Игра дамы. Часть 8

В каждом жесте, каждом действии краснощекой сиделки чувствовались сноровка и богатый опыт. Она сама знала, что требуется больной, и умело справлялась со своими обязанностями. – Учитесь, деточка, – говорила она Грёзе. – Вдруг понадобится? После смерти Варвары девушка все внимание переключила на Полину Прокофьевну. Та находилась в полузабытьи, один глаз у нее перестал открываться, губы свело, вряд ли она была в состоянии кого-либо узнать. «Неужели это она… убила? – подумала Грёза и тут же устыдилась. – Человек тяжело болен, а мне черт знает что лезет в голову!»

Сиделка считала выздоровление Полины маловероятным и спокойно, обыденно поделилась своим мнением с девушкой.
– Вряд ли старушка встанет, – заявила она. – Организм изношенный, воля к жизни утеряна. Видишь, какое у нее лицо тусклое? Верный признак скорой смерти. Уж я-то знаю, у меня глаз наметанный.
Грёза заплакала.
– Ты чего горюешь? – удивилась сиделка. – Для нее смерть – желанное избавление! Поверь. Каково так-то бревном лежать да под себя ходить? – Она понимающе закивала, когда Грёза зажала уши: молодая еще, горячая и глупая – птенчик желторотый. И добавила. – Господь милостив к праведникам!
– А… к грешникам?
– Давай помолимся, – вместо ответа предложила сиделка. – Легче станет… и нам, и ей. Пусть отходит с миром.

Грёза плакала и плакала, пока не обессилела. Сиделка накапала ей лекарства, поднесла.
– Выпей! Нервы-то и у молодых не железные. Она тебе кто? Бабушка?
– Нет. Соседка…
Девушка не стала вдаваться в подробности, ей вообще не хотелось говорить. Сиделка вздохнула.
– Хочешь чаю? – спросила она. – Крепкого, с сахаром? Пойду приготовлю.
Сиделка вышла в кухню. А Грёза неотрывно смотрела на больную, пытаясь проникнуть в ее мысли. Ощущает ли она себя? Думает ли? А может быть, она уже далеко отсюда… и здесь лежит только ее тело, изможденное и дряхлое, непригодное для жизни… Тонкая субстанция Грёзы словно пустилась вдогонку за ускользающей сущностью Полины, которую люди называют кто умом, кто душой, кто астральным телом, подразумевая под этим неуловимую и неразгаданную природу человека. И где-то за пределами материального мира они встретились…
– Я ухожу… вместе с Варенькой… – будто бы произнесла Полина, совсем не такая, какой знала ее Грёза, а словно сотканная из прозрачно-сияющих нитей. – Ты остаешься… Виктор приходил к Вареньке за спичками… но это уже не имеет значения. Мы не успели рассказать тебе! Но и это уже не важно. Скоро ты все узнаешь… сама…

В какой-то миг перед девушкой словно открылся занавес, и явились поразительно отчетливые, яркие картины смутно знакомой жизни… Уходящие за горизонт горы, залитые лунным светом… стук лошадиных копыт по каменистой дороге, кибитка, цыганка с загорелым, изборожденным морщинами лицом… Грёза напряженно всматривается, и вдруг все меняется. Чернявая женщина с высоким гребнем в прическе, в черной кружевной мантилье закрывается черным веером… она смеется, эхо разносит ее смех под каменными сводами… мелькают ее глаза, ее руки, ее красные блестящие губы… Она превращается в черную королеву, увенчанную драгоценной диадемой… в черного ферзя, скользящего по каменному полу из светлых и темных плит… Она ласкает белого короля, обвивает его нежными руками, целует. На рубашке короля и на его коже выступает кровь…

– А-а! – вскрикнула Грёза.
– Что стряслось? – сиделка едва не пролила чай.
– Я… спала? Мне что-то привиделось.
– Да на тебе лица нет, – сиделка жалостливо покачала головой. – Ай-яй-яй! Иди-ка ты к себе, девочка, отдохни. Не дай Бог, сама захвораешь.
– А вы? Вам… помощь не нужна?
– Я управлюсь! Не впервой.
– Если Полина… если она… – Грёза запнулась, прижала руки к груди. – Вы меня позовете? Я рядом живу… вторая дверь налево.
Сиделка догадалась, о чем она просит, и неторопливо, с достоинством ответила.
– Позову, не волнуйся. Ступай.

* * *

Жизненные коллизии, как и шахматные партии, протекают по-разному – иные после бурного старта захлебываются и вяло тянутся к завершению. Другие, наоборот, начинаются неторопливо, набирают темп к середине и стремительно несутся к финалу. Похоже, в описываемой истории невидимый игрок выбрал второй вариант.
Смерть Варвары Игнатьевны послужила переломным моментом, после которого события посыпались одно за другим, подобно снежной лавине. Снега, накапливаясь на горных склонах, достигают критической массы и срываются вниз…

Ирбелин заканчивал просматривать бумаги, когда в его кабинет, проигнорировав громкий протест секретарши, запыхавшись, вошел директор агентства «Перун».
– Ты что, с цепи сорвался? – недовольно пробурчал патрон.
– Еще нет, но почти созрел для такого шага!
– Остынь! Чего тебе налить? Виски или воды?
– Лучше водки, – плюхнулся в кресло Глинский.
– Все сделал? – хозяин кабинета смерил его сердитым взглядом. – Документы в порядке? Договора подписаны?
– Вас только это интересует?
Ирбелин поднял на него полные холодного бешенства глаза.
– Ты, никак, белены объелся, парень! – процедил он сквозь зубы. – Хамишь? Какая муха тебя укусила?
– Цеце.
– Заметно. Я вот что… решил. Жениться тебе пора, Жора! Засиделся ты в холостяках! Гормоны в голову ударили. Свобода, она не всем мужикам на пользу идет.

– Обе старушки мертвы, – отмахнувшись, брякнул Глинский. – Пока я по городу мотался, мне сиделка позвонила. Полина Прокофьевна тоже… преставилась. Царствие ей небесное!
Он неумело, неуклюже перекрестился. Ирбелин положил руки на стол, уставился на него, не мигая. Ждал продолжения. Георгий Иванович оглянулся на дверь, наклонился и прошептал.
– Что-то тут нечисто…
– Ты… в своем уме? – возмутился патрон. – Что значит, нечисто?
– Ну… как бы это сказать… вы приобрели здание, и жильцы один за другим покидают этот мир! Не удивлюсь, если правоохранительные органы заинтересуются…
– Ты на что намекаешь? – не дослушал Ирбелин. – Сейчас молодые мрут, не то что пенсионеры. Обеим бабкам, насколько мне известно, перевалило за восемьдесят.
– Так-то оно так…
– Ты давай не темни! – хлопнул ладонями по столу Ирбелин. – Есть подозрения какие-нибудь? Выкладывай.
– Нечего выкладывать, – схитрил Глинский. Он подумал, что карты пока раскрывать рано. – Просто… нехорошее совпадение.
– Смерть всегда дурно пахнет, – патрон поморщился, отвернулся к окну. – Не скрою, нам на руку, что потребуется расселять меньше людей… но так уж Господь Бог распорядился. Заплати, кому надо, чтобы нас зря не беспокоили!

Ирбелину хотелось расспросить Жоржа про Грёзу, но он сдерживался. Этот молодой наглец позволяет себе… «Ох, и проучил бы я тебя при других обстоятельствах! – раздраженно подумал он. – А сейчас ты мне нужен. Придется сносить твои дурацкие выходки».
Глинский промолчал. Он с детства отличался тонким чутьем, знал, когда его вызовут к доске, когда можно пропустить уроки, когда выйдет гулять во двор девочка, которая ему нравилась. В бизнесе чутье подсказывало ему, какая сделка будет прибыльной, а от какой лучше отказаться; с кем из партнеров стоит сотрудничать, а от кого следует держаться подальше. В данном случае он готов был поклясться, что существует связь между патроном и… смертью старушек. Однако не мог объяснить, какого рода эта связь.

Ирбелин открыл рот, дабы спросить о Грёзе, и… не решился, задал вопрос о Лопаткине.
– Ты узнал, по какой причине уволился этот бывший мент?
– Да. Банальная вещь… по здоровью. Наверное, служба надоела! Купил липовый диагноз, чтобы не портить репутацию, и тихо, мирно комиссовался.
– Никакого криминала?
– Увы! – покачал головой Жорж. – Не подкопаешься.
– Ездил к нему на работу?
– Угу. Парень торгует на оптовом рынке кроссовками. Неплохо, между прочим! Поговорил кое с кем из продавцов, все отзываются о Лопаткине хорошо. Работодатель тоже им доволен. А что он вам дался, Лопаткин? Хотите от него избавиться?
Его невинный тон не обманул Ирбелина. Каков, нахал! Он, конечно, имеет в виду, что патрон ревнует и потому надеется накопать компромат на соперника. Тьфу! Идиот.

– Твоя проницательность, Жора, достойна восхищения. Думаю, ты преуспел бы в роли… циркового иллюзиониста! Чтение мыслей на расстоянии и прочее. Эдакий новый Кио! Ха-ха-ха! Ха-ха! Развеселил. Ладно, иди, если у тебя все.
Глинский колебался всего минуту, встал и откланялся. Патрон подал ему идею!
«Возможно, я приходил сюда именно за этим!» – подумал он, спускаясь по лестнице. Уже внизу вспомнил, что его машина неисправна, двигатель барахлит. А ездить придется до позднего вечера: к своим делам добавились похороны старушек. Грёза одна не справится.
Он позвонил из холла Ирбелину, обрисовал положение вещей. Спросил игривым тоном:
– Позвольте арендовать ваше авто на сегодня?
– Возьми такси, – рассердился тот. – Впрочем… ладно, черт с тобой! Бери мой «мерс», – смилостивился патрон. – А Сене вели отогнать твой автомобиль в мастерскую. Вот тебе и немецкое качество! Новый «Фольксваген» не пробегал и полугода.
– Хорошие машины для хороших дорог, – возразил Жорж. – А не для загородных ухабов! Сколько я по области колесил? Вообще-то ремонт должна фирма оплатить.
Он отключился, прежде чем Ирбелин разразится возмущенной тирадой.

Итак, Глинский на белом «Мерседесе» укатил «решать вопросы», телохранитель Сеня отправился на его машине в автомастерскую, а господин Ирбелин остался сидеть в своем кабинете. Поразмыслив, он щелкнул пальцами, открыл дорогой ежедневник в кожаном переплете и написал: «Женить Жоржа. Срочно!» Добавил вслух:
– Так я избавлюсь от двух соперников!
Саркастическая и одновременно плотоядная улыбка застыла на его лице. Она скорее походила на гримасу.
Бронзовые часы на столе показывали время, когда Ирбелин обычно проверял электронную почту, они напомнили об этом мелодичным сигналом. Он доверял секретарше только общую почтовую корреспонденцию, а то, что приходило на личный электронный ящик, всегда проверял сам. Ведь его деятельность зачастую требовала конфиденциальности. Последние три недели он особо внимательно относился к появлявшимся сообщениям.

Пробежав глазами несколько посланий, господин Ирбелин остановился на одном. «Скоро наступит конец! – прочитал он. – На этой земле нет ничего вечного: ни любви, ни страданий. Ты идешь по самому краю, и любой следующий шаг может стать последним. Прощай! Или иди за нами».
Ирбелин всматривался в несколько скупых строчек, раз за разом мысленно повторяя их, пытаясь постигнуть не то, что они говорят, а то… о чем они умалчивают. Второе было неизмеримо важнее для него.
– Дьявол! – пробормотал он. – Кто же ведет со мной эту чертову переписку? Уж не Глинский ли? Он умен, хитер, изобретателен, и в смелости ему не откажешь. Чего он добивается?
Какое-то отупение, бессилие и страшная пустота навалились вдруг на Ирбелина. «Прощай! Или иди за нами!» Что это могло бы значить? Буквально десять минут назад Глинский явился обвинить его в смерти старух.
– Уж не они ли зовут меня с собой? «Скоро наступит конец!» Жорж и девчонка сговорились? Бред… я запутался.
Странные сообщения начали появляться месяц назад, и поначалу Ирбелин принимал их за чью-то глупую шутку, потом заинтересовался, а затем, не признаваясь себе в этом, стал с каким-то нездоровым любопытством ожидать их. Дождался…

Все и так давным-давно закончилось – жажда любви, так и неудовлетворенная; чистота юности; мечты о счастье. Неужели он сделал ставку на карьеру, на материальное благополучие, на бизнес… и проиграл? Почему, добравшись до желанной вершины, он чувствует себя одиноким и подавленным? Разве он не победил?
– Ты идешь по самому краю, – прошептал он.
В горле пересохло. Он налил себе воды из графина и залпом выпил. Потом выдвинул ящик стола, на пачке бумаги для принтера лежал пистолет, приобретенный для самозащиты. Кто-то ведь явно угрожает?!
– Любой следующий шаг может стать последним…
Ирбелин опустил руку в ящик и прикоснулся к оружию, холодная сталь не придала ему уверенности. Скорее, взбудоражила. Если его дни сочтены, пистолет не поможет…

Ему внезапно захотелось увидеть Грёзу, признаться ей во всем, обнять, прижаться губами к ее нежной щеке! Всю эту неделю он каждый день издалека тайком наблюдал за ее окнами… сидел в машине до позднего вечера и ждал, когда она выйдет. Ее силуэт за занавеской заставлял его сердце вздрагивать и сладко замирать. А когда она выходила в булочную или в аптеку, он, волнуясь, как мальчишка на первом свидании, ждал ее возвращения. Ее поход в антикварный магазин с этим прощелыгой Лопаткиным позволил Ирбелину сделать множество фотографий. Какое наслаждение он испытывал, любуясь на экране монитора разными выражениями ее прелестного лица, поворотом ее чудной головки, изящными линиями ее профиля… Он так страдал от невозможности запросто подойти к ней, заговорить… как это делали Глинский и Лопаткин, что у него щемило сердце. Приходилось открывать дверцу машины или прохаживаться по двору, глубоко дышать. Он мало заботился о том, чтобы оставаться незамеченным. Старый дом вечером замирал - больные старушки лежали в постелях, Курочкины сидели у телевизора, а их дети гоняли в подворотнях собак и собирали на улицах бычки… Грёза вообще не смотрела по сторонам. Лопаткин? Да пусть думает, что хочет.

– Может быть, я прикидываю, каким будет внешний дизайн здания, – прошептал Ирбелин. – Или созерцаю новоприобретенную собственность. Имею право!
Он уже было собрался звонить Сене, чтобы подогнал машину к подъезду… О, черт! «Мерседес» у Глинского! На сегодня свидание с Грёзой отменяется… А ведь Жорж своего шанса не упустит: закончит дела и поедет к ней… будет любезничать и ненароком возьмет ее за руку… Пожалуй, и поцелует! Паршивец! Неужто я ему позволю?
Ирбелин покосился на пистолет в приоткрытом ящике стола, склонил голову на бок, подумал. Брать или не брать? Рука сама потянулась вниз, и оружие перекочевало из своего временного убежища в карман пиджака хозяина.

* * *

Ольга очень устала. Уже и взгляд Медеи из-под ресниц не утешал ее, не придавал сил. Мифическая колдунья не канула в небытие… она все еще приходит из древних, как сами легенды, туманов, вдохновляет живущих своим примером. Сколько раз Ольга обретала волю действовать при одной только мысли о ней. Она придвинулась к столу, положила пальцы на клавиатуру компьютера и набрала слово «Завтра». Ответ не заставил себя ждать. На мониторе появилась строчка: «Сегодня».
Кровь бросилась Ольге в голову. «Как сегодня? – пронеслось в ее уме. – Уже сегодня?» Картинки предполагаемого события раскрылись в ее воображении, развернулись во всей полноте и красках, вызвали панику и отчаянный протест. Она так ждала этого момента, так предвосхищала его, так тешилась все новыми и новыми жестокими подробностями, смаковала их, как гурман смакует редкостное кушанье! Она жила его приближением, его беспощадной неотвратимостью. И вот, похоже, нелегкая длинная дистанция пройдена… финишная лента вспыхнула, – яркая, вожделенная, – у самой груди. Еще рывок, и она сладостно оборвется… Сладостно ли?

«Время назначаю я», – дрожащими руками набрала Ольга, ощущая, как повлажнели ладони.
«Уже нет, – спустя пару минут появилось на экране. – Вы сами торопили меня. Смотрите вечерние новости».
Ольга нервно, с хрустом сплела пальцы, – она поняла, что не может остановить маховик, который сама же запустила. Поезд несется по туннелю, тормоза неисправны, а впереди разобраны рельсы… образно говоря.
Все ее тело скрутила жесточайшая судорога, исторгнув из груди сдавленный вопль, а из глаз – жгучие слезы.
– Разве не этого ты хотела?- зашептала ей в ухо Медея. – Разве не об этом просила? Разве не это вымаливала у равнодушных богов?

Кажется, Ольга на секунду лишилась сознания, потому что, очнувшись, она словно пробудилась от долгого кошмарного сна – проснулась… и пробуждение оказалось невыносимо болезненным. Оно не оставляло ей никаких иллюзий, никаких поблажек, розовые очки были сорваны так же, как сотканные годами ненависти лживые одежды и маски, обнажив истинную суть ее деяний. Она оглянулась назад, но увидела там только пепелище и разруху. Она заглянула вперед… и увидела созданный ею ад. Ад, который никогда не кончится. Ольга постигала всю глубину собственных заблуждений, всю тщету взлелеянных ею надежд… она постигала бессилие смерти перед тем, что она натворила. Ей не уйти! Путь к спасению отрезан. Ольга прозревала с такой ужасающей быстротой, что у нее гудело в висках и пылало в груди. Прежде она думала, что стоит на краю пропасти… тогда как на самом деле была на приличном расстоянии от обрыва. Она считала себя настолько несчастной, раздавленной и уничтоженной, что худшего с ней уже случиться не могло. Она полагала, что жизнь лишила ее всего, тогда как только теперь перед ней разверзлась настоящая, а не иллюзорная бездна…

Разлука с Фэдом погрузила ее в сон, который она ошибочно принимала за явь. Она видела сны, создавала сны… то горькие, то страшные, полные то нечеловеческих мук, то мрачной тишины. Она любила слишком сильно, чрезмерно… и не вынесла этого. Она превратила любовь в бремя, которое поглотило ее. Она питала свое сердце ненавистью и надорвалась. Ненавидеть оказалось неизмеримо труднее, чем любить.
За какие-то минуты Ольга словно прошла горнило, в котором сгорели остатки ее снов. Все исчезло… уступив место любви, которая взошла на руинах отчаяния и боли – прекрасный чистый цветок, непорочный, как в день творения. И в измученной, истерзанной душе Ольги как после грозовой бури, выкорчевавшей с корнями вековые деревья, воцарились благословение и покой. Любить было легко. В тот же миг, как Ольга ощутила эту легкость любви, она ощутила в себе и ее неугасимый свет…
Бросившись к клавиатуре, она писала сообщение за сообщением, но они уходили в пустоту, оставаясь без ответов. Она посылала и посылала письма, которых, по-видимому, никто не читал. Тогда Ольга схватилась за телефон, как утопающий хватается за соломинку. Она набрала номер, на который сама же наложила табу. Она набирала другие номера, в угаре не замечая, что сигнала нет. Телефон по неизвестной причине вышел из строя. Она даже не могла позвонить в ремонтную службу, чтобы пришел мастер и устранил поломку. А на мобильном, как назло, закончились деньги… она совсем забыла пополнить счет. Сам дьявол играл против нее!

Безумная лихорадка охватила Ольгу, ее ум метался в поисках выхода, а тело отказывалось подчиняться: затылок онемел, шея и руки будто свинцом налились, к горлу подступила дурнота, грозя погасить сознание. Сказались последствия полученных травм, и Ольга то проваливалась в беспамятство, то приходила в себя. Сколько длилось это состояние на грани несуществования… она не знала. В очередной раз очнувшись, она сквозь застилающую глаза пелену увидела большой циферблат настенных часов… и стрелки, которые приближались к условленному времени… Ей понадобилось усилие, чтобы дотянуться до коробочки с лекарствами, достать нужные таблетки и проглотить. Хорошо, что вода и медикаменты всегда под рукой – и на рабочем столе, и на прикроватной тумбочке, и в кухне, и даже в ванной на полочке под зеркалом. Проехать во время приступа даже несколько метров удавалось редко, поэтому лучше было держать все необходимое поблизости.

От простого движения Ольгу бросило в испарину и дрожь, но все это не шло в сравнение с тем ужасным грузом, который внезапно свалился с ее плеч. Бледная и слабая, едва дыша, она познавала заново сияющий мир – и эту оклеенную голубенькими обоями гостиную, и окно во двор, и этот прильнувший к стеклам весенний вечер; диван с велюровыми подушками по углам, мамин портрет на серванте, ее любимую греческую вазу… десятки, сотни прелестных мелочей, придающих уют человеческому жилью. Казалось, какая-то милосердная рука сжалилась над Ольгой и стерла черную копоть, пыль и паутину с окружающей ее картины жизни… Шум в ушах стих, в голове прояснилось, и Ольга заплакала, впервые за целую вечность из ее глаз текли слезы не горьких сожалений, обид, неизбывной тоски и безнадежности. То были обильные, искупительные слезы примирения и… счастья. Да, счастья! Ибо не каждому выпадает такая встреча и такая любовь, какие довелось пережить ей…
"Ничто не исчезает бесследно, – ясно поняла Ольга. – Особенно сила чувств. Она растворяется в несущихся по небу облаках, в напоенном апрельской свежестью воздухе… в сердцах незнакомых людей… во всем этом стройном, античном великолепии Петербурга с его белыми ночами и молчанием звезд, отраженных в воде каналов…"

В ее голове молнией вспыхнуло слово «Сегодня»! Господи… сегодня! Нет… нет! Нет! Но стрелки часов произнесли приговор, показывая время вечерних новостей. Ольга схватила пульт, непослушными пальцами переключая каналы… вот он, роковой выпуск «Криминальной хроники»…
Молодой вихрастый репортер на фоне голых деревьев, освещенных телевизионным прожектором, бойко тараторил про покушение на некого господина Ирбелина, успешного коммерсанта, который занимается операциями с недвижимостью, оптовой торговлей, страховым бизнесом и прочими видами предпринимательской деятельности.
– Выстрелы прозвучали во дворе вот этого дома, – сообщил репортер, и на экране показался небольшой обветшалый особнячок, – когда господин Ирбелин выходил из своей машины. Бизнесмен намеревался отремонтировать здание, недавно приобретенное им под элитный ночной клуб. Обычно он ездит с телохранителем, но в этот раз сам был за рулем.
Ольга сдавленно вскрикнула и вцепилась руками в поручни инвалидного кресла.

– Неизвестный злоумышленник промахнулся! – радостно улыбнулся репортер. – Бизнесмена спасла дворняга, которая ни с того ни с сего с истошным лаем бросилась ему под ноги, в результате чего господин Ирбелин споткнулся и резко отклонился в сторону. Раздавшийся в это мгновение хлопок не привлек его внимания, однако вторая пуля угодила коммерсанту в плечо, после чего он скрылся за кабиной «Мерседеса» и вызвал милицию. Сейчас мы попросим одного из приехавших на место происшествия оперативников прокомментировать случившееся.
В кадре крупным планом показалось широкоскулое лицо молодого человека в штатском.
– К сожалению, преступнику удалось скрыться, – без энтузиазма произнес он. – По предварительным данным, стреляли из окна третьего этажа этого же дома, – оперативник показал на особнячок. – Здание аварийное, третий этаж пустует… сзади находится пожарная лестница, которой, полагаю, и воспользовался преступник. Оружие не найдено, скорее всего, это был пистолет с глушителем. Первая пуля благодаря счастливой случайности попала в дерево, а вторая ранила потерпевшего. Будь у киллера оптическая винтовка, второй выстрел оказался бы более прицельным.

– А что с господином Ирбелиным? – спросил репортер. – Ранение серьезное?
– Пуля прошла вскользь, повредила рукав пальто и задела мягкие ткани.
– Значит, его жизни ничего не угрожает?
– Пока нет, – улыбнулся оперативник. – Кстати, за рулем «Мерседеса» господина Ирбелина был не он сам, а его сотрудник, директор агентства «Перун» Глинский. Его машина в ремонте, и он попросил у босса его автомобиль. Вот так-то!
– Пользуйтесь только сугубо личным транспортом, – пошутил репортер. – Или общественным.
Широкоскулый милиционер исчез с экрана, а его место опять занял репортер. Он поделился со зрителями интересной информацией. Оказывается, за несколько минут до покушения им позвонил неизвестный и сообщил, где и когда будет совершено убийство. Пригласил, так сказать, сделать репортаж по горячим следам.
– Сначала мы приняли звонок за хулиганскую выходку, – сдвинул брови репортер. – Но потом, посовещавшись, все же решили поехать. А вдруг, это была не шутка? Преступник оказался дерзким, уверенным в себе типом, который бросил вызов обществу.
Ольга со стоном закрыла глаза. Слава Богу, никто серьезно не пострадал!

Репортер продолжал разглагольствовать о падении нравов, заказных убийствах, опасностях, подстерегающих не только бизнесменов, но и простых граждан на улицах родного города… но она его больше не слушала. Ее ум напряженно работал, ища выход из сложившейся ситуации.
Через час она уже торопливо писала длинное письмо… строчки ложились на бумагу вкривь и вкось, буквы сливались. Закончив, Ольга сложила листки в большой конверт, запечатала его, надписала и поставила на видное место.
У нее созрел план. Выпив чашку крепкого кофе, Ольга постучала палкой по трубе отопления, у нее был договор с соседкой, что такой стук служит сигналом тревоги. Она удивилась, как этот простой способ не пришел ей в голову раньше. К черту предосторожности! К черту все!
Не прошло и трех минут, как соседка открыла дверь своими ключами. Это была вторая часть их договора, ведь если Ольге становилось совсем худо, она не могла добраться до двери.
– Что с тобой? – сонно зевнула соседка. – «Скорую» вызвать?
– У меня телефоны не работают. Городской сломался, а на мобильном денег нет. Принеси свой, пожалуйста. Срочно!
– Ладно.

Соседка ушла и тут же вернулась с телефоном.
– Спасибо, – сказала Ольга. – Через полчаса зайди за ним.
– Пусть до утра у тебя побудет. Мало ли что?
Она оставила мобильник и отправилась к себе. А Ольга набрала номер, которым собиралась воспользоваться только в исключительном случае. Это был номер телефона сотовой связи… Ей ответили.
– Остановитесь, – четко, твердо произнесла она. – Или я вас выдам. Я сообщу о вас, куда следует.
– Ха-ха-ха… теперь решать буду я, – запальчиво произнес голос. – Кое-что изменилось.
– Я вас предупредила!
В трубке раздались гудки. Ольга так крепко сжимала ее в руке, что пальцы побелели. Она сделала удачный ход, теперь остается только ждать…

* * *

Глинский наотрез отказался от госпитализации, ему сделали перевязку в машине «скорой помощи», укололи обезболивающее и отпустили.
– Рана не опасная, – успокоил его врач. – Поверхностная и не глубокая. Кость не задета, так что до свадьбы заживет.
Во дворе Глинского ждали два сотрудника милиции. Пришлось отвечать на кучу вопросов. Он чувствовал головокружение и усталость.
– Вы кого-нибудь подозреваете?
– Н-нет… нет, – рассеянно бормотал Глинский.
«Кому понадобилось меня убивать? – думал он. – Не Ирбелину же? Только патрон, в принципе, мог догадаться, что я в это время окажусь здесь. Он ревнует, а ревнивцы становятся дьявольски проницательными. Хотя… покушаться могли именно на Ирбелина, ведь машина-то его. Скорее всего, так и есть».
Оперативники разделяли его мнение. Они тоже полагали, что преступник охотился за Ирбелиным, а Глинский пострадал случайно. И ему очень повезло.

– Поставлю памятник этой дворняге, – пошутил Георгий Иванович. – Она мне жизнь спасла.
- Вашему шефу угрожали? У него есть враги?
Банальные вопросы, на которые у Глинского не было четких ответов. Насчет угроз он не в курсе: если и были, то Ирбелин его в это не посвящал. А враги? Заниматься бизнесом и не обзавестись недоброжелателями – нереально.
На вопрос, почему преступник поджидал Ирбелина именно во дворе этого дома, Жорж только покачал головой. Он не знает. Это интересовало его не меньше, чем оперативников.
«Видимо, патрон зачастил сюда по вечерам, – подумалось ему. – Сидел в машине и наблюдал за окнами Грёзы. Или поджидал, когда она выйдет. Странно, как я не замечал поблизости его «мерса»? Да я и не смотрел по сторонам, вечная спешка, мысли о работе, и… о ней. Порой ничего вокруг не видишь. На красный свет бы не поехать! Не то, что оглядываться по углам и темным подворотням. А кто-то, вероятно, следил за патроном…»

Будет и третий! – вспомнил он слова Грёзы. – Все правильно. Варвара, Полина и…
Подозрения Лопаткина по поводу насильственной смерти Варвары Игнатьевны не столь уж и беспочвенны. В свете сегодняшней стрельбы они приобретают иной смысл. Полина, если тщательно разобраться, тоже покинула этот мир не совсем естественным путем, будь ее подруга жива и здорова, Полину не хватил бы удар. А теперь еще и… Ирбелин? Раз преступник задумал следующее убийство, он не остановится. Грёза! Где она, что с ней?
Глинского охватила нервная дрожь, по коже побежали ледяные мурашки.
– Мне холодно, – заявил он милиционеру. – Пойду в дом. Надо чего-нибудь выпить.
– Хорошо, – сразу согласился тот. – Наш сотрудник жильцов опрашивает. Вы с ними знакомы?
– Конечно. Я занимаюсь их расселением и… похоронами. Две одиноких старушки скончались, а погребение, сами знаете, во что обходится. Наша фирма взяла расходы и организацию на себя. А… что?
Оперативник не успел ответить. Подъехала машина со съемочной группой «Криминальной хроники», и он раздраженно сказал:
– Ну вот, телевизионщики нагрянули! Сейчас будут критиковать работу правоохранительных органов.

Не желая попасть еще и в объектив телекамеры, Григорий Иванович поспешил к парадному. Как там Грёза? Первое, что бросилось ему в глаза в коридоре, – крышка гроба и дородная фигура сиделки. Женщина просияла, но, заметив состояние Глинского и его повязку, ойкнула, всплеснула руками и поспешила навстречу.
– Георгий Иванович, что это с вами? Это… вас чуть не убили? Господи! Беда-то какая! От бандитов проклятых никакого спасу не стало! Вам в больницу надо…
– Сделайте мне горячего чаю, – попросил Глинский, не слушая ее причитаний. – И побыстрее.
– Да. Да… конечно… идемте.
Она привела его к знакомым дверям, которые оказались открыты.
– К ней милиционер заходил, расспрашивал, – пробормотала сиделка, пропуская вперед раненого. – Грёза, девочка моя… с тобой все в порядке?

Грёза, ни жива, ни мертва, бледная, как мел, сидела в кухне, забившись в угол. Ее глаза, красные и припухшие, болезненно блестели. При виде Глинского с перевязанным плечом она вздрогнула и... медленно начала клониться вправо.
– Ох, ты, Боже мой! – закудахтала сиделка, бросаясь к девушке. – У нее обморок. Дайте воды… или нет, лучше нашатырный спирт.
Пока она приводила Грёзу в чувство, Глинский, не обращая внимания на онемевшую руку, приготовил чай.
– Коньяка нет? – спросил он. – Или водки?
Сиделка пожала плечами.
– Вам алкоголь только повредит, – заметила она.
Глинский саркастически усмехнулся. После того, как его чудом не застрелили, вред, который мог нанести ему алкоголь, казался ничтожным.

– Черт, я совсем забыл!
Глинский сходил к злополучному «Мерседесу», возле которого суетились криминалисты, и вернулся с пакетом сладостей и бутылкой вина. Жизнь продолжается!
– Предлагаю отметить мое спасение, – мрачно пошутил он, выкладывая на стол шоколадные конфеты, пирожные, виноград и клубнику со сливками. – Надеюсь, вы не против?
Грёза немного порозовела, согласилась поесть. Ее ни о чем не спрашивали, просто угощали вином, виноградом и кусочками «наполеона».
«Потом поговорим, – решил Глинский. – Нам обоим надо подкрепиться».
Девушка не допила вино, отказалась от чая и, попросив извинения, встала из-за стола. Ей хотелось подумать. Визит милиционера, который задавал жуткие вопросы, и особенно ранение Жоржа привели ее в ужас. Неужели, это… шахматы? Ей было не по себе от деревянного сундучка с фигурками, как ни в чем не бывало стоящего на журнальном столике в гостиной.

Глинский и сиделка остались на кухне. Она, с наслаждением поглощая конфеты и пирожные, рассказала, как прошел день. Не очень весело.
В доме, которому не позднее чем через год предстояло стать клубом для избранных, царили уныние, скорбь и… страх. Даже предпохоронная суета не могла разрядить эту угнетающую атмосферу. Катафалк еще днем привез из морга тело Варвары Игнатьевны, и сотрудники ритуального бюро установили его в квартире покойной для прощания. Распорядитель сначала пытался согласовывать ход процесса с Грёзой, как ему велел господин Глинский, но убедился в бесполезности сего действия. Девушка молча плакала и не понимала толком, чего от нее хотят. Сиделка осталась еще на сутки, чтобы присматривать за ней. Мертвые больше не нуждались в ее заботах, а вот девочка… как она горюет, бедняжка! Близкие родственники, и те воспринимают смерть стариков спокойнее. Что поделаешь? Таковы законы бытия, все живое рождается, развивается, угасает и умирает.

Курочкины до вечера были на работе, поужинали и сели смотреть телевизор. Дети, предоставленные самим себе, разбрелись кто куда. У двери в квартиру Варвары стояла ужасная крышка от гроба. В квартире Полины после отъезда врачей и милиции все было разбросано, и сиделка, привыкшая к чистоте, навела кое-какой порядок.
Грёза затворилась в кухне, она прилегла на угловой диванчик и застыла, уставившись в одну точку. Сиделке с трудом удалось уговорить ее пойти к себе, выпить успокоительное и поесть.
– Мне страшно, – повторяла девушка. – Я боюсь.
«Ничего удивительного, – подумала сиделка. – Два покойника за два дня! А девчушка славная. Добрая и впечатлительная. Видать, успела привязаться к пожилым соседкам. Только нервы ей подлечить не мешает, уж больно близко к сердцу приняла кончину старушек. Вон как кинулась к Полине Прокофьевне… когда я сказала, что та умерла. Так и приникла к изголовью покойницы, будто пыталась уловить, есть дыхание или нет. Смотрела и смотрела! А потом прошептала: «Нет перышек». И отошла прочь, заплакала».

Сиделке показалась странной фраза «Нет перышек». Но она промолчала. За годы, проведенные у постели умирающих, она всякого навидалась и ко всему привыкла. Горе и вид смерти по-разному на людей влияют. Порой такое услышишь и увидишь, что волосы на голове шевелятся.
– Идем, – сказала она Грёзе. – Полину увезли, я прибралась немного. А ты поспи. Завтра будет много работы.
– Я туда… одна не пойду. И спать не хочу. Выспалась уже…
– Ладно, не надо. Я с тобой побуду, чаем тебя напою, поболтаем.
Сиделка приобрела богатый опыт обращения с больными и умела уговаривать. Она увела Грёзу домой, поставила чайник, накормила кота. Живым дóлжно о живом заботиться.
– Я не могу, – отказалась Грёза от еды. – Мне кусок в горло не лезет.
– Поешь, – настаивала сиделка. – А то с ног свалишься. Погляди на себя, синяя, дрожишь вся. Куда это годится?
Глоток чая вызвал у девушки рвоту, и она вскочила, побежала в ванную.
«Ничего, – подумала сиделка. – Так-то лучше, чем сидеть истуканом. Вытошнит, потом полегчает».
Грёза вернулась бледная, но уже не такая безучастная. Выпила чай и съела бутерброд с сыром. Ее щеки порозовели.
– Вот и хорошо, – улыбнулась сиделка. – Может, поспишь?
Грёза упрямо покачала головой, спать она не будет.

Они разговаривали о жизни в деревне, откуда сиделка была родом, о том, как та вышла замуж и переехала в город, как развелась, как искала утешения у Бога, как познакомилась в церкви с батюшкой, и он предложил ей место в фирме «Милосердие». Платили там гораздо больше, чем в больнице, и женщина согласилась.
Ее умиротворенное выражение лица, спокойная неторопливая речь убаюкивали Грёзу, глаза начали слипаться, тело отяжелело. Сиделка подложила ей под голову подушку, укрыла одеялом и поглаживала руку девушки, пока та не уснула. Потом она тихонько встала, захлопнула за собой дверь и отправилась в квартиру, где стоял гроб, жечь свечи, читать молитвы – не положено покойницу одну оставлять.
От сего благочестивого занятия ее отвлек шум во дворе, – она раздвинула занавески и выглянула в окно. Милицейская машина, «скорая»… что-то случилось?

В коридоре раздались громкие шаги милиционеров, – сиделка вышла. На все вопросы она могла ответить только одно, – ничего подозрительного она не видела, не слышала: погрузилась в молитвы, просила Господа отпустить умершей грехи. (Не признаваться же, что задремала на таком ответственном посту?!) Не было ли какого шума? Тут постоянно какие-то стуки, шорохи… дом старый, трещит, валится. Дети на второй этаж бегают, на нежилом этаже коты птиц гоняют.
Во все подробности шумовых эффектов аварийного здания сиделку посвятила Курочкина, которая приходила предлагать свою помощь. Сиделка, разумеется, пригласила ее посидеть у гроба… но та отказалась. Курочкина была согласна мыть, чистить, стряпать, что угодно, кроме бдения у гроба. Это не для нее.
– Где остальные жильцы? – спросил молоденький скуластый оперативник.
– Так… здесь на первом этаже всего-то двое осталось, – проявила недюжинную осведомленность сиделка. – Девушка и парень. Она отдыхает… у себя дома, а молодой человек на работе. Придет позже. Он предупредил! На втором этаже проживает многодетная семья. Если будете подниматься, глядите под ноги, ступеньки разваливаются. И фонарь захватите, там лампочка перегорела.

Милиционер, чертыхаясь, отправился наверх, но очень скоро спустился обратно. Курочкины, как и следовало ожидать, ничем ему помочь не смогли.
– Скоро у вас перед носом убивать будут, а вы никого не увидите и ничего не услышите! – со злостью сказал он сиделке. – Что за люди?!
– Кого-то убили?
– Хотели убить! – гаркнул оперативник. – Стреляли из вашего дома, между прочим.
– А-ах! – сиделка закатила глаза и прижала ладони к пышной груди, обтянутой серым передником. – Ужас какой! У нас и так… два покойника.
Милиционер покосился на крышку гроба и кашлянул. Смерть требовала уважения к своему присутствию, поэтому он заговорил тише.
– А где второй?
– Кто? Покойница? Э-э…э… в морге. Завтра привезут.
– Ну и ну!

Со словами: «А тут и вы зашли в парадное, Георгий Иванович, я вас как увидела, обомлела вся!» – сиделка закончила свой рассказ.
Глинский некоторое время молча обдумывал услышанное. Плечо саднило, на душе было сумрачно. Он, в отличие от стражей порядка, вовсе не был уверен, что убить собирались патрона, а не его. Преступник наверняка захочет наверстать упущенное, проще говоря, довести начатое до конца. На сей счет у Глинского имелись туманные соображения, которые никак не выстраивались в четкую и ясную линию.
– Значит, вы действительно ничего не видели и не слышали? – спросил он у сиделки.
Та прижала пухлые руки с чистыми короткими ногтями медсестры к высокой груди.
– Вот вам крест, Георгий Иванович, ничегошеньки более добавить не могу. Понимаю, что надо, но… не придумывать же мне, в самом деле?
– А кто еще был в доме?
– Грёза… Курочкины, ну… то есть взрослые, и… я. Лопаткин с работы не приходил, он сказал, что будет поздно: и так, мол, его напарник с утра подменял.

– Где вы все были в начале десятого?
– Я молитвы читала, – потупилась сиделка. – Грёза спала у себя. Курочкины… вроде бы смотрели телевизор. Дети гуляли, кроме самого маленького.
«Значит, Курочкины могут подтвердить алиби друг друга, к тому же с ними был ребенок, которому уже пять лет. А вот у сиделки и Грёзы алиби нет», – подумал Жорж.
И этот факт заставил его проанализировать ситуацию заново, с учетом собственных догадок. В его голове созрел план. Прежде, чем поговорить с Грёзой, стоит сходить на третий этаж и хорошенько все там осмотреть.
Так он и поступил. Под предлогом, что ему нужно побеседовать с Курочкиными, Жорж удалился. Он сделал вид, будто поднимается на второй этаж, прошел выше и спустя пару минут оказался в пропахшем известковой пылью и мышами коридоре, куда выходили двери пустующих квартир.

Криминалисты уже побывали здесь и ничего существенного не обнаружили. Следы злоумышленника потерялись среди строительного мусора; окурков и клочков одежды он не оставил, равно как и оружия. Милиционеры со двора показали Глинскому, из какого окна, по предварительным расчетам, стреляли, и он направился туда. Действительно, если внимательно присмотреться, видно нарушение слоя пыли у рамы с наполовину разбитым стеклом. Отсюда было удобно прицеливаться в белый «Мерседес» Ирбелина и в того, кто выходил из машины. Лучшую позицию найти трудно: углы двора и поворот дороги лежали перед стрелком, как на ладони.
Глинский пядь за пядью исследовал место, где, по мнению сотрудников милиции, мог расположиться преступник, и вынужден был довольствоваться тем же результатом, что и они, то есть, отсутствием улик. Неловко задев больным плечом за оконный откос, он заскрежетал зубами, – от боли искры из глаз посыпались, – оступился, и его правая нога провалилась в щель между трухлявыми досками пола. Вернее, щелью это уже назвать было нельзя, потому что кожаная туфля Глинского продавила доску, и та рассыпалась под его весом.
– О, черт! – выругался он, добавив к традиционным проклятиям несколько нецензурных выражений.

И в этот момент что-то блеснуло среди древесной трухи. Глинский с трудом, как дряхлый старик, нагнулся и не сдержал изумленного возгласа. Он увидел… черного ферзя, вернее будет сказать, черную королеву из сундучка с шахматами Грёзы! Фигурка каким-то образом упала в щель и закатилась под доску, а посему не была найдена оперативниками. Но… как она здесь очутилась? Неизвестный стрелок принес ее с собой и поставил? Куда? На пол или… нет, вероятно, на подоконник. Зачем? Он ведь понимал, что ферзя обнаружат. А если это входило в его замысел?
«Похоже, злоумышленник, в спешке покидая место преступления, нечаянно смахнул ферзя на пол, фигурка упала в щель между досками… а доставать ее и водворять обратно на подоконник, времени не было», – подумал Глинский.
Он вытащил фигурку из образовавшейся дыры, очистил от мусора и положил на ладонь. Ему показалось, что королева, совсем как пушкинская Пиковая Дама, подмигнула ему левым глазом…

Продолжение следует...

Автор: Наталья Солнцева

Официальный сайт Натальи Солнцевой
О тайнах говорить никогда не скучно. Тем более писать книги.
Наталья Солнцева - самый таинственный автор 21 века. Тонкая смесь детектива, мистики, загадок истории и любовной лирики...