Доченька

Она прожила со своим мужем четыре прекрасных года. Все у них было идеально, насколько, конечно, может быть что-либо идеальным в нашем странном мире. Они любили друг друга и старались изо всех сил делать каждую минуту жизни любимого человека незабываемой и наполненной радостью. Все, кто знали их, завидовали им белой завистью, все, кто гостил у них хоть раз, навсегда запоминали радушие и неповторимую притягательность этой молодой семьи. Было им обоим по двадцать три года. И радостью светились их лица от непередаваемого ощущения того, что вся жизнь у них впереди.

Лишь одна тень, подобно тени от крыла мрачного убийцы-ястреба, лежала на этой паре. У них не было детей. Обычно бывает так, что в отсутствии детей «подозревается» женщина. Уж не знаю, откуда это повелось, но практически всегда фразу, схожую с вердиктом сурового трибунала, произносят так – «она не может иметь детей». Почему она? Почему не он? Я полагаю, что мотивы таких заявлений уходят корнями в глубокую древность, когда женщина была виновна во всем на свете, включая неурожай или засуху.

Но в этой семье все обязанности и все невзгоды, равно как и ответственность, ложились поровну на плечи двоих. Потому муж (назовем его Виктором), отправился к врачу первым. А следом отправилась жена (назовем ее Инной). И вердикт врачей был однозначен – детей у нее не будет никогда. Расстроились ли они? Огорчились ли? Нет. Нет для такого состояния эпитетов и глаголов. Невозможно подобрать выражение, которое охарактеризовало бы состояние людей, которым объявили, что наследников у них не будет. Или «у нее не будет»? Ведь он-то – «нормальный».

Вы представляете, ЧТО чувствует женщина в такие моменты? Мне не хочется даже фантазировать на этот счет. Не хочется примерять на себя кожу женщины, знающей, что мужчина ее мечтает о детях, но она не в состоянии их ему подарить. Получается, что пока он с нею, он несчастен. Но Виктор был не таков. На осознание страшной реальности ему понадобилось менее часа. Спустя шестьдесят минут он уже сидел с Инной на лавочке в сквере местного парка и тихим, но очень твердым голосом, который мог бы придать уверенности кому угодно, излагал свой взгляд на сложившуюся ситуацию:

- Будем усыновлять, любимая.

Инна посмотрела на него заплаканными глазами:

- Или удочерять, - она рассмеялась сквозь слезы, уверенная, что теперь все будет отлично…

Усыновление (удочерение) происходит быстро только в телесериалах. На самом деле желающим необходимо собрать кучу документов, подтверждающих множество вещей, казалось бы, не имеющих абсолютно никакого отношения к самому процессу усыновления. Кроме того, чего греха таить, людям, решившимся исправить несправедливость, рожденную в обществе, где мать может сдать своего собственного ребенка в приют, зачастую необходимо дать «в лапу кому надо». Не в морду, как бы ни чесались руки, а именно «в лапу». Загребущую волосатую лапищу. Виктор с Инной «дали». Когда они приехали в интернат, заведующая показывала им… крышу.

- Протекает… Ай-ай-ай… А денег нет… Ой-ой-ой…

Намек был понят правильно. Крыша в интернате продолжает течь, но у заведующей появился новенький кожаный плащ… Хотя, все это детали. И не это заботило молодых людей. Когда Инна взяла на руки маленькое тельце, вся нервотрепка минувших дней отошла на задний план, как и не было ее вовсе. Малышка смотрела на Инну, и во взгляде ее было счастье вперемешку с недоверием.

- Ну вот… Ну вот… - Виктор смешно хмурился и тер лицо ладонью.

- Ну вот…

Вика называла Инну мамой, а Виктора – папой. Сразу. Без «притирок». А у них получилось избежать ошибок, которые обычно совершаются усыновителями в первые месяцы и даже годы жизни с новым человечком. Они не «сюсюкали» с дочерью, не позволяли ей того, что не позволили бы родному ребенку. Они не боялись, что дочь будет чувствовать себя «не родной». Просто потому, что на следующий день после удочерения стали забывать о том, откуда взялась в их семье Вика…

Прошло два года. Виктор работал в большой компании, занимающейся экспортом продуктов питания. Он старался, поднимался по служебной лестнице и дорос до определенной должности, требующей его присутствия на переговорах с иностранными фирмами–партнерами. Там он и встретил девушку-немку (назовем ее Гретой), в которую влюбился, как мальчишка. Он разрывался на части, не зная, что делать, но поступил-таки как мужчина. Настолько, насколько это было возможно в подобной ситуации. Он сказал Инне о своем чувстве. Он не стал вести двойную жизнь, не стал врать и изворачиваться. А сказал – так и так. Извини. Я ухожу. Инна плакала навзрыд. Она не хотела верить в то, что происходило. Ведь, казалось, их союз настолько крепок, что никакому ветру, никакой буре никогда его не разрушить, не развеять…

И он ушел. Но остался в жизни Инны в виде отца ее дочери. Так как приходил к маленькой Вике. Он перечислял ей деньги, не являясь ее отцом, он одевал и обувал девочку. И Инна решила остаться человеком. Остаться людьми в такой ситуации очень трудно. Для женщины, я думаю, неимоверно трудно. Но она решила ни в коем случае не настраивать дочь против отца…

Вика подрастала. Виктор приезжал к ней каждые выходные, целовал Инну в щеку и несся с дочерью, не являющейся ему родной, за город или в кино, на аттракционы или в музей. Им всегда было очень интересно вдвоем. Когда она доросла до серьезных ответов на серьезные вопросы, Виктор начал отвечать ей.

- Понимаешь, так бывает, доченька. Мы с мамой уважаем друг друга, мы когда-то очень сильно любили друг друга… Но на определенном участке нашей с ней жизни я встретил другую. И это вовсе не потому, что твоя мама плоха чем-то. Да и я не плох. Просто так бывает в жизни, малыш…

- Вы будете вместе? – спрашивала дочь.

- Мы вместе! Ты ведь знаешь, что нас с твоей мамой объединяет?

- Знаю, - она махала рукой.

- Ты, золотце! – Виктор подхватывал дочь и поднимал ее над собою. Вика заливалась смехом, и смех ее, отскакивая от стен домов, бусами рассыпался по мостовым…

Прошло еще несколько лет. У Виктора в новой семье родился сын. Его встречи с дочерью не стали происходить реже. Напротив, Виктор теперь старался уделять девочке как можно больше внимания. «Трудный возраст», - говорил он Инне с тревогой в голосе. А Инна смотрела на него со странным, тихим выражением лица, свойственным людям, понявшим многое в этой жизни и принявшим многое, сумевшим вместить что-то очень большое, не имеющее названия, ведь все названия будут пошлыми и неверными в отношении того, что можно только почувствовать…

Я не рассказал о личной жизни Инны отнюдь не потому, что она у нее отсутствует. Вовсе нет. Инна красива и успешна. Она пользуется популярностью у представителей противоположного пола и, насколько я знаю, «матерью-одиночкой» себя не ощущает. С дочерью они – подруги. Все секреты – общие, все тайны – на поверхности их общения. И Виктор стал для Инны другом, на которого можно положиться. Ведь их объединяет ребенок. Их дочь. Не являющаяся их биологическим ребенком на самом деле.

И вот о чем я думаю, глядя, как Виктор каждые выходные, а то и среди недели гуляет с девушкой, удочеренной им когда-то в приюте. Почему так? Почему такое отношение очень редко можно встретить даже в отношениях родных отцов и матерей к своим собственным детям? Ведь и Вику родила не Инна, а женщина, отказавшаяся от нее в роддоме. А потом появляются на телевидении передачи, в которых такие «матери», обливаясь слезами, разыскивают детей, оставленных ими когда-то. Обычно слезами начинают обливаться к старости. Когда пресловутый стакан воды никто не подносит, когда чувствуешь, что прожил жизнь просто так. И уйдешь, не оставив следа на этой планете. Я не берусь осуждать таких людей, ибо не я им судья. Они все понимают сами со временем…

…На этой неделе Виктор привез Вике огромный букет роз. Просто так. С охотки. Потому что ему очень нравится удивлять и радовать свою «принцессу». Свою кровинушку. Свое солнышко. Свою самую любимую девушку на всей Земле. Свою доченьку…