Под шорох календарных листков или письма, которые никто не получит

Ну что ж, мой ангел, вот, наконец, и пришло время, так сказать, суммировать все то, что твоя покорная слуга обдумывала...нет, не буду указывать сроки. Скажем так: всю сознательную жизнь. А сколько длилось это безобразие - четверть века или половину столетия - не все ли равно? “Из-под каких развалин говорю, из-под какого я кричу обвала...”

Почему именно сейчас? Да потому, наверное, что у меня впервые в жизни оказалось в распоряжении чудовищное количество совершенно свободного времени. Примерно двадцать четыре часа в сутки, а суток не много, не мало - шесть. Чтобы стало совсем смешно, добавлю, что провожу это время на Средиземном море, в окружении пальм и прочей экзотической чепухи. К тому, никаких очередей в столовую - за отсутствием таковой, и никакой предварительной записи на лежак на пляже - за избытком оных. В общем, жизнь такая, что помирать никак не хочется. Зато, по меткому определению одного из наших классиков, “чертовски хочется работать”.
Еще один парадокс нашего непростого времени: так долго петь о том, что “не нужен нам берег турецкий”, и в результате обнаружить, что именно этот берег нужен позарез. Для полноценного отдыха бывших советских, а ныне российских граждан. Вот где мы повторили подвиг Великой Отечественной войны! Немцы под мощным напором россиян с позором освобождают анатолийские пляжи и рестораны, оставляя их на милость победителя. Аполитичные турки невозмутимо учат русский язык. Бизнес юбер аллес, то есть, прежде всего.
Что-то долго я подбираюсь к основной теме. Боюсь? Не знаю, с чего начать? Если бы! Я не знаю, кому я это пишу. Ангелов в моей жизни было предостаточно...
Например, моя Первая Большая Любовь (ПБЛ). После короткого, но бурного романа мы расстались, разумеется, навсегда, со взаимными обидами и претензиями, с моими душераздирающими стихами и прочей романтической чепухой. Я даже отравиться пыталась, да не рассчитала дозу снотворного и просто проспала двое суток. Повторять попытку я тогда не стала, не хотела искушать судьбу. И потом достаточно быстро вышла замуж: хотелось иметь нормальную семью и детей. Но любовь окончательно прошла спустя добрых десять лет после нашего разрыва. Зато теперь мы - добрые друзья.
Каким образом? А очень просто: кто-то из нас (я уже даже не помню, кто) позвонил, потом мы встретились “на нейтральной территории”, потом продолжали изредка встречаться и, наконец, стали дружить домами, благо ПБЛ был уже тоже женат, а я - замужем. В дальнейшем жены и мужья менялись, дружба - сохранилась, ибо более интересного собеседника я не знаю по сей день. Да и другом он оказался куда лучшим, нежели любовником.
Пишу - и ничто не дрогнет, ни в так называемой душе, ни в сердце. Словно бы и не о себе. А тогда казалось - не переживу. Точнее, не смогу жить без Него. Смогла, причем не так уж и плохо. Иногда даже просто совершенно замечательно, только не понимала этого. Сейчас - понимаю, но все равно ни за что не променяла бы на ту, прежнюю, размеренную и раз и навсегда определенную жизнь, жизнь нынешнюю, которая порой напоминает мне катание на так называемых “американских горках”: то вверх, то вниз, но всегда так стремительно и неожиданно, что дух захватывает. Все лучше, чем прокисать “почтенной матерью семейства”, с ежевечерним ритуалом просмотра телевизора и периодическим исполнением уже порядком опостылевших “супружеских обязанностей”. Я вообще обязанности и долги не терплю, а уж сделать в общем-то приятную вещь обязанностью... Спасибо, не хочется.
Мне скучно и неинтересно вспоминать о первом браке. Тем более, что он начал стремительно разваливаться, как только я - с муками, кровью и потом долгих пятнадцати лет - защитила-таки диссертацию. За это уже не платили никаких надбавок, это уже не давало почти никаких привилегий (разве что тридцать шесть дней отпуска вместо обычных двадцати четырех, но в нашем богоспасаемом НИИ можно неделями не являться на работу - и ни одна кошка не чихнет), но для меня это был вопрос принципиальный. С детства вдолбили схему: школа - институт - аспирантура - кандидатская - докторская. Правда, жизнь внесла свои коррективы: в аспирантуре пришлось учиться заочно, поскольку в очной аспирантуре учился мой тогдашний супруг, а на две аспирантских стипендии не разгуляешься. Но все-таки защитилась и уже приготовилась собирать материал для написания докторской диссертации. Тут-то все и посыпалось.
Мой тогдашний супруг так и остался неостепененным. И так и не смог мне простить, что я стала кандидатом наук. Еще хуже стало тогда, когда я начала к своей вполне приличной зарплате еще и подрабатывать на телевидении: слогом владела, словарный запас имелся, а тогда - в первые годы перестройки - сценарии к телепередачам не писал только неграмотный. За мои публицистические изыски тоже платили. Правда, приходилось иной раз возвращаться домой часов в десять вечера и выслушивать попреки в безнравственном поведении, забвении семьи и полном пренебрежении законным супругом. Обычно такие монологи приходится выслушивать мужьям, но тут роли были распределены по-другому. Законный супруг коротал вечера у телевизора и для пущей достоверности картины ему не хватало только вязания в руках и бигуди - в волосах. Впрочем, это я сейчас смеюсь, тогда-то было не до смеха. Брак наш трещал по всем швам: мне уже было сделано последнее серьезное предупреждение, что если я не изменю образа жизни, то пенять смогу только на самое себя.
Что ж, я изменила образ жизни. Не потому, что такая послушная, а потому, что на меня - лавиной, стихийным бедствием, чумой - свалилась Вторая Большая Любовь (ВБЛ). Встретились мы в немыслимых коридорах телецентра - и я погибла. Немудрено: перед этим человеком не могли устоять ни писаные красавицы, ни признанные “роковые женщины”, ни девчонки-недотроги. Куда уж было мне, столько лет подряд слышавшей о своей некрасивости, бесхозяйственности и отсутствии сексапильности, и вдруг услышавшей нечто прямо противоположное. Да еще с признанием в пылкой, страстной и, разумеется, вечной любви. Я и не устояла. Крепость практически без боя сдалась на милость победителю.
Естественно, что образ моей жизни резко изменился, правда, ненадолго. Сочетать обязанности жены со статусом возлюбленной оказалось мне не по силам и я во всем призналась своей лучшей половине. Имея в виду, разумеется, развод и разъезд. Супруг просто вошел в крутой штопор и начал закатывать мне одну сцену за другой, заклиная одуматься и вернуться к прежним отношениям, и даже попрекая меня тем, что я отняла его лучшие молодые годы, растоптала его жизнь, а теперь выбрасываю, как старый изношенный халат. Боже, боже, это опять были сугубо женские тексты! Роль мужчины снова доставалась мне.

2
Что ж, я ее сыграла, сыграла до самого конца, получив в награду то, что причитается почти каждому неверному мужу, бросившему первую жену. Разбитое корыто. Мой экс-супруг через два месяца после развода женился на молодой женщине, а я не столько купалась, сколько плавала по-собачьи в своей любви, рискуя каждую минуту утонуть. Ибо любить и даже отбить чужую жену - это прекрасно, романтично, возвышенно и вообще... Любить же разведенную женщину не первой молодости, не скрывающую к тому же своего желания сочетаться с любимым самым что ни на есть законным браком - это уже совсем другой коленкор. Хотя сам звал замуж, сулил златые горы, молочные реки в кисельных берегах и вечную весну. Когда же пришло время превращать посулы в реальность, пыл ВБЛ стал угасать прямо на моих изумленных глазах.
Ко всему прочему, мой новый ангел оказался женатым - хотя, по его словам, развод был вопросом ближайших дней, ну, от силы, недель. Но недели плавно перетекали в месяцы, а наши отношения оставались прежними. В смысле их законного оформления, естественно. Во всех остальных смыслах они достаточно быстро перешли в нормальные супружеские. Я, как и раньше, стирала, убирала, готовила, зарабатывала и подрабатывала, но вечерами больше сидела дома, поджидая своего ненаглядного. Все, как у людей, только супруг был приходящим и - почти всегда! - смертельно уставшим на работе.
- Бедная моя, - сказал он мне как-то в припадке редкой для него откровенности, - ведь в твоей жизни по сути ничего не изменилось.
Он был неправ. Внешне моя жизнь не изменилась ни капельки. Но я - второй раз в жизни! - испытала все “прелести” любовного помешательства: постоянное ожидание телефонного звонка или прихода, скрупулезный анализ каждой оброненной любимым фразы, приступы неудержимой ревности и столь же неудержимой тоски. И для того, и для другого, кстати, были достаточно веские причины.
Изменял мне мой ангел направо и налево. Со все еще законной женой, с бывшей (якобы) любовницей, с новой (категорически отрицаемой!) любовницей, с ее подругой, с подругой подруги, с коллегой из соседней с его студии на телевидении, с соседкой по подъезду. Все его алиби и версии были грубо и наспех даже не сшиты - чуть схвачены белыми нитками, но я заставляла себя ему верить. И тосковала при этом невыносимо. Доходило до того, что я наговаривала на диктофон целые монологи, призванные убедить моего милого исправиться и не причинять мне лишней боли. Разумеется, он никогда их не слышал: мне самой было стыдно прослушивать пару часов спустя эти жалобные вопли кошки, которой прищемили одновременно хвост и все четыре лапы. Стыдно и противно.
Не знаю, сколько бы еще продолжалась такая жизнь, но один мелкий, совсем пустяковый эпизод внезапно переполнил чашу моего терпения. Как-то вечером зазвонил телефон и женский голос попросил моего ангела, который, как это бывало все чаще и чаще, отсутствовал. О чем я и сообщила даме, спросив, не надо ли чего передать.
- Ах, даже не знаю, у меня срочное дело лично к нему, а я никак не могу его найти. Звоню домой - нет, на работу - нет, теперь вот звоню на дачу...
- Куда-куда? - переспросила я ошарашенно.
- На дачу. Ведь это его дача, правда? Он предупреждал, что может подойти экономка...
- Голубушка, - прервала я ее с нечеловеческой мягкостью в голосе, - посмотрите на номер телефона, который вы набрали. Вам не кажется странным, что дача находится в центре Москвы?
И, не дожидаясь ответа, положила трубку. Где носило моего ангела, я понятия не имела. Знала только, что рано или поздно он объявится. Поэтому собрала те немногие вещи, которые он у меня держал, и выставила сумку в коридор.
Дальнейшие события запечатлелись в моей памяти весьма смутно. Помню, что я вручила сумку ее хозяину и потребовала взамен ключи от своей квартиры. Помню, что особых возражений с его стороны это не вызвало. Помню, что я почему-то оказалась в ванной комнате, точнее, в самой ванной, наполненной темно-розовой водой. Женщины кокетничают даже со смертью: на мне было самое лучшее, “пасхальное” белье. Но вены тоже надо резать умеючи - я только потеряла некоторое количество крови, а потом она сама остановилась.
Так кончилась моя Вторая Большая Любовь. Точнее, не кончилась - я любила этого своего ангела еще очень долго, а первые несколько месяцев были вообще сплошным мучением, круто настоянным на успокоительных таблетках и алкоголе. Именно тогда я впервые стала пить вечерами в одиночку. Лиха беда начало...
Так кому же из своих ангелов я все это пишу? Наверное, последнему. Да, наверное, так оно и будет. Я вернусь в Москву из этого благословенного райского уголка, перепечатаю сию исповедь, кое-что к ней добавив, и отдам ему. Или пошлю по почте. Нам давно пора объясниться, если мы намерены продолжать совместную жизнь... Или - не стоит заниматься духовным стриптизом?

3
Сама жизнь все определила и расставила по своим местам. Точнее, не жизнь, а... Словом, теперь я знаю, кому пишу, но ты никогда не получишь этих писем. Потому, что тебя нет. Нет на этом свете. Я вернулась и еще успела, как говорится, “принять твой последний вздох”. А потом все закрутилось и понеслось. Одна - собирающая тебе вещи, чтобы достойно обрядить усопшего. Одна - спасибо мальчику-санитару морга! - пятнадцать минут возле твоего гроба, ничком на каменном полу (не на людях же плакать!). Одна - в окружении горстки твоих как бы друзей и сослуживцев в ужасающем своим безобразием здании крематория. Одна - в полупустом автобусе на обратном пути. И, наконец, просто одна.
Не я первая, не я последняя. Что делают вдовы? Горюют. Но, замечу, каждая по-своему. Ты вторично умер бы там, на небесах, если бы я стала здесь корчить из себя безутешную вдовицу. Впрочем, почему я определила тебя на небеса? За твою многогрешную жизнь вполне можно угодить и в прямо противоположное место. И меня - твою ныне вдову - именно это место тоже поджидает - за все хорошее. А пока я начудила и нагрешила в этом мире достаточно. И при жизни угодила в чистилище.
Самое смешное, что это - записки из сумасшедшего дома. Чтобы стало еще интереснее, добавлю: из палаты номер шесть. Но воровать заглавие у классиков - тем более сразу у двух - это как бы не мое амплуа. Посему названы эти письма совершенно иначе. Но что я тут вынесла, ангел мой, ты, при всем твоем богатом воображении, вряд ли представляешь. Каково же тебе там, не в чистилище, а в самом пекле? Нескучно, должно быть. Впрочем, ты и со мной не скучал.
Помнишь, как мы познакомились? Мне позвонил твой приятель, ухаживавший за мной, “разведенкой”, но как-то очень вяло и неубедительно. Приглашал приехать, посидеть “у моего друга, замечательного человека”. А у меня безумно болел зуб, я никуда не хотела ехать, и я предложила ему навестить меня и привезти хоть что-нибудь горячительное - для компресса или полоскания. Он же счел за благо посадить в такси тебя и отправить ко мне. С бутылкой водки “для сугреву”. И ты, на ночь глядя, поперся к совершенно незнакомой больной бабе: спасать и утешать. Боже мой, как это на тебя похоже - такие широкие жесты напоказ для тебя самого...
Ты приехал, играл на рояле, пел французские песни и русские романсы, и, надо сказать, основательно заморочил мне голову. Точнее, заговорил зуб: я про него как-то забыла за интересной беседой. Мы проболтали всю ночь. Через два дня ты позвонил мне и застал далеко не в самом лучшем состоянии - очередном нервном припадке. Ни о каком свидании я и слышать не хотела.
- Тогда я приеду тебя лечить, - сказал ты.
- Валяй! - великодушно разрешила я, твердо зная по жизненному опыту, что во втором часу ночи ни один здравомыслящий - да что там здравомыслящий, просто нормальный мужчина не потащится кого-то там лечить. Особенно если настроился на романтическое свидание.
Но ты приехал. И, похоже, предотвратил далеко не самый умный поступок в моей жизни: очередную попытку наглотаться снотворного и покончить со всеми своими проблемами раз и навсегда. Ты сидел около меня целую ночь, а наутро объявил:
- Все. Нам нужно пожениться. Тебя нельзя оставлять без присмотра ни на минуту, ты хуже малого ребенка.
И я согласилась. Во-первых, чувствовала, что в одиночестве очень быстро сопьюсь или свихнусь, а во-вторых, мне хотелось доказать моей БВЛ, что я и без него способна быть устроенной и счастливой в личной жизни. Согласилась и с тем, что уж точно хуже малого ребенка, а ты - единственная моя защита и опора в этом страшном мире.
Так раз и навсегда распределились роли в нашем союзе. Я - малый ребенок, ты - воспитатель, наставник, целитель и духовный пастырь. Я вышла за тебя замуж и до сих пор об этом не жалею. Более того, какое-то время я тебя еще и почти любила. Из благодарности? Из уважения? Кто же меня теперь разберет! Ты-то просто любил меня всю свою оставшуюся жизнь. По-своему, как умел, неуклонно сужая круг моих друзей и знакомых, чтобы я была твоя и только твоя. Что ж, тебе это почти удалось. Вакуум, который ты создал, не заполнен до сих пор. А тебя больше нет...
Ты отчаянно избаловал меня, ангел мой. Я привыкла, что ты меня кормишь, чуть ли не с ложки, лечишь, редактируешь мои опусы и утешаешь в случае неприятностей. Я даже смирилась с тем, что ты ревновал меня ко всем, даже к самым близким мне людям. Мне было удобно... не с тобой даже, а за тобой. Я была настолько наивна, что, увлекшись другим, не нашла ничего лучшего, как посоветоваться с тобой: как мне быть? Интересно, чего я ждала? Что ты благословишь меня на счастливую жизнь с другим мужчиной, отпустишь, не сказав ни слова упрека? Дурочка! Ты впервые за все время нашего союза повел себя так, как любой нормальный мужчина: закатил мне дикую сцену ревности, запретил не то что встречаться - даже разговаривать по телефону, начал отслеживать каждый мой шаг.
Естественно, результат оказался прямо противоположным тому, которого ты добивался: чем больше препятствий оказывалось на моем пути, тем сильнее я влюблялась. Тогда еще это чувство было взаимным. Но и тогда, в самом угаре страсти, мне хватило ума отказаться от предложения уйти от тебя и выйти замуж за предмет моих грез. Я знала: он без меня не пропадет, у него полно родни, друзей, просто добрых знакомых. У тебя же не было никого, кроме меня. Да, я тебе изменяла. Но я не могла и не хотела тебя предать. Может быть, добрый боженька простит мне хоть часть грехов за то, что я сделала последние годы твоей жизни более или менее сносными, ведь без меня ты бы спился и умер лет на пять раньше...

4
Как тебя, наверное, развеселила эпопея, которая развернулась уже после твоей смерти! Как только проявились первые признаки той болезни, которая привела меня сюда, «предмет» исчез как сон, как утренний туман. Кто мог бы выдержать жизнь с сумасшедшей алкоголичкой? Только ты, мой ангел. Но и ты не выдержал, потому что был еще большим сумасшедшим и алкоголиком, нежели я. И - понеслась череда безликих и тоскливых дней, полетели листки с календаря, листки, каждый из которых добавлял несколько капель спиртного к моей ежевечерней порции. Я даже не знаю, кого я горше оплакивала - тебя или того, другого. Обе потери были кошмарны, хотя ты уже где-то там, вне земных страстей, а он - здесь и женат на другой. Со дня твоей смерти прошло чуть больше года...
Ты предупреждал меня, что мои забавы с алкоголем добром не кончатся. И сам же приносил в дом выпивку: для себя и... для меня, твоего избалованного ребенка. А потом началась вся эта катавасия и я уже не принадлежала себе. Я только ждала десяти часов вечера, чтобы выпить свои две рюмки - и отключиться. Оставить тебя я не могла - это было бы, как я уже писала, равносильно самоубийству. Твоему. Вместо этого я принялась медленно убивать себя - а куда мне, собственно, было торопиться?
Даже сильно пьющий мужчина с трудом вытерпит подле себя алкоголичку-жену. Мне же в жизни настолько “везло”, что я с упорством, достойным лучшего применения, вновь и вновь наступала на те же грабли: рядом со мной всегда оказывался более или менее сильный, но обязательно более или менее пьющий мужчина. Причем, как правило, менее сильный и более пьющий. Я не снимаю с себя вины: миллионы женщин не берут в рот спиртного даже прожив четверть века бок о бок с мужем-алкоголиком. Я оказалась слабее их. Кстати сказать, если бы не ты, в этом “веселом доме” я бы оказалась годами десятью раньше, причем с тем же диагнозом. Если бы вообще осталась жива...
Если в первые дни моего романа изыскивать время и предлоги для встреч было легче легкого – с другой стороны к ним стремились с не меньшим пылом, то потом сделалось труднее. Но зато как же я летела на эти свидания! Выскальзывала из дома в девять утра, когда ты еще почивал сном праведника, и мчалась к любовнику, которого иной раз тоже заставала еще в постели. И довольно скоро у меня начала мелькать незатейливая мыслишка: любимую женщину так не ждут. Не дрыхнут без задних ног, а хотя бы вылезают к ее приходу из койки. Глупая я, глупая...
Взрослые люди, мы понимали, что до бесконечности так тянуться не может. Пару раз ты чуть не накрыл нас на месте нежного прощания, но смолчал. Ведь если ты помнишь, твоим девизом всегда было: “Если женщина изменяет - виноват мужик”. Очень удобная философия для женщины, особенно если муж - уже и не муж, а скорее друг и сосед по квартире. К тому же мы с моим «предметом» пару раз поругались так, что не виделись после этого месяцами. Например, три месяца до твоей смерти. Какой злой дух дернул меня тогда позвонить?
- Ты очень обидишься, если я не приду на похороны? - деликатно спросили у меня.
Я представила себе эту идиллию - и зашлась в истерическом хохоте. И осталась одна, потому что вы, двое, отрезали меня от всех остальных. Что мне оставалось? Я выбрала худший из вариантов - терпеть и пить по вечерам, все в том же одиночестве, благо возлюбленный посещал меня не слишком часто. О женском алкоголизме, как мне тогда казалось, я знала все, но почему-то считала, что лично мне он не грозит. Почему? Я так уверенно шла по этой дороге, что только диву даюсь, как не свалилась в пропасть значительно раньше. Организм, что ли, крепкий...
В первый раз мысль как следует вмазать днем и отключиться мне пришла в годовщину твоей смерти, после визита на кладбище. Второй раз - месяц спустя, и остановиться я уже не могла. Затормозили меня, не спрашивая моего согласия, да я и не дала бы его. Зачем? Кольцо одиночества вокруг меня становилось все теснее и теснее, меня ничто не интересовало, у меня не было никаких планов на будущее. Правда, я не успела дойти до такого состояния, когда теряют все - и квартиру, и документы, и самое себя. Даже работу я как-то исхитрилась не потерять - тогда. Но теперь-то уж наверняка потеряла. Как ты считаешь, мой ангел? Тебе-то оттуда, наверное, виднее...

5
Все мы - гости на этом празднике жизни, но порой ведем себя на нем из рук вон плохо. И тогда хозяева вежливо указывают нам на дверь. Или просто вышвыривают за порог, как паршивого котенка. Говорят, мне повезло: в моем случае возможно излечение. Полное. При одном-единственном “но”: писать я уже больше не смогу никогда. Замечательные, проверенные на тысячах пациентах и пациентках лекарства, намертво глушат то, что называют “творческими центрами”. И личность превращается в существо, которое способно есть, пить и спать, а также выполнять какую-то работу, не требующую вдохновения и фантазии. Существо, которое может прожить еще неопределенно долго, если откажется от алкоголя вообще. А если на это не хватит силы воли, то все пойдет по новому кругу: беспамятство - больница - излечение - существование. Или по более короткому: беспамятство - небытие.
Ах, если бы меня поскорее выпустили отсюда, пока я еще ощущаю себя личностью и могу что-то более или менее связно изложить на бумаге! Но я точно знаю: у меня не хватит силы воли на то, чтобы прожить остаток дней существом. И так же точно знаю: первое, что я сделаю, когда выберусь отсюда - куплю бутылку. Несмотря на мощные лекарства, мне смертельно хочется снова ощутить уже ставший привычным вкус коньяка. Самый любимый вкус. Я просто физически чувствую первый глоток - обжигающий, ударяющий в голову, раскрепощающий. Душу бы заложила за возможность испытать сейчас, сию минуту это ощущение...
Письма из дома скорби на тот свет... И адресат, и корреспондент обретаются по достаточно экзотическим адресам. Тебе, кстати, повезло больше, чем мне: у тебя не выдержало сердце. Мое, судя по всему, выдержит, оно еще и не такое выдерживало. С головой дело обстоит похуже, но голова, как известно, предмет темный и исследованию не подлежит. Вот ведь как интересно: нас тут называют душевнобольными и при этом на полном серьезе говорят, что все аномальные процессы происходят в мозговом веществе. Значит, душа именно там и находится, если, когда она болит, то лечат прежде всего мозги. А потом пытаются успокоить нервы.
Какое счастье, что у меня отвратительный почерк - как курица лапой. Тут ведь такой порядок: если больной что-то пишет, врачи потом эту его писанину внимательно изучают и делают свои лечебные выводы. В моем случае им, наверное, придется пригласить шифровальщика, потому что разбирать мои каракули умел только ты, причем наполовину понимал, наполовину догадывался, что я там такое написала. Здешним эскулапам это не по плечу. Но мною довольны, потому что я не закатываю истерик, не бьюсь в приступах падучей, не клянчу спирт, ем, что дают, и безропотно принимаю лекарства. Говорят, что мои дела идут на поправку. Дай-то Бог! Моих сбережений хватит на то, чтобы достойно отметить выписку. Еще и на похороны, пожалуй, останется.
Понимаешь, мой ангел, тут контролируют прием всех лекарств, кроме снотворных. Его дают по две-три таблетки, по заявкам трудящихся, и не интересуются, сколько ты на самом деле приняла для спокойного и ровного сна. Вот уже три недели я припрятываю по одной-две таблетке. Если мне не изменяет память, кое-что еще осталось дома...
Сегодня мне объявили, что через недельку-другую пожалуй что и выпишут. Так что готовься к торжественной встрече. Ты же знаешь, я терпеть не могу опаздывать, всегда и везде приходила загодя. Вот и к тебе потороплюсь. Уж лучше с тобой в аду, чем без тебя - в дурдоме или, еще того хуже - безликим существом в пустой квартире. Без работы, без подруг, без друзей... Другие мои ангелы меня не примут - они нормальные, земные, у них пропасть дел и забот, мои проблемы их не волнуют. Да они вообще волновали только тебя. Так что выбор у меня на самом деле невелик.
Теперь я уже не ошибусь и не промахнусь. Бутылки коньяка и тридцати таблеток снотворного вполне достаточно для того, чтобы... И вены я вскрою грамотно, а кровь у меня свертывается сейчас куда хуже, чем десять лет тому назад. Да, грех, смертный грех, но на мне и без того столько грехов, что я даже чистилища не заслуживаю. Самый “свежий” - тщеславие. Здесь не разрешают иметь зеркало, но темнеет уже достаточно рано и я могу отчетливо видеть свое отражение в оконном стекле. Старая, оплывшая, расплывшаяся баба, похоже, уже совершенно седая. Такой я жить не хочу. К такой и подойдут-то близко только для того, чтобы отдать последнее целование. Если придут проститься, конечно.
Ангел мой, завтра меня выписывают. С точки зрения врачей, я практически здорова. Они рекомендуют мне заняться посильным физическим трудом, а занятия трудом умственным - отложить до лучших времен. По-видимому, это означает, что мне нужно будет наняться разнорабочей на завод или подрядиться мыть подъезды. Больше ведь я ничего не умею. Я умела только писать, но этот процесс с каждым днем становится для меня все труднее и труднее. Так что жди, на днях зайду. Именно так ты всегда говорил мне, когда уходил из дома хотя бы на полчаса. Кое-что я еще помню. Пожалуй, даже слишком много.
У меня последнее время какой-то странный шум в ушах. Не звон и не гудение - шорох. Как будто ветер ворошит груду опавших листьев или шуршат, отлетая, календарные листки. Я всегда любила отрывные календари, мне так нравилось отрывать и выбрасывать прошедший день. Кажется, я всю жизнь прожила под этот шорох...
И вот остался последний листок, потому что завтра мы с тобой встретимся. Обязательно встретимся. Я тебе обещаю, мой ангел.
А я ведь всегда выполняю свои обещания. И да простит меня Господь...