Музыкант

Антон сидел в своей однокомнатной квартире на шестом этаже старого блочного дома и допивал остатки водки. В комнате царил кавардак. Впрочем, порядка здесь не было уже давно. В последние два месяца – точно. Хотя и раньше холостяцкая берлога не блистала чистотой.

Но именно два месяца назад Антон ушел из группы «Социофобия», лидером и стержнем которой себя считал. Ведь он ее создал когда-то. Пять человек: он сам, его друзья с детства Стас, Серега и Витек и солистка Рита. Как считал сам Антон, они были одной семьей. Наивный. Тогда он еще не знал, что они смогут прекрасно жить без него и даже не вспоминать о том, что когда-то Антон собрал их в группу, в которой сам стал клавишником, композитором и поэтом (это определение нравилось ему намного больше, чем просто «составитель текстов»).

Впрочем, сам виноват. Если бы он в тот день не напился. Если бы он не забыл, что у них ответственный концерт, после которого реально было подписать договор с ночным клубом, где они должны были выступать. Если бы у него достало ума не спорить, доказывая свою заведомую неправоту.

В тот вечер выступление сорвалось. Ребята прибыли заранее и, настроив инструменты, ожидали его. Сам же Антон ввалился с опозданием на полтора часа, когда группа, уже устав оправдываться перед администрацией клуба, вышла на сцену. Вместо двух гитаристов играл один. А Серега, как выяснилось, совсем неплохой клавишник. Не хуже, чем гитарист. Со сцены шел настоящий драйв. Тот, за которым сам Антон порой безуспешно охотился во время выступлений. Особый энергообмен, возникающий между группой и зрителями и заставляющий первых играть самозабвенно и как будто подниматься ввысь.

Только тот, кто это испытал, понимает, что такое «седьмое небо музыканта». Потом уже на сцену толкает не желание добиться славы, а непреодолимая тяга ощутить это еще раз. Наркотик своего рода. Антон давно не чувствовал ничего подобного. Может быть, поэтому он и начал пить. Хотелось, чтобы она вернулась, хотелось того самого чувства, которое сейчас испытывали его друзья. Это Антон видел по их лицам, слышал выкрики зрителей, давно уже не принимавших группу с таким энтузиазмом. Только его самого не было на сцене, только он был здесь лишним – ни музыкантом, ни зрителем.

Антон на мгновение остолбенел в дверях клуба. А потом поперся на сцену, как бык тараня бросившихся ему навстречу секьюрити (какое смешное название для обычного вышибалы!). В ту минуту он совершенно не отвечал за свои действия. Спасло от удара мордой об асфальт то, что администрация клуба была весьма лояльна к нему и действительно считала группу подающей надежды. Антона отволокли в какую-то кладовку. Там один из дюжих секьюрити хлестал его по щекам и приговаривал:

- Ну что ж ты так?! А на вид приличный парень. Хватит бухать! Ни к чему хорошему это не приведет.

Антону это говорили не раз. Только сейчас ему хотелось делать все назло. И лучше всего – пойти и нажраться, поскольку хмель уже выветрился из головы, вернув способность думать и анализировать свои поступки. А этого делать совсем не хотелось. Вышибала – неплохой вообще-то малый – принес ему воды и оставил одного в темном помещении. Но ненадолго. Пришли ребята. Они смотрели на своего лидера, уже не являвшегося таковым, с жалостью и легким презрением. От их взглядов становилось противно.

Антон подскочил и заорал, выплескивая свое возмущение и ужас. Кричал он сбивчиво и сам не понимал, чего хочет и в чем их обвиняет. Когда Антон смог выйти за пределы собственного громкого голоса и посмотреть вокруг прозревшими глазами, он увидел, что все они молчат. Следующие же минуты снились ему потом в кошмарах. Тогда бледная Ритка орала на него и трясла стопкой белых бумажек с песнями. Ее песнями. Оказывается, не он один мог сочинять. Незаменимых людей не бывает – тогда Антон остро ощутил это. Точнее, позже. Когда проснулся в своей квартире абсолютно один и вспомнил, что он ушел из группы. Сам, никто его не выгонял.

Замкнувшись в четырех стенах своей комнаты, Антон стал в некоторой степени социофобом. Пророческое оказывается было название у группы. Он не хотел ни с кем общаться – особенно с теми, кого считал своими друзьями. Лишь порой выходил на сайт группы и смотрел обновления. После ухода Антона дела пошли в гору. Тот ночной клуб все-таки подписал с ними контракт, они нашли нового гитариста вместо Сереги, окончательно ставшего клавишником. Обновили репертуар за счет песен, сочиненных Ритой. Антон почитал тексты и признал: неплохие, даже хорошие. Не хуже его собственных – это точно. Сходил на форум, оставил пару вполне объективных сообщений-советов, скрывшись под неприметных ником.

Пил он ежедневно. Потому что перестал слышать мелодию – она ускользала, как некое быстрое и хитрое животное. Эта странность была в нем с детства. Просто он всю жизнь жил под музыку. Пока был маленький, считал, что так и надо. Потом вырос и понял: большинство людей не слышит никаких мелодий. Совершенно. К тому времени он уже мог бренчать на отцовской гитаре и начал записывать кое-какие мелодии, а потом сочинять стихи.

Родители не хотели отдавать его в музыкальную школу и он стал проводить все вечера у девчонки-одноклассницы, которая играла на фортепиано. Антон быстрее ее разучивал пьесы и вальсы, а потом начинал наигрывать по наитию. Пальцы жили собственной жизнью, выплескивая мелодии, которые он слышал. Он очень боялся, что об этом узнают родители. Это однажды и произошло. Сдала его мама той самой девчонки. Она встретила мать Антона на улице и в дежурном разговоре похвалила «необыкновенную музыкальную одаренность» ее сына. В тот вечер Антон никуда не пошел, а дома состоялся серьезный разговор. Из него Антон вынес только то, что родители считают, что он не сможет зарабатывать деньги, если будет заниматься музыкой. В угоду им он пообещал, что станет юристом, когда вырастет.

Дать слово – это очень просто. Но кто сказал, что он намерен бросить музыку? После этого Антон стал скрываться тщательнее. Теперь он тайком ходил к школьному учителю по музыке, единственному человеку, посвященному в «страшную» тайну. Он играл на гитаре, пианино, баяне и даже флейте – инструменте очень и очень сложном, несмотря на скромные размеры. Подработав летом, он купил свою первую гитару и стал петь в переходах песни собственного сочинения. Постепенно к нему присоединились Витек, Стас и Серега, которых он заразил своей любовью к музыке.

А потом по объявлению в бесплатной газете пришла Рита. Раньше она пела в церковном хоре, пока не сорвала голос. Для хора он больше не годился. Антону же послышалась в ней уникальная нотка – так поет надтреснутый слегка хрусталь, и звуки получаются с легкой горечью. От такого голоса хочется плакать. Наверное, с приходом Риты и появилась «Социофобия». Год они выступали на бесплатных любительских концертах, куда приходили такие же, как они, меломаны. Потом Антон решил, что они могут и должны своим увлечением зарабатывать. Возможно в нем заговорил протест против родителей, по-прежнему считавших занятие сына баловством, а его самого – бездельником и разгильдяем. И это несмотря на то, что на юриста он все же выучился. И даже числился в какой-то фирме, куда можно было приходить раз в неделю, особо ничего не делать и получать за это весьма смешную зарплату.

Они стали выступать в ночных клубах. Дело пошло. Не сразу, но у группы стали появляться деньги. Зато постепенно пропадало то удивительное чувство. Ребята полагали, что это временное явление. Как оказалось, справедливо. Антон понимал, что все дело было в нем. Не стоило бежать впереди поезда. Но так хотелось, чтобы все люди услышали те же самые мелодии, что слышал он, и смогли их разделить с ним.

Да, метаться и страдать уже было поздно. Запертый в своей квартире он будто оглох. Мелодия совершенно пропала. Не получалось сочинить ни одной музыкальной строчки. Антон не подходил к пианино, при этом не мог и закрыть крышку над клавишами. Ждал, что вот сейчас вернется слух, зазвучит мелодия, и тогда он подойдет и, не тратя драгоценных секунд на откидывание крышки, сможет выплеснуть волшебство музыки.

Походив по комнате, Антон брал гитару. И тоже не мог ничего сочинить. Тогда он начинал просто играть. Любые песни, которые вспоминались. Высоцкого, «Кино», «Машину времени»... В эти редкие часы он был совершенно трезв и смотрел за окно, на котором никогда не задергивал штору, мечтая одним прыжком преодолеть подоконник и утонуть в этом небе, как в море, забывшись в безбрежной пасмурности. Слух не возвращался. Жить глухим было нелегко, но алкоголь помогал забыть об этом.

В материальном плане выручала та самая необременительная и скучная юридическая работа. Скромной зарплаты вполне хватало на покупку непритязательных бутылок с «огненной жидкостью». С месяц Антон все время проводил в одиночестве, пока не встретил, как он сам считал, единомышленника.

С Владимиром Иванычем он познакомился в магазине. Тот сам обратился к Антону с каким-то пустячным вопросом. Он что-то ответил. Невпопад, вероятно, поскольку мужик расхохотался. Смех и вывел Антона из ступора. Он поднял глаза и оглядел смеющегося. Сухопарый мужик средних лет, явно пьющий, о чем свидетельствовали красный нос и нездоровая одутловатость лица, которая в последнее время стала появляться и у самого Антона. Хохот его был таким заразительным, что хотелось улыбнуться в ответ. А потом мужик протянул руку и сказал просто:

- Владимир Иваныч.

С тех пор пили они вместе. Каждый вечер. Покупали дешевую водку и выпивали даже без закуски, разговаривая «за жизнь». Владимир Иванович оказался художником из неудачливых. Из тех, кто ничего в жизни не добившись, вынужден за копейки рисовать в несколько минут портреты прохожих. В наше-то время мало кто на это соглашался – людям уже не особо хотелось получить собственные лица, спешно намалеванные на дешевой бумаге. Поэтому Владимир Иваныч перебивался редкими уличными заказами, да оформлял декорации для какого-то заштатного театра.

С Антоном они говорили в основном о непонимании искусства современными людьми, спорили, демонстрируя собственную эрудицию и словарный запас. Иной раз засиживались за такими разговорами до утра. Благо жил Владимир Иваныч в блочной многоэтажке напротив. Из комнаты Антона были хорошо видны окна его квартиры, и они удивлялись тому, что, живя в одном дворе, раньше не встречались.

Антону нравилось, что этот немало поживший и повидавший человек слушает его, смотрит внимательными глазами грязно-серого цвета, совершенно невыразительными на таком же невыразительном и незапоминающемся лице. Поэтому он говорил много правильными и отточенными фразами. Рассуждал о жизни и смерти. Часто говорил о самоубийстве. Пожалуй, ни одного вечера не прошло, чтоб он не затронул эту тему.

- Я в жизни уже всего навидался, - убежденно говорил Антон. - Чего только не было. Да мне сейчас лишь остается один шажочек сделать. С вот этого подоконника. Всего один. Пару секунд полета - и ты уже не почувствуешь ничего.

И он опять смотрел на темный прямоугольник окна взглядом, полным решимости. А Владимир Иваныч слушал и кивал лысеющей головой, допивая одним глотком водку из рюмки.

Вечер за вечером, разговаривая об одном и том же, Антон на несколько сантиметров ближе становился к чему-то. Темное небо за окном казалось все заманчивее. Все больше хотелось нырнуть в него. Вопреки расхожему мнению, будто тот, кто слишком много говорит о самоубийстве, никогда его не совершит, Антон всерьез готовился к этому шагу. Он даже пытался написать что-то вроде собственного реквиема. Но не получалось, мелодия по-прежнему ускользала. Оставалось только говорить об этом между философскими беседами о несовершенстве мирового устройства, выхлебывая рюмку за рюмкой и глядя на всегда разное небо. Антон не замечал, что таким же пристальным взглядом смотрит за окно его собутыльник.

Решился он после того, как прочел в какой-то газетенке, что солистка группы «Социофобия» Рита выходит замуж за клавишника Сергея. На сайт Антон давно не выходил и не знал об этой новости, наверняка обрадовавшей поклонников группы. Но не его. Возможно, из зависти или по какой-то иной причине Антон не желал счастья своим бывшим друзьям. Ни девушке с голосом, отдающим горчинкой треснутого хрусталя и пишущей песни, не хуже его самого. Ни Сереге, разделявшему и понимающему радость музыки, даже если поешь в переходе на потеху прохожим.

В тот вечер Антон был один. Владимир Иваныч не пришел почему-то. Антон пил наедине с собой, празднуя два месяца со дня ухода из группы, вспоминая все этапы ее становления и не отводя взгляда от оконного проема. Допив водку, он подошел к нему, распахнул, впервые за долгое время наслаждаясь осенним воздухом с запахом заиндевевших листьев, доносившимся из соседнего сквера. Он встал на подоконник и посмотрел вверх. Небо было очень близко. Казалось, протяни руку и коснешься во-о-он того кучевого облака. Внезапно внимание Антона привлек странный звук – будто кто-то позвал его по имени. Он посмотрел перед собой – прямо в окне напротив стоял Владимир Иваныч и улыбался широко и счастливо. Махнув рукой, словно приветствуя, он сделал крохотный шажок вперед и полетел вниз на асфальт. Не вверх – к небу, а вниз.

Антон остолбенел, не в силах отвести глаз от этой бесформенной кучи внизу, на земле возле клумбы с последними осенними цветами – астрами. Даже в темноте было видно, какие они яркие. Как будто искусственные и уже лежат у гроба. Раздался сдавленный вскрик. Антон перевел взгляд в сторону – на подоконнике окна шестого этажа дома напротив, рядом с тем, из которого только что вылетел художник, стояла девушка в светлой пижаме и точно так же, как он, смотрела вниз. Потом она развернулась и скрылась в спасительной темноте квартиры. Антон сделал то же самое.

Он отошел от окна, шатаясь. Не от алкоголя. Антон и сам не знал, почему сейчас подгибаются ноги. Он сел на табурет возле пианино, положил голову и руки на жалобно тренькнувшие клавиши. Сколько времени он так провел, Антон не знал. Это был не сон и не явь. Полузабытье. И в нем звучала музыка. Постепенно Антон осознал, что снова слышит. Подняв голову, он положил пальцы на клавиши и начал наигрывать ту мелодию, что сейчас звучала в голове. Длинные пальцы двигались, словно сами по себе, ловко лавируя между черными и белыми полосками гаммы. Антон играл долго. Потом он встал из-за пианино и оглядел свою комнату.

На полке лежали карандаши. Простые, серые. Он взял всю пачку, с трудом подошел к стене, ровно оклеенной белыми обоями, и нарисовал нотный стан. Точно такими же были изрисованы альбомы и тетради, в беспорядке валявшиеся на полках. В последних только стан и был – и ни одной ноты. А секунду назад появившийся на стене, в мгновение ока начал оживать. Медленно и старательно прорисовывая каждую ноту, Антон писал новую песню. Вместе с музыкой родились и слова. Напевая неуклюжие строчки, он радовался этому, словно мать появлению ребенка. Двигаясь, как человек, переживший тяжелейшую болезнь и сам еще не до конца поверивший в собственное выздоровление, Антон рисовал ноту за нотой и пел. Как ни странно, слова не забывались. А раньше они вылетали из головы моментально. Если не успеть быстренько записать появившиеся строчки, можно было потерять песню. Теперь Антон знал, что такого больше не будет. За эти месяцы он научился ценить свои идеи, просто потому что их слишком долго не было.

Новая мелодия была особенной. О жизни и смерти. О том, почему человек сознательно делает этот шаг. Не затем ли, чтоб на одно мгновение стать живым? Ощутить неповторимый вкус настоящей жизни? Потому что прошлое его существование – все годы до того, как он оказался на краю – больше напоминало безвкусное месиво, похожее на размоченные в воде хлебные корки. Еще она была о любви. О той девушке, стоявшей на карнизе. Зачем она это делала? Вопрос не давал Антону покоя. Хотела, как и он, прыгнуть в обманчиво манящий воздух, променять остроту и вкус жизни на жесткий асфальт? А может, просто наслаждалась последними днями осени так своеобразно – встав на карниз? Не все же люди боятся высоты.

Но лицо ее в мгновение ока стало бледным и испуганным, когда она напряженно, как и сам Антон, следила за падением того человека. Почему-то Антон не мог заставить себя даже мысленно произнести его имя, не мог представить, что груда костей и мяса, аморфно лежащая на асфальте, когда-то жила, двигалась, ходила и как-то звалась. Закончив песню, он уснул. Впервые за долгое время – с чувством радости и новой мелодией, звучащей в ушах.

Спал он долго и крепко. Когда проснулся, было уже три часа дня. С улицы доносился шум. Ночное происшествие всколыхнуло жителей всех соседних домов. Антон оделся и быстро сбежал по лестнице вниз.

На улице стояла высокая женщина в шубе из какого-то пахнущего дороговизной меха и рассказывала что-то зевакам. Антон подошел поближе.

- Да сумасшедший он был! Художник чокнутый, - горячо говорила женщина. - Отчим это мой, я-то знаю. Все ждали, когда ж он что-нибудь в таком духе выкинет.

Она говорила что-то еще, так же быстро и эмоционально, но Антон уже не слушал. Отделенная от него несколькими метрами, в толпе стояла та девушка, которая видела падение художника. Он знал, где она живет, но почему-то чувствовал, что она первая к нему придет – ее мучили те же вопросы, что и его. Поэтому быстро вернулся в свою квартиру. Нужно было все привести в порядок. Убирая в квартире, Антон наслаждался вернувшейся к нему музыкой и ждал, когда прозвенит дверной звонок. Он прозвенел. Открывая дверь, Антон уже знал, как будет называться его новая группа. «На краю». И пусть каждый думает, что хочет.