Палата № 15

Как театр начинается с вешалки, так любая больница начинается с запаха. Если только уместно сравнивать эти два учреждения. В театре благоухает духами. Больничный запах невыносим и ужасен. Порой кажется, что запахом йода и человеческих страданий стены здания пропитаны насквозь. Особенно остро это ощущается в хирургии.

Каждое утро у входа в травматологическое отделение выстраивалась очередь посетителей. В это время высшие больничные чины делали обход. Процессия мужчин в непомерно высоких крахмальных колпаках медленно двигалась по коридору, заглядывая в каждую палату и вынося врачебные вердикты загипсованным больным.

В то утро хозяин палаты № 15, расположенной в самом конце коридора, доктор Буриев был не в духе. Ночью в его палату положили бомжа без роду, без племени, без имени. У бедняги были переломаны обе нижние конечности. Членораздельной речью он не владел, на лице блуждала бессмысленная улыбка. Утром несчастную ошибку природы пришлось подмывать.
- Э-э-й, шайтан-байтан! – ругались пожилые санитарки, выполняя грязную неблагодарную работу.
На соседней кровати лежал не очень опрятный старик со сломанным бедром, много курящий, громогласно матерящийся, изнемогающий от боли, вынужденной обездвиженности и отсутствия спиртного, которого, судя по всему, за свою долгую жизнь выпил он немало. Да и ногу он сломал, будучи нетрезвым.

Буриеву подопечные радости не доставляли – такого соседства не потерпит ни один мало-мальски приличный пациент. Вот и сегодня зажиточного, одетого в новенький иранский свитер пожилого человека со сломанной ногой отвезли в другую палату. Шествие было солидным. Старик возлежал на носилках среди бархатных курпачей (матрасов – тадж.), одеял и подушек. Его сопровождали родственники: женщины в белых платках и длинных пушистых кофтах под ангорку, платьях из дорогих блестящих тканей, увешанные золотыми украшениями; златозубые мужчины – сытые и уверенные в себе. Выражение лиц их соответствовало случаю – сопровождающие были погружены в печаль. На носилках с бархатными одеялами от Буриева уехали доходы, несмотря на одно пустующее у него «койкоместо».

Приближался Новый год. От детей в школе требовали денег к празднику. Потом по календарю – Курбан-байрам. На этот праздник каждый уважающий себя мужчина на Востоке должен принести в жертву какое-нибудь животное. Барана – это в идеале. Можно и козла. На худой конец – курицу. Нужно накрыть дастархан*. Иначе, что скажут люди. Баланс на мобильном тоже требовал финансовых дотаций. Приходилось крутиться. Но сейчас попахивало денежной «непрухой».

К ругающемуся старику приходила родственница с мальчиком. Но что можно взять с женщины в старенькой куртке?! Других родственников у старика не было. Каждый день женщина приносила домашнюю еду и с тоской в сердце отмечала, что постный суп в банке почти не тронут. С кефиром и бутербродами дело обстояло лучше. Старику вконец изменил здравый смысл. Он всегда относился к своей жизни легкомысленно. И сейчас не осознавал всю серьезность своего положения. Свой отказ от еды он нецензурно мотивировал тем, что в лежачем состоянии можно и не есть. Отчего стал напоминать скелет, обтянутый кожей. От женщины ждали денег на гипс, а пока старика держали на вытяжке. Оперировать, как полагается в таких случаях, было бессмысленно и рискованно – возраст, алкоголизм, сердце и отсутствие необходимых средств.

С выпиской третьего пациента – парня с лангетой на руке – хозяин палаты № 15 не торопился. В прошлые годы в этом отделении было по-другому. Существовал строгий режим посещений, и отделение не напоминало шумный цыганский табор. Палаты кварцевались, пациенты не приносили свое белье. А врачи отказывались от презентов. Лучшим презентом считалось здоровье, возвращенное людям, и осознание того, что ты можешь кому-то помочь. В те времена человека с пустяковой трещиной никому в голову бы не пришло госпитализировать. Его бы еще из травмпункта отправили домой с лангетой на руке. Порекомендовали побольше напирать на творог, овощи, фрукты и пить кефир. Не забывать посещать участкового хирурга в поликлинике по месту жительства. Но сейчас времена изменились, и Буриев «лангетчика» опекал, как мог, так как это были существенные бонусы к его скромному жалованью, на которое можно с успехом протянуть ноги.

«Лангетчик», сильно смахивающий на человека, имевшего судимость, целыми днями не знал, куда себя деть в больничных стенах. Его навещали друзья, и они развлекались тем, что подтрунивали над стариком, которому дали аппарат для дыхательной гимнастики, состоящий из трубки, в которую нужно дуть. Это рекомендовано всем лежачим больным во избежание возможного отека легких.
- Дед, подуй в трубу, - просили они снова и снова. Ответ уже знали заранее.
- Да идите вы, - громогласно отвечал дед так, что было слышно в первой палате. В первые дни, когда к старику еще не привыкли, на его крики сбегались перепуганные медсестры, похожие на хорошеньких актрис индийского кино. – Не знаю, какого рожна мне этот хобот дали. У меня запор. Мне клизма нужна, а не труба.
Палата разражалась дружным хохотом. Старик не обижался. Иногда у него появлялось настроение и хватало мужества играть на публику, комментируя «трубу»; мог подуть ради хохмы. Но выполнять медицинские предписания и дуть по десять минут каждый час он категорически отказывался. Вместо этого он много курил, и зачастую приходилось гасить локальные постельные пожары. Тушение возгораний давало дополнительные поводы для смеха.

Однажды ночью в их палате появился умственно отсталый бомж со сломанными лодыжками. Его подобрали на окраине города. Он был совсем без одежды и не мог рассказать, что с ним произошло. Одежда нашлась в соседних палатах. Еду ему тоже принесли. Вместо дорогостоящего гипса на ноги наложили шины. Несчастный не понимал, что с ним происходит, энергично вертел туловищем и головой, но ел сам. Жадно и много. После его появления в палате к тяжелому больничному запаху примешался запах уличной уборной. Во время обхода «лангетчик» потребовал ускорить выписку. Буриев был раздосадован, что ему подложили такого пациента на неопределенно долгий срок. А «лангетчика» и его друзей несчастный забавлял. Они принялись дразнить его и дали кличку Индеец.

Как обычно по утрам, женщина с мальчиком пришли навестить старика и с грустью увидеть, что тот опять почти ничего не ел. В это время оголтелые бездельники безжалостно смеялись над несчастным.
Один насвистывал, а потом радостно сообщал:
- Смотри, смотри, он откликается! Эй-эй, Индеец!
Мальчик долго смотрел на них, а потом понял, в чем дело, и решительно произнес:
- Не надо дразнить его! Он не виноват в том, что таким родился! Это подло! И животных в клетке дразнить подло!
- Так они тебя и послушают, - подумала мать, - сейчас выдадут что-нибудь, типа «птичку жалко».
Однако, к ее удивлению, веселая компания умолкла.
- Интересно, а если бы меня не было, решился бы он им это сказать, - обдумывала женщина смелый поступок сына. – Да, малыш, ты прав! Это подло! Но как сложно жить в этом неправильном мире!

* Таджикская культура весьма своеобразна. Гостей принимают в комнате, где нет привычной для людей с европейским менталитетом мебели. На стенах обязательно должны быть развешаны ковры. По краям комнаты стелят курпачи, набрасывают подушек. Соответственно, если курпачи и подушки сшиты из дорогого бархата, это свидетельствует о достатке хозяев. В центре располагается хлопчатобумажная вышитая скатерть с угощением – это называется дастарханом. У европейцев есть выражение «накрыть стол», у таджиков (узбеков) – «накрыть дастархан».