Не вернуть

Страсть женщины, которая обещала Станиславу долгую любовь, сгорела быстрее, чем тонкая свеча, зажжённая в летнюю ночь.

…Когда он был самонадеянно уверен в её страсти, жизнь его была беззаботна и легка, как шафрановый воздух головокружительных майских дней. День бежал за ночью, словно вода из одного бассейна в другой, переливаясь, журча и напевая. Станислав думал, что любовь как таковая не имеет конца, он слепо верил, что она бесконечна и изначально бессмертна...

Тем временем ветер страсти раздувал фиолетовые крылья ночи. Страсть! Как он не понял сразу, что страсть - это совсем не любовь… Ни нежность, ни верность, а взрыв! Вулкан! Испепеляющая лава желания. И эта лава выплеснулась. Вся! До конца. Застыла, и сердце её стало вновь бесстрастным. Как когда-то до встречи с ним… А всё, что будет пылать и бурлить в её сердце, уже не для него.

Разве Станислав не был уверен, что душа её открылась ему до самых глубин?! Ему одному! Единственному! Но нет! Теперь он увидел её истинную душу – чёрный бездонный омут, который, ужасая, в то же время притягивал. Понадобилось время, чтобы он протрезвел и вспомнил, как всё было на самом деле. Не в его воображении, а в реальной жизни. Ведь это было не так давно…

Да, теперь он отчётливо вспомнил, что когда они встретились впервые, в подсознании Станислава что-то шевельнулось – прекрасное чудовище… Но неприрученная мысль тотчас вспорхнула и улетела прочь. Что это было? Предчувствие? Предостережение? Наверное, и то, и другое. Но он не придал этому значения. Легко отмахнулся, устремляясь в магический омут её души.

…Она держала его под микроскопом, как какую-то амёбу; она изучала его, капая на него то сиропом, то кислотой… Прекрасное чудовище… Бездонный, притягивающий омут души… Должно быть, сам дьявол шептал ему: "Прыгай! Прыгай!" О, нет, это сам Станислав шептал себе, одержимый ею: "Прыгай!" И вот он прыгнул! Прыгнул, даже не зажмурившись.

Она презирала его. Это не подлежало сомнению. Но Станислав не мог поверить в это. Не мог, потому что не хотел. Кто угодно, но только не она! Она не могла так бессердечно играть им, как играет сытая кошка плюшевой игрушкой. Нет-нет! Даже мысль об этом невыносима! Женщина, которую он упрекал в излишней мягкости, не могла вонзать в его сердце жалящие стрелы отточенных фраз. Она не могла делить его сущность на плюсы и минусы. Нет!

Но разве она делила? Разве она находила в нём хотя бы один-единственный плюс? Нет! Она увлечённо составляла разные комбинации из его минусов, благо их было более чем достаточно. Как ребёнок, заполучив волшебный калейдоскоп, то и дело встряхивает его в радостном нетерпении и всякий раз видит новый узор из цветных стекляшек, так и она встряхивала его душу в неутомимом азарте. Было ли это жестоким развлечением или жаждой вдохновения? И кто она сама? Ребёнок, чудовище, божество? Или и то и другое и третье в одном лице?

На беду свою он встретился с ней. Не по его силам испытание.
Разрушился барьер между добром и злом. Барьер, который воздвиг он для других и который не ощущал сам, бездумно топчась и по ту, и по другую строну. Не за это ль теперь расплата? Разве мог Станислав знать, что так дорого будет стоить, казалось бы, бесплатный маршрут от добра до зла и обратно… И получил он в душе два государства со стёртыми границами. Что же теперь?

…Четыре стены его маленькой кухни, войдя в тайный сговор между собой и зашатавшись, пошли на него, раздавливая и без того измученную душу своей немой непримиримостью. Он наспех одевается и выскакивает на улицу. Сырой, подтаявший за день снег неровно затвердел под густым дыханием осеннего хмурого вечера. Поздняя осень. Скоро год, целый год, как они знакомы.

…А со дня разлуки миновала вечность. Она вернула его письма. Да полноте! Письма ли это?! О, нет, это голуби со смолой и огнём на крылах.
- Нет, нет, я не хочу! – шептал он бессмысленные фразы, понятные ему одному.
Она вернула всех его голубей с подожжёнными крыльями, чтобы сжечь дом, из которого они были отданы ей. Она с самого начала собиралась сжечь его дотла. И вот душа Станислава горела! Горела!

Повторение истории в миниатюре. Только ему от этого не легче, скорее, наоборот. Что бег времени? Река? Цивилизация? Чем эта современная женщина, чисто верящая в беспредельную любовь Света, отличается от другой, мечущейся между чёрным и белым? Между язычеством и христианством…
- Да ничем! Ничем! – вслух вопил Станислав, - Всё то же жестокое женское сердце. Ни капли жалости, ни искры сожаления.

Ноги сами почти каждый вечер приводят его к дому, перед которым звенящей стрелой упирается в небо тополь. И шелестят его листья подобно её любимому металлу – серебру. Серебро и изумруд… Что это? Зачем? Он поднимает глаза и видит на фоне розовой шторы её непреклонный тёмный силуэт. Чем дольше Станислав смотрит на него, тем сильнее тоска сжимает его сердце. Так матёрый хищник сжимает горло слабеющей жертве.

Увы! Станислав знал, что она не умеет щадить прошлое… Она перешагивала через утекающее время, словно через обмелевший ручей. И Станислав - её прошлое, то, что умерло для неё навсегда.
И никогда, никогда не вернуть ему тепло её рук, колеблющийся свет тёмно-зелёных глаз с золотыми накрапами в середине, и голос ее, воркующий, никогда не станет вновь нежным для него… Для Станислава никогда ничего больше не будет…

Ему казалось, что в глубине комнаты дышат другие силуэты. Ну, что ж, должно быть, так и есть, свято место пусто не бывает. Что и из кого она слепит теперь?

* * *

Его воспоминания, как блики, текли и текли туда, куда он не может вернуться. Но душа его осталась там! В её власти, в её государстве, в её глазах, в её зеркалах, в её бесконечной и беспощадной игре.
Станислав знал, что за всё серебро мира не сможет он вернуть себе ни её страсти, ни своей души…
- Мне больно! – закричал он так, как будто она могла и хотела его услышать.

- То ли ещё будет! - пропел в его сердце голосом популярной певицы кто-то невидимый, неотступный… Должно быть, это он сам.
И безысходность, как сумерки, которых он не выносил, обступила его со всех сторон. Ему крупно не повезло – он встретился со стервой и, не удержавшись на ногах, упал, разбив не голову, а сердце. И как теперь собрать осколки, он не знает. И странно знать, что жизнь всё-таки продолжается…