки Степановны все огурцы.
- По ночам хорошие дела не делаются.
Я поняла, что кто-то из нас явно не в себе.
- Петя, это ты про огурцы?

Тут раздался звонок. По дороге к двери я покосилась на часы.
- Да и не так уж поздно, только половина двенадцатого.
- Это только подтверждает, что какие-то мифические вещи – только предлог.
Макс ввалился в квартиру в обтрёпанных джинсах, бандане, распахнутой куртке, с горным велосипедом на буксире, за плечами ужасающих размеров рюкзак.
- Здорово, Танюха! - заорал по старой привычке и тут же понизил голос. – Твой дома?
Я сдержанно кивнула.
- Слушай, если я невовремя…
- Что ты, - спохватилась я. - Заходи. Давай сюда своё барахло. Ты голодный?
- Ну, если честно… - засмеялся Макс.

И тут в прихожей появился Пётр. В одной руке сигарета, в другой сложенная газета, очки сдвинуты на кончик носа.
- Привет, Петь, - улыбнулся Макс, явно не зная, что делать дальше.
- Здравствуй, Максим. Вытри ноги о коврик на лестнице, пожалуйста, у нас дорогой ламинат.

Повисла неловкая пауза. Макс переминался с рюкзаком в одной руке и велосипедом в другой, мой муж молчал и, раскачиваясь на носках, всё так же разглядывал ночного гостя.
- Я помою. Давайте ужинать, - пробормотала я и потянула Максов рюкзак за лямку. Но он держался за неё крепко.
- Тань, я пойду, знаешь… Что я вам тут буду, доеду до Лёхи, у него переночую.
- Да у Лёхи грудной ребёнок, - заспорила я.
- Ну, к Роджеру тогда… Поеду я, Тань.

Макс со всем своим барахлом вылез кое-как опять на лестницу, махнул мне рукой и стал спускаться, в своей жуткой бандане, с велосипедом подмышкой и небрежно перекинутым через плечо огромным рюкзаком. Пройдя пролёт, он оглянулся и посмотрел на меня. Ничего не сказал. Но в его взгляде я прочла что-то, от чего зябко поёжилась. И тут сзади раздался хорошо поставленный голос моего мужа:
- До свидания, Максим.

Я вспоминала, и мне было так тошно, что словами не передать.

Были ещё несколько визитов друзей, имевшие столь же плачевный итог. Потом мой телефон звонил всё реже… Потом осталась только аська, где раз в месяц мы переписывались в духе «Как дела? - Нормально».

Продолжение следует…