Игра дамы. Часть 6

Предстоящий переезд волновал не только молодых жильцов, но и пожилых. Варвара и Полина не желали, чтобы их опекал кто-либо, кроме Грёзы. Они привыкли к девушке и потребовали учесть их интересы. Глинский как раз подбирал такой вариант: квартиры старушек должны были соседствовать с квартирой Субботиной.

– Умереть спокойно не дадут, – ворчала Полина.
– У меня астма обострилась, – жаловалась Варвара. – И все из-за этой суматохи.
Грёза бегала от одной пожилой дамы к другой, кормила, давала лекарства и успокаивала.
– Все утрясется, – убеждала она своих подопечных. – Вот увидите. Мы поселимся рядышком, и я буду приходить к вам, как и сейчас, каждый день.
Перед ужином, умаявшись, она заглянула к Полине.
– Вам лучше?
– Какое там… В груди жмет и жмет, кашель, одышка. Едва до туалета добрела.
– Я позвонила в поликлинику, завтра врач придет, – сказала Грёза.
– В моем возрасте и с моими болезнями не врача надо вызывать, а священника, – вздохнула старушка. – Жаль, я в атеизме воспитана, в загробную жизнь не верю… Стало быть, и каяться в грехах бесполезно. Придется помирать на свой страх и риск.

Полина шутила, а Грёза поглаживала ее по жилистой руке с подагрическими суставами. У нее на языке вертелся вопрос о шахматах.
– Вы не помните, Фаина Спиридоновна говорила что-нибудь о шахматных фигурках, ну, что они исчезли… то есть… пропали?
– С головой-то у меня совсем плохо, – горестно вздохнула Полина. – Я давеча очки искала… не нашла. Куда подевались, ума не приложу! А утром глядь, а они у меня под подушкой. Хорошо, целы остались, не раздавила. Уж что Фая говорила про шахматы… я подавно запамятовала. Может, и не было такого разговора, потому как… вроде все фигуры лежали в сундучке. Но ручаться не стану.
Грёза наклонилась к ее уху и прошептала:
– Белый король появился… на этажерке в прихожей.
– Нашелся что ли?
– Нет. Появился… откуда ни возьмись!
– Ты не путаешь? – удивилась старушка. – У тебя не горячка ли? Как это, появился? Из воздуха?
– Понятия не имею. Думаю, его Глинский принес. Только откуда он его взял?

Полина долго молчала, наморщив бледный желтоватый лоб.
– Нехорошо, – выдохнула она. – Фая не любила об этих шахматах распространяться. Вещь редкая, старинная… мы с Варькой-то допытывались, как они к ней попали, от кого. Да покойница отмалчивалась, так и унесла тайну в могилу. Нехорошо…
– Что «нехорошо»? Вы меня пугаете! – схватила ее за руку Грёза.
– Не должны фигурки сами по себе исчезать, появляться… не к добру это.
– Всякое бывает. Вот у Виктора в его коробке с шахматами тех же фигур не хватает.
– Тех же самых? – не поверила Полина. – Совсем плохо, дочка.
– Полина Прокофьевна! – взмолилась девушка. – Я же не усну, я и так боюсь! Вы шутите… или серьезно?
– Шучу, шучу… Тебе Глинский по душе пришелся? – лукаво прищурилась старушка. – Мужчина видный, хоть куда. Чем не жених? Я старая, и то загляделась. Хорош, негодяй!

– Почему же негодяй?
– Потому что такой красавец – погибель для женского сердца.
– А мне он не понравился.
– Ты уверена? – усмехнулась Полина. – Чего покраснела? Чай, этот не чета Витьке твоему. И собой пригож, и при деньгах. А Витька твой – шантрапа!
– Никакой он не мой, – насупилась Грёза. – Вы… лучше постарайтесь что-нибудь вспомнить про шахматы.
– Ладно. Попроси Варвару зайти ко мне, если она сможет. Гипертония у нее разыгралась. Коли придет, мы с нею попробуем вместе покумекать… авось, что и надумаем про шахматы. Ох-хо-хо! Не о том заботишься, дочка. Тебе жизнь устраивать надо! Да не с Витькой-шалопаем, а с основательным надежным человеком.
– Разве есть такие?
Полина закрыла глаза и махнула рукой, иди, мол, не зли меня понапрасну.

Грёза вышла от нее удрученная, расстроенная. Она отправилась к Варваре Игнатьевне, измерила той давление, сделала травяной чай и передала старушке просьбу подруги. Та с готовностью засобиралась.
Грёза еще сбегала в аптеку за лекарствами, заскочила в булочную и, кутаясь в тонкое пальтецо, торопливо зашагала назад. Время на этой старой городской улице, казалось, остановилось. Шел мокрый снег, в окнах домов, выкрашенных в бледные тона, горел желтый свет. Прохожих было мало, и Грёзе почудилось, будто из-за поворота вот-вот выедет элегантный экипаж, и мелькнет под крытым верхом коляски лицо дамы в шляпе с большими полями, в меховом манто, прелестное, загадочное, с мечтательными и страстными глазами…
Девушка едва не ступила в выемку на тротуаре, полную грязной снежной кашицы, и одернула себя: «Будь внимательнее, Грёза, гляди под ноги, а не то шлепнешься в лужу!»

В парадном тускло мигала лампочка, то ли проводка прохудилась и требовала ремонта, то ли напряжение падало. В темном коридоре, там, где располагались двери квартир, стоял человек.
– Не пугайтесь, – произнес приятный мужской голос. – Это я, Глинский.
– Что вам нужно? Что вы… здесь делаете?
– Вас поджидаю, Грёза Дмитриевна.
Он просто над ней издевался, этим обращением по имени-отчеству подчеркивая свое превосходство.
– Зачем?
– Вы негостеприимны. Сжальтесь и впустите меня!
Ей стало неловко, и она поспешно достала ключ. Замок, как на грех, не поддавался.
– Позвольте? Подержите-ка… – Незваный гость дал ей в руки объемный пакет и быстро открыл дверь. – Прошу!

В прихожей Грёза сразу, без стеснения, зажгла свет и окинула взглядом этажерку. На полках ничего, хотя бы отдаленно напоминающего шахматные фигурки, не было.
– Желаете меня обыскать? – Глинский смешно поднял руки вверх. – Не возражаю. Приступайте, не стесняйтесь! Никаких шахмат я с собой не брал.
– Прекратите паясничать, – фыркнула она. – Опять деньги будете предлагать?
– На сей раз предлагаю не я, а небезызвестный вам господин Ирбелин.
– Мне ничего не нужно. Вам не удастся поселить меня на окраине города! Я не требую чего-то особенного, но в плохой район ехать отказываюсь.
– Кто вам сказал, что район плохой? Вы уже знаете, какие варианты вам будут предлагаться? И вообще, мой визит не связан с жилищным вопросом. Господин Ирбелин дарит вам… новые тапочки, как передовику социальной службы.
– Та… тапочки? – у Грёзы пересохло в горле от такой наглости. – Тапочки! Ясно… что за птица ваш Ирбелин.
– Не отказывайтесь, – гость развернул упаковку и протянул девушке пару розовых атласных туфелек с лебяжьей опушкой. – Посмотрите, какая прелесть.

Грёза никогда не держала в руках таких восхитительных «тапочек», не то, чтобы носила. Ей захотелось примерить их, но неловко было за поношенные колготки с штопкой на самых видных местах.
– Проверьте, угадал ли я ваш размер, – настаивал Глинский. – Зовите меня просто… Жоржем.
Смущение помешало Грёзе шумно выразить негодование по поводу его фамильярного тона. Туфельки заворожили ее, кажется, она с детства мечтала о таких.
– Ладно, – поспешно кивнула она. – Они мне будут впору, я вижу.
– Это еще не все, – повеселел Глинский. – Это только начало. А сейчас… закройте глаза… или нет, можете не закрывать. – Эффектным жестом он вытащил из пакета норковую шубку, развернул ее и встряхнул. – Оп-ля! Как вам шубейка?
У Грёзы пропал дар речи, она тут же забыла о «тапочках» и откровенно залюбовалась нежнейшим серебристым мехом.
– Это… мне?
– Вам! – охотно подтвердил молодой человек. – Господин Ирбелин покорно просит принять в знак его особого расположения.
– Какого ра… расположения? Вы на что намекаете?
– На ваше неотразимое очарование.

Глинскому плохо удалось скрыть иронию, и барышня ее уловила. Краска бросилась ей в лицо, а гость кинулся исправлять положение. Ох уж этот его неистребимый сарказм!
– Вы только лишнего не придумывайте, – заговорил он, не выпуская из рук шубку, – Патрону свойственны широкие жесты! Ничего личного, обыкновенная галантность, желание доставить даме удовольствие. Для него купить такую шубку, все равно, что для вас, приобрести… перчатки.
Грёза перевела дух, и ей захотелось примерить шубку. Она только наденет и посмотрит на себя в зеркало… это ведь не преступление. Какая разница, почему Ирбелин решил сделать ей дорогой подарок – подкупает он ее или покупает? Она не собирается идти у него на поводу. Но… раз уж Глинский принес шубу, стоит хотя бы забавы ради накинуть ее на себя.
– Пожалуй… я рискну, – робко улыбнулась она.
– Я помогу!
Глинский подал ей шубу, и девушка с трудом попала в рукава, до сих пор никто никогда не подавал ей верхнюю одежду, не ухаживал за ней. У нее не сразу получилось.
– Это с непривычки, – обронил Жорж.

Красивая одежда преображает любую женщину, даже невзрачную. Но Грёзу шуба превратила из дурнушки в принцессу. Уже не важно было, какая у нее прическа, и что на ногах… благородный мех выгодно подчеркнул тонкие изысканные черты лица, а бледный румянец на скулах придал этим чертам затаенный внутренний свет… "Обещание неземного блаженства", - сказал бы сентиментальный поэт. "Скрытая чувственность", – определил бы Дон Жуан. "Дьявольское искушение", – осудил бы строгий блюститель нравов. Глинский не являлся ни первым, ни вторым, ни третьим, он воспринял метаморфозу, происшедшую с Субботиной, как чудо, которому не нашел объяснения. «Она же прелестна! – подумал вдруг он, ощущая прилив желания. – Какой, в сущности, безделицы хватило, чтобы оттенить ее красоту, заставить сиять всеми гранями. Ах, Грёза, Грёза! Не зря тебе дали это имя…»
– Вам очень идет этот цвет, – сказал он, чтобы нарушить опасное молчание.

Слова порой разрушают внутреннюю магию момента, отрезвляют людей и возвращают их с заоблачных высей на земную твердь.
– Правда? – застенчиво улыбнулась она.
И звук ее голоса, совершенно другой, не тот, что пару минут назад, погрузил Глинского в сладостное полузабытье.
– Послушайте, – удивляясь своей горячности, начал он. – Ирбелин сделал вам подарок, так возьмите его! Не гадайте о том, что побудило этого человека раскошелиться. Он не обеднеет, поверьте.
– Не знаю, Жорж, могу ли я доверять вам…
Она заколебалась, и чаша весов склонилась в пользу Глинского. Собственное имя в ее устах показалось ему вульгарным. Лучше бы она называла его Георгием, но… теперь поздно что-либо менять.
– Пожалуй, я последую вашему совету, – добавила Грёза. – Была не была! В конце концов, я ничего не просила…
– Конечно, – улыбнулся гость.
– Я понимаю, что не должна брать подарки у этого… Ирбелина, но… очень хочется.
– Вы молодец. Только к такой шубе придется покупать новые сапожки.
– Потом как-нибудь, – погрустнела Грёза. – Я не умею копить деньги. Едва получу зарплату, тут же все потрачу. Я ужасная транжира!

Глинский обвел взглядом обстановку гостиной – истертые плюшевые накидки; портьеры с обвисшей бахромой; какой-то ободранный буфет, набитый остатками отслуживших свой срок сервизов; ламповый телевизор; выцветший матерчатый абажур над круглым столом – повсюду неприкрытая бедность, которая бывает в жилищах одиноких стариков. И эта молодая женщина еще обвиняет себя в расточительстве! Ему неудержимо захотелось выгрести из шкафов пришедшие в негодность пожитки, вытащить их во двор и поджечь. Устроить большой костер.
Грёза угадала его мысли и оскорбилась.
– Не смейте меня жалеть, – с вызовом сказала она. – Я этого терпеть не могу!
Глинский с удивлением обнаружил, что ему не хочется уходить. Старомодные вещи, которые пережили своих хозяев, придавали квартире какой-то неповторимый уют. Да и нынешняя их владелица производила на молодого человека странное впечатление, в ее поведении, манере говорить, в ее жестах и чертах лица было что-то… чему он не знал названия. Магнетизм… невыразимое очарование…
– Вы… не откажетесь поужинать со мной? – пробормотал он, не в силах более сопротивляться этому притяжению. – Надо же обновить шубу и… обмыть.
– Будем кутить! – решилась она и зажмурилась, как перед прыжком с большой высоты.

Глинский ни с того ни с сего ощутил себя на седьмом небе. Он из кожи вон лез, чтобы угодить ей, при этом ужасаясь своему поведению. На улице сыпал мокрый снежок. За углом дома, укрывшись в его тени, сидел в машине господин Ирбелин, наблюдал. Он не отдавал себе отчета, что привело его сюда. Или осознанно не хотел понимать. Он увидел, как со скрипом открылась рассохшаяся дверь парадного, и вышел директор агентства «Перун», поддерживая за локоть девицу Субботину, как распахнул перед нею дверцу нового авто, припорошенного рыхлыми белыми хлопьями… как черная иномарка выпустила из выхлопной трубы дым и плавно, с достоинством покатила по узкой улочке к проспекту. Ирбелин двинулся следом. Нечто невообразимое творилось в его иссохшей пустынной душе, без любви, без сострадания, без жажды поклоняться и жертвовать. Оказывается, сохранился еще на самом донышке его трезвого и сурового сердца неисчерпанный родник, который вдруг проснулся и зазвенел, оглашая сухую пустыню весенней песней, языческой и священной, как первый звук зарождающейся жизни…
– О, Боже! – простонал он. – Этого не может быть! Не может…

* * *

Виктор возвращался с дружеской попойки, изрядно набравшись. Они с товарищами, торгующими по соседству, праздновали День рождения. Ребята уговаривали его остаться, обещали пригласить девочек, но Виктор рвался домой. По дороге он заскочил в супермаркет и купил фруктов и вина для Грёзы. Она сейчас, как никогда, нуждается в мужском плече, в бескорыстном участии. История с шахматным королем совершенно выбила ее из колеи. Женщины так уязвимы, их так легко вывести из равновесия, испугать. Подумаешь, какая-то деревянная фигурка?! А сколько ужаса было в глазах Грёзы, когда она рассказывала о странном появлении этого короля. Как будто вещи могут сами собой пропадать и находиться! Мистика – продукт женских фантазий. На самом деле всему в конце концов находится вполне разумное объяснение, это бывший оперативник знал по собственному опыту.

Проезжающий мимо «Пассат», подняв волну грязи, смешанной со снегом, мелькнул впереди красными огнями. Виктор посторонился, уклоняясь от брызг.
«Машина Глинского, – догадался он, вмиг трезвея. – Зачем он сюда приезжал? Неужто решил приударить за Грёзой? Мол, девочка из детдома, беззащитная, наивная… почему бы не попользоваться?» Картинки наглых заигрываний Глинского, с ухмылкой шепчущего девушке на ушко скабрезные предложения, одна за другой возникали в воображении Виктора. Он ускорил шаг и последние метры до подъезда почти бежал. На громкий стук в дверь Грёзы в коридор выглянула старушка.
– Варвара Игнатьевна, – кинулся к ней незадачливый «жених». – Грёза у вас?
– Чего шумишь? – возмутилась та. – Выпил лишнего, так ложись спать!
– Мне Грёза нужна!
– Зачем?
Варвара Игнатьева была осведомлена, с кем уехала Грёза, но не собиралась докладывать об этом Лопаткину.
– Поговорить хочу! – не отставал парень.
– Утро вечера мудренее, – назидательно произнесла пожилая соседка. – При белом свете в голову приходят дельные мысли. Не то, что на ночь глядя!
– А, ну вас… – махнул он рукой и направился к двери Полины.

Варвара с неожиданной прытью метнулась за ним. Опасаясь, как бы подруга не выболтала правды, она поспешила предупредить нежелательное развитие событий.
– Ты куда? – сварливо спросила старушка, загораживая Виктору дорогу. – Полюшку тревожить нельзя, она хворает!
– Грёза у нее?
– Может быть, – не моргнув глазом, солгала Варвара. – У Полины недавно приступ случился, ее одну оставлять не годится. Вероятно, Грёза сидит с ней. А ты ступай, проспись, потом разговаривать будешь.
Виктор слегка остыл. Не исключено, что он спьяну обознался, и черный автомобиль, проехавший мимо него по улице, не имел никакого отношения к Глинскому. Следовательно, этот нахальный тип к Грёзе не приходил, и все ревнивые подозрения Виктора основаны только на неуверенности в себе. Ему не стоит видеть в Глинском более удачливого соперника. Разве этот самовлюбленный пройдоха – пара Грёзе? Он же ни во что не ставит таких, как она. Сомнет крылышки мотыльку, да и забудет.
– Ладно, пойду к себе, – согласился Виктор.
Варвара с облегчением вздохнула, улыбнулась, по-стариковски, не разжимая губ.
– Правильно, Витюша.
Он повернулся к ней, смерил долгим неодобрительным взглядом. Замучили вы, дескать, Грёзу своей немощью и болезнями, ни днем, ни ночью покоя от вас нет. Никаких условий для личной жизни!
– Сюда никто не приходил? – все-таки спросил он. – Насчет переезда?
– Поздно уже, – развела руками соседка.

Она не хотела обманывать, но и упоминать о визите Глинского не сочла нужным. Может, и не сложится у них с Грёзой серьезных отношений… Зачем зря Виктора будоражить? Мужчины, они к себе бесконечно снисходительны, а к женщинам излишне требовательны. Не стоит давать им повода для ревности.
Варвара с Полиной прочили своей любимице счастливое замужество, и Виктор не являлся, по их мнению, достойным претендентом на руку и сердце Грёзы. Куда больше годился ей в женихи директор агентства «Перун».
Старушки как раз пили зеленый чай с мятой и беседовали о пропавших из сундучка покойной Фаины шахматных фигурках, когда услышали шум подъезжающей машины и увидели из кухонного окна господина Глинского во всей красе, с огромным пакетом в руках. Там, без сомнений, были подарки.
– Бьюсь об заклад, что молодой человек приехал свататься, – прислушиваясь к происходящему в коридоре, заявила Варвара.
Пожилые дамы страдали глухотой, поэтому им оставалось только строить догадки. Но то, что Грёза через час вышла во двор под руку с Глинским, воодушевило старушек.
– Какая шубка! – в один голос воскликнули они.
– Дружеским подношением такую дорогую роскошную вещь назвать нельзя, – заметила Варвара. – Ясно, что это подарок от жениха.
Полина согласно кивала головой, улыбалась. Повезло Грёзе! Наконец-то судьба сжалилась над бедной девочкой.

Все это пронеслось в уме Варвары Игнатьевны, пока Виктор возился с замком, выпитая водка и раздражение мешали ему попасть ключом в скважину. Когда же парень скрылся в своей квартире, пожилая дама с сознанием выполненного долга отправилась спать. Не успела она раздеться, как раздался нетерпеливый стук в дверь, это был Виктор.
– Извините, Варвара Игнатьевна, – с досадой произнес он. – Одолжите спичек! Мои закончились… не идти же в магазин? И зажигалка, как назло, сдохла!
Бывает, всплеск эмоций или похожая ситуация обостряют память: сильный дождь, например, вызывает воспоминание о том, как человек промок и простудился, а запах сирени возвращает ощущение первого свидания. Пусковой механизм памяти непредсказуем. Слова Виктора о спичках будто что-то включили в сознании Варвары, она застыла… потом молча принесла коробок и протянула соседу.
– Спасибо, – пробормотал тот.
– Иди с Богом…

* * *

Ирбелин ходил по кабинету от окна к столу и обратно, думал. Поговорить с Жоржем о Субботиной или не стоит? Если завести разговор, это вызовет у Глинского подозрения. Ну и плевать!
После утреннего совещания он не выдержал и попросил директора агентства задержаться.
– Вручил подарок?
– Да, – просто ответил тот.
– И как? Она… не удивилась?
– Удивилась, - осторожно произнес Жорж. – Чуть-чуть. Но шубка из голубой норки растопила лед в ее сердце.
– Да что ты? – неприятно усмехнулся Ирбелин.
Они оба уже не упоминали о расселении жильцов приобретаемого дома, эта проблема считалась решенной: квартиры были подобраны, представлены потенциальным владельцам, которые дали предварительное согласие. Даже для Курочкиных нашелся подходящий вариант – многодетному семейству удалось выбить две смежных комнаты без удобств в общежитии завода, где трудился отец. Только Виктор Лопаткин еще колебался, но и с ним переговоры шли успешно.

– А что у тебя с этой… девицей Субботиной… интрижка завязалась? – скривился Ирбелин.
Он сам не знал, какой ответ мог бы ему понравиться.
– Вроде того, – неохотно признался Жорж.
Молодой человек ждал от патрона ответной откровенности, но не дождался.
– Будешь с ней встречаться? – спросил тот.
– Хотел бы. Необычная девушка со странным именем Грёза… совершенно не похожая ни на одну из женщин, с которыми мне доводилось иметь… отношения.
Мимолетное выражение в глазах Жоржа, – сладостная отрешенность, присущая любовному томлению, – подействовало на Ирбелина, как красная тряпка на быка.
– Что ты себе позволяешь, Глинский? – прорычал он, багровея. – Волочиться за сиротой от скуки, от пресыщенности развратными бабами - это… низость. Ты ведь бросишь ее, как бросал всех своих любовниц! Ты сломаешь девочке жизнь и пойдешь дальше, не оглядываясь и беззаботно насвистывая.

Лицо Жоржа помертвело, а Ирбелина бросило в жар. Они уставились друг на друга, как два разъяренных самца, готовых кинуться в драку.
– Впрочем, какое мое дело?! – первым опомнился босс. – Ф-ффу-у-ууу… ну и денек сегодня. Наверное, на солнце магнитная буря.
– Как бы не так, – не последовал его примеру Глинский. – Солнце ни при чем. Вы сами имеете виды на Субботину, патрон? Понимаю. У вас зоркий глаз! Вы раньше меня разглядели в жалкой замухрышке интересную женщину. Думаете, я поверил в сказки про благотворительность?
– Ты чертовски умен, Жорж. Это тебя или погубит, или… выведет в люди. Но прошу, оставь девочку в покое. Иначе…
– Что? – нахмурился Глинский. – Ну, что вы со мной сделаете? Уволите? Разорите? Или «закажете»? Это смешно. Я предлагаю честный поединок – вы ухаживаете, я ухаживаю… и пусть нас рассудит… любовь.
– Любо-о-овь?! Какие слова ты, оказывается, знаешь, щенок! – не на шутку взбесился Ирбелин. – Много ты понимаешь в любви! Как ты смеешь мне предлагать «поединок»? Сопляк ты еще… жизни не нюхал… молокосос…
Он схватился за сердце и, задыхаясь, откинулся на спинку кресла.
– Вам плохо? – наклонился к нему Жорж. – Лекарство есть? Может, воды?
– Пошел… вон…

Глинский вызвал из приемной секретаршу, она принесла таблетки, распахнула настежь окно. Сказала коротко:
– Уходите.
- Это серьезно?
– Надеюсь, нет, – укоризненно произнесла она, показывая глазами на дверь. – Идите же! Ему нужно отдохнуть.
На ватных от напряжения ногах директор агентства «Перун», – уже, возможно, бывший, – покинул кабинет господина Ирбелина. Он не собирался уступать ему девушку ни при каких обстоятельствах. Увольнения он не боялся, знал, что работу найдет легко… да и патрон не какой-нибудь мафиози, вполне респектабельный бизнесмен, который не станет рисковать репутацией и вступать в конфликт с законом из-за смазливой девчушки.
При последней мысли Жоржа обжег стыд, Грёза не заслуживает такой оценки.
– Все угрозы Ирбелина – чистый блеф, – прошептал он, спускаясь по лестнице к выходу из офиса. – Патрон взбеленился и потерял власть над собой. Небось, уже жалеет о вырвавшихся словах.

Вчерашний вечер, проведенный с Грёзой, перевернул представления Жоржа о женщинах и об отношении к ним. Новая знакомая оказалась молчаливой и застенчивой, она сидела в машине тихо, боясь пошевелиться, и глядела в окно. Он с трудом уговорил ее зайти в кафе.
– Мы же собрались поужинать, – напомнил Глинский, притормаживая у небольшого уютного ресторанчика. – Вы обещали.
– Я в старом свитере, – отнекивалась девушка. – И вообще… мне неловко. Зачем все это? Вы зря потратите деньги.
– Заботитесь о моем кошельке? – развеселился он. – Лучше подумайте, чего бы нам заказать.
– Я не разбираюсь в блюдах… – покраснела она до слез. – Меня никто никуда не приглашал… ни разу.
– Значит, пора начинать!
Заказ ему пришлось делать самому. Грёза не очень хорошо управлялась с ножом и вилкой, поэтому Глинский тоже отложил нож в сторону, чтобы не смущать ее.
– Я далеко не сразу научился этой премудрости, – объяснил он. – Мой отец работал в котельной, а мама возилась со мной и братом-инвалидом. У нас дома за столом было не до церемоний, наесться бы досыта. Наверное, наша жуткая бедность заставила меня рано искать способ заработать побольше денег.

Его шокировала собственная откровенность. До сего момента он никому не рассказывал о своей семье, даже Ирбелину. Кому интересны чужие проблемы? Но Грёза слушала, внимая каждому слову. Это ее не отталкивало, а, напротив, сближало с Глинским.
– Все-таки, у вас есть родители, – вздохнула она. – И брат.
– Отец умер два года назад, – без капли горечи сказал Глинский. – А мама и брат живут за городом на моем содержании. Я отсылаю им достаточно, чтобы они ни в чем не нуждались.
Грёза посмотрела на него другими глазами.
– Вам трудно было становиться на ноги? – с сочувствием спросила она.
– Это в прошлом.
Он ловил любопытные взгляды мужчин и женщин, сидящих за соседними столиками, его блестящая наружность слишком контрастировала со скромной внешностью и одеждой Грёзы. Они представляли собой странную пару.
– Пойдемте, потанцуем? – желая эпатировать публику, предложил Глинский.
Грёза совсем растерялась, но послушно встала и доверчиво положила руку ему на плечо. Ее прикосновение потрясло Жоржа, он никогда еще не испытывал подобного ощущения… затопившей его нежности и потребности отдать всего себя этой едва знакомой молодой женщине с таким трогательным изгибом губ, с непослушными завитками волос вдоль щек… с дрожащей голубоватой жилкой на шее. Эта жилка отсчитывала теперь не только ее, но и его пульс. Полнота жизни раскрылась для Глинского так просто и ясно, что дыхание его стеснилось, и он некоторое время молчал, привыкая к этому новому состоянию. Они двигались в танце, завороженные друг другом, очарованные звуками медленного фламенко.
– Испанская музыка, – голос Жоржа сел от волнения. – Вам нравится?
Она кивнула.

Ресторанчик назывался «Дон Кихот». Интерьер был выдержан в мавританском стиле, а на стенах висели пейзажи с ветряными мельницами и портреты черноволосых красавиц в кружевных мантильях. В центре зала в подсвеченной нише стояла скульптурная группа – хитроумный идальго Дон Кихот, верхом на Росинанте, и его верный оруженосец Санчо Пансо.
– Между прочим, испанские мастера обожают изготовлять комплекты шахматных фигур по мотивам романа Сервантеса, – блеснул эрудицией Глинский. – И вообще… писатель вложил в уста одного из героев книги мысль… не помню, кого именно… что предназначение шахмат – быть символом жизни.
Грёза вздрогнула и слегка отстранилась, поднимая на него глаза.
– Символом… жизни? – переспросила она, холодея.
– Да.
Глинский не понимал, насколько разным было их отношение к прозвучавшей фразе.
– Я… хочу чего-нибудь выпить, – прошептала она.
Он проводил Грёзу к столику и налил ей красного вина, улыбнулся, вовлекая ее в разговор.
– Вы, кажется, любите играть в шахматы?
– Я не умею играть! Вернее… я играю… по-другому. По-своему!
Она предпочла не объяснять, как.

В центр зала на маленькую площадку для танцев вышли профессиональные исполнители фламенко – мужчина и женщина, оба высокие, гибкие, со жгуче-черными волосами – и сразу приковали к себе всеобщее внимание. Она – в ярком платье с воланами, с цветком в прическе; он –
в черном, расшитом блестящим узором прилегающем костюме. Начался танец огня – феерия страсти, любовной тоски и смертельной истомы. Прищелкивания пальцами, стук каблуков, нервная дрожь губ… рвущаяся наружу чувственность, рожденная под жарким небом Андалузии…
– Фламенко, – страшный танец, – шепнул Глинский, наклоняясь к девушке. – Он выворачивает душу наизнанку. Нечто сродни цыганской магии. Шаманство, легализованное на подмостках испанских таверн! Он этих ритмов… мороз идет по коже. А? Поглядите-ка, никакой, казалось бы, эротики, партнеры не смеют коснуться друг друга… они как будто соперничают, заклинают темное в себе, сжигают его!
Грёза подняла на него глаза с мелькнувшим в них безумием. Взрыв аплодисментов проводил танцоров, а наступившая затем тишина оглушила.

– Хотите еще выпить? – предложил он.
Она молча кивнула. После второго бокала вина ее потянуло на откровенность, Глинский терпеливо выслушал историю о доставшемся ей в наследство старинном сундучке с шахматами, отсутствующих четырех фигурках и, наконец, о чудесном появлении белого короля.
– Я связываю это с вами, – призналась Грёза. – Вы решили меня разыграть!
– Помилуйте, при чем здесь я?
– Разве вы не были знакомы с Фаиной Спиридоновной?
– Уверяю, нет.
Она посмотрела на молодого человека ласково-снисходительно, делая вид, что верит басням шаловливого проказника, и добавила:
– Впрочем, Полина и Варвара обещали вспомнить, куда могли подеваться фигурки.
– А они знают?
– Надеюсь…

* * *

Ольга устала, она спасалась от бессонницы, просиживая за компьютером ночи напролет. Утомительные часы, проведенные за работой, помогали на время отстраниться от горьких раздумий. Ольга занималась переводами с английского технических текстов, деньги ей платили небольшие, но в сумме с пенсией по инвалидности на жизнь хватало. Кроме того, она еще не полностью израсходовала вырученные от продажи квартиры средства.
Кратковременный сон, – неглубокий и беспокойный, – все-таки позволил ей отдохнуть. Неужели скоро закончатся ее страдания, утихнет ее злая тоска, и она станет свободной… сможет расправить крылья и взмыть в бескрайний вечный простор? Награда, которая ожидала ее в конце пути, манила покоем и благословенным небытием… Ничего не желать, не испытывать никаких чувств – ни любви, ни ненависти, ни отчаяния, ни боли – какая благодать! Но ее еще следует заслужить… закончив то, что начато.
– Мне предстоит доиграть последний акт драмы, – шептала Ольга, как заклинание. – Я сумею. Мне хватит сил!

Развязка стремительно приближалась. Ольга заметила, что по мере развития событий, она утрачивает контроль над ходом вещей. С этим уже ничего не поделаешь. Вмешался кто-то иной, – более могущественный, – и действующие лица сошли с ума, подчиняясь чьей-то посторонней воле, нарушая намеченный порядок и выходя за рамки придуманных Ольгой правил. И все же… ее инициатива пока преобладала. Вот только чем все закончится?
В этой игре у Ольги были и партнеры, и противники, и случайные помощники, и даже зрители. Кульминация грозила поменять их местами, а финал и вовсе обещал быть непредсказуемым.
– Это уж, как Бог даст, – твердила Ольга, не забывая, однако, держать руку на пульсе.
Вот и сейчас, проснувшись и выпив чашку крепкого кофе, она вернулась к компьютеру. Не мешало бы просмотреть почту… Так и есть, пришел очередной отчет, Ольга пробежала его глазами, удовлетворенно вздохнула. Но какая-то ускользающая мелочь засела в уме, беспокоила, как крохотная, незаметная заноза. Что-то в этих сухих, деловитых строчках сквозило тревожное, хитро замаскированная ложь, неискренность.

Годы, проведенные без движения в инвалидной коляске, научили Ольгу улавливать тончайшие нюансы любого явления, так слепой обладает чутьем, далеко превосходящим ощущения зрячего. Видящий надеется на свои глаза; слепой компенсирует отсутствие зрения обостренной интуицией. Когда вокруг все кипит, движется, течет, мелькают лица и бурлят разговоры, внимание рассеяно большим количеством объектов, звуков и красок. Когда вокруг тишина, одни и те же стены, одни и те же вещи, один и тот же вид из окна, внимание ищет точку приложения. Оно становится кропотливым и педантичным, отслеживая малейшие детали, колебания и оттенки уже знакомого.
«Меня пытаются ввести в заблуждение? – подумала Ольга. – Похоже. Но… зачем?»
Ее пальцы забегали по клавиатуре, составляя вопрос: «Возникло нечто непредвиденное?»
Это было время, удобное для двухсторонней связи. Поэтому после некоторой задержки пришел ответ: «Ситуация нестабильная, в любой момент могут произойти изменения. Новые факты сообщу дополнительно».
«Меня не устраивают намеки, – сердито защелкала клавишами Ольга. – Требую подробных объяснений».

Десять минут прошли в напряженном ожидании с ее стороны и в молчании с противоположной. Наконец поступил ответ: «В данный момент проанализировать ход дела не представляется возможным. Появились осложнения».
– Какие еще осложнения? – процедила сквозь зубы она. – Какого черта?
Дальнейшая переписка выглядела следующим образом.
«Приступайте к активным действиям», – настаивала Ольга.
«Попробую».
«Я плачу вам деньги не за «попытки», а за конкретный результат!»
«Конечно. Поэтому не стоит торопиться. Спешка – враг тщательно разработанного плана. Вы не учли побочных факторов, и это сказывается на развитии событий. Как быть с второстепенными фигурами, которые вмешиваются в процесс?»
«Ускорьте его!»
«Чтобы погубить все предварительные наработки?»
Ольга чуть-чуть остыла. «Не гони лошадей! – приказала она себе. – Иначе потеряешь возможность влиять на обстоятельства. Разумеется, лучше создавать нужные условия, чем приспосабливаться к уже существующим. Увы! Выбор невелик. Либо отказаться от задуманного, когда потрачено столько сил, столько средств, либо добиваться своего, несмотря ни на что».
– Обратной дороги у меня нет, – промолвила Ольга, чувствуя ноющую боль в висках. Усмехнулась. – Да и ходок я никудышный.

Она попробовала пошевелить пальцами ног, напрасный труд. Изуродованное тело не слушалось, зато ум все еще преданно служил хозяйке.
«Вы настаиваете на последнем акте?» – появилось на экране монитора.
У Ольги дрогнула рука, но она подавила нахлынувшие сомнения, ответила:
«Да».
«Тогда не торопите меня».
«Хорошо, – согласилась Ольга. – Вам виднее. Поступайте по своему усмотрению. Напоминаю: вы на финишной прямой. Размер вознаграждения будет зависеть от ваших усилий».
«Безусловно».
Она успокоилась, но ненадолго. С тех пор, как они с Фэдом расстались, ее не покидало чувство, будто она попала в плен – собственных иллюзий, сыгравших с ней злую шутку; собственных принципов, которым она не могла изменить; одиночеству, на которое она сама обрекла себя. И теперь к этой жестокой душевной пытке добавилось еще и физическое увечье, отнявшее свободу передвижения.
– У меня есть единственный шанс вырваться на свободу, и я его не упущу! – прошептала Ольга, массируя виски.

На ее столе рядом с монитором стояла гравюра в рамке - художник в современной манере изобразил древний сюжет: древнегреческий герой Ясон, раздобывший золотое руно, и колдунья Медея предаются любовным ласкам под сенью раскидистого дерева. В самые тяжелые минуты Ольга черпала в этой картинке вдохновение для того, чтобы продолжать жить, дышать, встречать новый день…
«Я тоже смогу, – мысленно повторяла она, глядя на прекрасное, со сверкающими очами, лицо Медеи. – Я сумею! Я не отступлю».
Иногда ей казалось, что эта древняя волшебница, жрица богини Гекаты, покровительствующей влюбленным, слышит ее, понимает и одобряет каждый ее шаг.
– Ты поможешь мне? – однажды осмелилась спросить у нее Ольга.
Ей почудилось, будто Медея едва заметно приопустила ресницы… в знак согласия. Или просто от напряжения у Ольги зарябило в глазах? Она бы предпочла первое.

* * *

Виктор проснулся с мыслями о Грёзе. Где она? Хлопочет на кухне? Готовит завтрак для старушек? Или спит после ночной прогулки?
Это предположение подбросило поленьев в тлеющий со вчерашнего вечера костер ревности. Неужели, Варвара обманула его, убеждая, что девушка ухаживает за больной Полиной? С нее станется! Соседки обожают Грёзу и готовы выгораживать ее при любых обстоятельствах. Обуреваемый подозрениями, молодой человек наскоро умылся, побрился, натянул спортивный костюм и отправился к Грёзе. Она открыла дверь перед самым его носом и шагнула вперед, держа в руках две тарелки с манной кашей, которые чудом не перевернула на Виктора.
– Ой! Как ты меня испугал! Отойди же… видишь, я кашу несу?
– Ты куда? – глупо хлопал он глазами. Как будто ему было непонятно.
– Что ты делал под моей дверью? – рассердилась девушка.
– Давай, помогу.
Избегая объяснений, он взял у нее из рук тарелку и пошел следом. Ее волосы, собранные в длинный, рассыпавшийся по спине хвост, тонкая талия, плавно переходящая в округлые бедра, и вся ее нервная и вместе с тем изящная походка, пробудили у Виктора желание.
– Все, спасибо… – обернулась Грёза, останавливаясь у квартиры Варвары.

Виктор топтался рядом, продолжая держать тарелку с кашей.
– Ну, как вчерашняя прогулка? – спросил он, раздражаясь от ее равнодушия, от ее стремления отправить его поскорее с глаз долой. Небось, Глинского она не гнала… любезничала с ним.
– Ты допрашивать меня вздумал?
– Как здоровье твоих бабушек? – поспешил он сменить тему.
– Неважно…
За дверью послышались шаркающие шаги Варвары.
– Ладно, отдай тарелку! – строго сказала Грёза. – Чего стоишь, как истукан?
– Надо тебе поднос купить, а то неудобно, – Виктор выдавил улыбку, делая вид заботливого кавалера. – Еще прольешь на себя горячее?!
Щелкнул замок, заскрипели ржавые петли. Девушка ловко подхватила две порции каши и скользнула в пропахшую лекарствами темноту Варвариной прихожей. Виктор нарочно сделал несколько шумных шагов по коридору, как бы удаляясь, вернулся на цыпочках и прильнул ухом к двери. Вдруг разговор пойдет о вчерашнем вечере? Старушка наверняка начнет приставать с расспросами…

…плохо, деточка, – донесся до него обрывок фразы. – Давление замучило, проклятое, астма. Кха-кха! Кха! Думала, не доживу до утра-то! Кхх-хх-ххх…
Она закашлялась, а Грёза заворковала, уговаривая выпить теплого чаю, поесть. Из-за слабого слуха пожилых соседок и они, и девушка вынуждены были почти кричать.
– Не хочется, – громко отказывалась Варвара. – Кха-кха-кха! О-о! Чуть не забыла! Кха-кха! Мы с Полей про шахматы вспомнили… ну, про те фигурки, которых не хватает…
Голоса стали тише, видимо, женщины направились в кухню, и Виктор, как ни старался, не смог больше разобрать ни слова. До него доносились только бессвязные звуки и кашель.
– Старая карга! – возмущенно прошипел он. – Болтает совершенно не о том, что мне нужно.
Он и раньше не питал теплых чувств к Варваре и Полине, которые явно его не жаловали, а теперь и вовсе разозлился на них. Мало того, что они постоянно морочат голову Грёзе, так еще и взялись сватать ей этого наглеца Глинского.

Разумеется, пожилые дамы открыто не выказывали своих предпочтений, но Виктор, как все ревнивые мужчины, если не улавливал интуитивно их скрытые настроения, то легко домысливал. Директор агентства подозрительно зачастил к жильцам аварийного дома, слишком вежливо разговаривал, слишком охотно шел на уступки. Куда подевались его высокомерие, его вызывающий тон, его агрессивный напор? Его тактика резко поменялась, а подобные вещи не происходят без причины.
Сам будущий покупатель появился пару раз, бегло осмотрел объект и, приняв решение, по-видимому, поручил всю организационную часть Глинскому. Тот рьяно взялся за дело и преуспел в нем. Единственное, что бесило Виктора, – это повышенный интерес сего господина к Грёзе. Что он задумал?

Как бывший оперативник, Виктор наметанным глазом заметил еще странность: уже дважды белый «Мерседес» потенциального покупателя стоял за углом соседнего дома, в удобном для наблюдения месте. Получается, кто-то, желая остаться незамеченным, за кем-то следил. Кто и за кем? Хозяин дорогого авто имел достаточно средств, чтобы в случае необходимости нанять специалиста по «наружке» и не «засвечивать» собственную машину. Водитель-охранник самовольно не решился бы пользоваться в личных целях «Мерседесом» босса. Напрашивается вывод, что слежкой занимается сам Ирбелин! Для этого у бизнесмена должны быть серьезные основания. Какие? И второе. Кто из жильцов мог привлечь его внимание? Семья Курочкиных? Вряд ли. Немощные старухи? Сомнительно. «Значит… Ирбелин интересуется либо мной, либо Грёзой, – заключил Виктор. – Зачем ему я? Совершенно непонятно… А вот Грёза вполне подходит похотливому старикашке в любовницы. Богатому избалованному дяденьке надоели искусные и циничные профессионалки, его потянуло на свежину, на чистоту и наивность, на бескорыстие. На простоту, которая нынче дорогого стоит.
– Ах ты, гад! – искренне возмутился Виктор. – Ах ты, паскудник! Вон, оказывается, что зреет в твоем извращенном уме? Напрасно надеешься! Не обломится.

Проклиная обеспеченных господ на чем свет стоит, кандидат в женихи пустился в размышления, ему предстояло составить конкуренцию сильному, уверенному в себе противнику. Вернее, противникам. Он был полон энтузиазма. У него есть козыри, которых лишены эти самовлюбленные господа: он лучше знает Грёзу, понимает, чем она дышит…
– Шахматы! – молнией вспыхнуло в голове Виктора. – Она поглощена ими, их неразгаданной тайной. Я обещал ей содействие.
Он спохватился, что до сих пор стоит в коридоре, не замечая сквозняков и запаха щей из кислой капусты, которым несло со второго этажа от Курочкиных. Надо позвонить знакомому продавцу антиквариата, возможно, он даст дельный совет. В любом случае, это повод прогуляться вместе с Грёзой, поболтать о… шахматах и оказать ей услугу.

Продавец оказался на месте и с готовностью пустился в разглагольствования по поводу старинных, нередко изготовленных на заказ изобразительных шахматных комплектов. Особенно этим увлекались испанские мастера, их традиции восходят аж к пятнадцатому веку.
– Погоди, – перебил его Виктор. – Поделишься своими знаниями с моей девушкой? Когда можно зайти?
– Да хоть сегодня. Я буду в магазине до позднего вечера.
Грёза вышла от Варвары с озабоченным хмурым лицом, неся в руке тарелку с остывшей кашей.
– Полине Прокофьевне совсем худо, – сказала она, увидев Виктора в коридоре и не удивившись. – Даже не смогла прийти позавтракать. Манка остыла, придется греть.
Обычно старушки собирались на трапезу у Варвары, чтобы Грёза тратила меньше времени на хождение из квартиры в квартиру. Но сегодня вышло по-другому.
– А ты… неужто так и стоял здесь? – покачала она головой. – С какой радости?
– Тебя ждал, – буркнул Виктор, замялся. – Это… насчет шахмат… я тут позвонил знакомому, он обещал проконсультировать.

Грёза подошла к нему поближе, понизила голос.
– Варвара призналась по секрету про четыре пропавших фигурки… теперь их, правда, только три… – прошептала она.
– В чем призналась?
– Ну, они с Полиной вспомнили таки, куда те подевались.
– Вот как? Может, они и про мои пропавшие фигурки вспомнят? – ехидно скривился Виктор. – А ты сразу уши развесила!
– Еще не успела, – огорченно вздохнула Грёза. – У Варвары горло перехватило, началось удушье… астма! Это все от волнения. Я ей велела не разговаривать. Потом расскажет. Вот, иду к Полине… у той давление подпрыгнуло, едва языком ворочает.
Виктор закатил глаза, сделал страшное лицо и произнес замогильным голосом:
– Шахматы не жела-а-ают раскрывать свою тайну-у!
– Прекрати! – вздрогнула она. – Мне и так не по себе.
– Брось ты всякие глупости! Нас ждет специалист по антиквариату, вечерком сходим, покажем ему твои шахматы. Авось, узнаем что-нибудь интересное.
– Если с бабушками все будет хорошо, – кивнула Грёза. – Я не стала Варварину дверь захлопывать, вдруг опять приступ случится, а в квартиру не попадешь. Пока начнешь с ключами возиться, то да се… человек умереть может.
– Правильно, – одобрил Виктор. – Ладно, пойду кран чинить, у меня сегодня выходной, займусь бытом. Если что, зови!

Виктор отправился к себе, а Грёза – к Полине. Той пришлось вызывать скорую, сбивать давление. День прошел тревожно, в суете и беготне. Два раза Грёзе звонил Глинский, но она не брала трубку, не до того было. Около четырех пополудни она прилегла отдохнуть, ноги гудели, голова раскалывалась.
Ее разбудил Виктор.
– А? Что? – испугалась Грёза, вскакивая. – Кому-то опять плохо?
– Тише, тс-с-с… – он успокаивающе приложил палец к губам. – Я сделал тебе сладкий чай. Извини, не знал, что ты уснула.
Он поставил дымящуюся чашку на тумбочку.
– Как ты вошел?
– Очень просто. Все двери настежь! Никон орет, голодный, на весь дом.
– Ты его покормил?
– Конечно. Нашел рыбешку у тебя в холодильнике, дал ему.
– Спасибо…
Взгляд Грёзы смягчился, подобрел. Никон, свернувшийся у нее в ногах, мирно мурлыкал, сытый и довольный.

– С обновкой тебя, – сказал Виктор, пряча глаза.
Он уже видел на вешалке шубу из серебристой норки и терялся в догадках, от кого презент – от Глинского или от Ирбелина.
– А ты хочешь, чтобы я всю следующую зиму в пальтишке на рыбьем меху пробегала?
В голосе Грёзы кипела обида, на него, на бросивших ее родителей, на свою безысходную бедность.
– Я же тебе предлагал купить турецкую дубленку?! Ты отказалась!
– Взял бы да купил! Люди вот не спрашивали…
– Какие люди?
Она отвернулась, промолчала. Не было смысла обсуждать свершившийся факт. Виктор пошел на попятную.
– Пей чай…
– Не хочу!
– Глинский приходил, - ровно, без всякого выражения сообщил он. – Шастал по этажам с каким-то экспертом, потом с Курочкиными беседовал. Наверное, тебя повидать хотел.
– Откуда ты знаешь?
– Догадываюсь. Он в коридоре с врачами говорил, на лекарства старушкам дал… к тебе подлизывается!

Грёза вспыхнула, резко поднялась, привела себя в порядок. Пора было готовить диетический ужин, варить бульон, овощи на пару, идти кормить больных. Виктор понуро поплелся за ней на кухню, вызвался чистить картошку, морковь и лук. Она не возражала, но продолжала угрюмо молчать.
– Рано еще, – виновато промолвил он. – Твои подопечные, наверняка, спят. Давай, пройдемся, ты же на воздухе не бываешь, сама того и гляди, свалишься! В антикварный салон наведаемся…
Последний аргумент возымел действие. Грёза подумала, что Виктор, пожалуй, прав. Бульон готов, а почищенные овощи она сварит в последний момент. Пусть Варвара и Полина спокойно отдохнут.
– Только ненадолго, – сдалась она. – Через час мы должны вернуться.
– Обязательно! – просиял он.
Грёза нерешительно бросила взгляд на шубу, отвернулась и потянулась к пальто. Виктор неуклюже попытался перехватить инициативу, девушка раздраженно запротестовала. Ей невольно представилось, как непринужденно, легко это получалось у Глинского… и как далеко до благородных манер Виктору. Он хороший парень, но…
– Ну, ясно, – оскорбился он. – Где уж нам угнаться за буржуями?! Мы в кадетских корпусах не воспитывались.
– Что ты несешь? Подай, лучше, шарф…

Она замолчала на полуслове, уставившись на пресловутую этажерку, где совсем недавно появился белый король. На той же полке, примерно на том же месте… стояла белая пешка: воин в средневековых доспехах и вооружении.
– Что с тобой? – спросил Виктор.
– Вон… там…
– Да что такое? – Он обернулся, пожал плечами. – Пешка. Всего-то!
– Нет! – лицо Грёзы болезненно исказилось. – Ты не понимаешь! Откуда она взялась?
– Наверное, из твоего сундучка, – успокаивающе произнес он.
– Пойдем пересчитаем!
Она сорвала с себя пальто, бросила на пол и устремилась в комнату, где лежали шахматы. Виктор спорить не стал, только развел руками.
Пешка, конечно, оказалась та самая… пропавшая. То есть теперь в наборе белых фигур не доставало не двух пехотинцев, а одного.

Продолжение следует...

Автор: Наталья Солнцева

Официальный сайт Натальи Солнцевой
О тайнах говорить никогда не скучно. Тем более писать книги.
Наталья Солнцева - самый таинственный автор 21 века. Тонкая смесь детектива, мистики, загадок истории и любовной лирики...