Игра дамы. Часть 5

Ирбелин был не столько озабочен предстоящей сделкой купли-продажи аварийного дома, сколько проблемой расселения жильцов. Директор агентства недвижимости, элегантный и знающий себе цену Георгий Иванович Глинский, уже несколько лет работал на него, но отношения они строили партнерские, а не «хозяин – подчиненный». Глинский был отличным профессионалом, обладал сверхчутьем на прибыльные дела и умел находить общий язык с самыми разными людьми. Ирбелин доверял Глинскому, дорожил его опытом и коммерческим талантом и обращался с ним, как с товарищем, более молодым по возрасту, но равным по уму. Глинский называл господина Ирбелина патрон, на французский манер, а тот его величал Жоржем.

– Ну, что скажешь, дорогой? – спросил он мнение Жоржа по поводу беседы с будущими переселенцами. – Трудная перед нами стоит задача?
– Не очень. Жилплощадь я им, в принципе, подобрал: так, чтобы и людей не обидеть, и нам приличную выгоду поиметь. Старушек я уломаю, многодетную семью Курочкиных хитростью выманим, с Лопаткиным договоримся, с девушкой, полагаю, тоже. Лопаткин оказался с претензиями, не ожидал от него этакой прыти, но есть у меня для него аргументы. Думаю, сойдемся на среднем варианте.
– А девица? Эта… как ее…
– Субботина? – подсказал директор агентства. – С ней я еще не успел лично побеседовать.
– Разузнавал о ней, кто такая?
– Навел справки, как вы велели, – доложил Глинский. – Она сирота, выросла в детдоме… работает в социальной службе, за стариками ухаживает.

Ирбелин встал из-за стола и подошел к окну. На сумрачном небе низко висели тучи, полные то ли дождя, то ли мокрого снега. Очертания домов тонули в серой мгле.
– Негоже сироту ущемлять, – произнес он, не поворачиваясь к Жоржу.
– Так никто и не собирается.
– С ней надо по-хорошему.
Глинский удивленно взглянул на патрона. Обычно того не очень волновали чужие судьбы.
– Понял. Я и так стараюсь.
– И будь повежливее с этой…
– Субботиной, – подсказал Жорж.
– Как ее зовут, кстати?
– Редкое имя. Грёза!
– Что-о? Пф-фф… – неопределенно выразился господин Ирбелин, помолчал, задумчиво покачал головой. – Да-да… стоит, пожалуй, познакомиться с ней поближе.

«Зачем?» – едва не вырвалось у директора агентства. Он вовремя прикусил язык. Ирбелин слыл человеком со странностями, иногда его «заносило», и, как всякий успешный предприниматель, он трепетно относился к своим капризами. Вступать с ним в полемику по этому поводу, выказывать недоумение или проявлять неуместное любопытство не стоило. Нарвешься на неприятности, в лучшем случае на грубость, в худшем…
– Вот, возьми, – патрон помешал ему додумать мысль, доставая из портмоне несколько зеленых купюр. – Купи ей чего-нибудь, подарок, что ли… Мы обязаны оказывать поддержку малоимущим. Благотворительность придумали не зря! Авось, зачтется на том свете.
Глинский мастерски держал себя в руках и скрыл растущее изумление. Ирбелин заговорил о благотворительности? Ну и ну!
– Хорошо, – не моргнув глазом, ответил он. – Завтра же займусь этим.
– Займись, голубчик.
Они обсудили еще кое-какие насущные вопросы и разошлись.

Ирбелин остался в кабинете, созерцая стены, отделанные панелями из натурального дуба, антикварные шкаф и письменный стол с бронзовым письменным прибором, изготовленным на заказ под девятнадцатый век. Все это показалось ему сущей безделицей. А раньше он так гордился подобными штуками! Просто задыхался от ощущения собственной важности. Тьфу! Ирбелин вспомнил лицо Субботиной – тонкое и… романтически-печальное. Наверное, такие лица были у обедневших дворянских невест-бесприданниц. Но как она все-таки нелепо выглядела в этой своей жилетке и войлочных тапочках! Барышня-крестьянка. Жалкое зрелище. Однако сие видение лишило его покоя не только на целый вечер, но и на всю ночь. Приехав домой, Ирбелин не находил себе места – ему захотелось выпить, и он осушил полбутылки коньяка. Попытка забыться не удалась: хмельная дрема являла ему один и тот же образ. Ирбелин измучился, устал, кровать казалась ему неудобной, подушка излишне плоской… он задыхался, ворочался, сбрасывал одеяло, замерзал, снова укрывался, стонал и едва дождался рассвета. Утром он встал с головной болью, заставил себя принять душ, с раздражением побрился, позавтракал чашкой крепкого кофе и тостом, вызвал водителя и отправился в офис.

Господин Глинский, в отличие от своего босса, прекрасно выспался, с аппетитом съел яичницу с ветчиной, творожный десерт, запил завтрак стаканом свежевыжатого апельсинового сока и, бодрый и полный сил, поехал выполнять необычное поручение Ирбелина. Уже в начале десятого он постучал в дверь, за которой скрывалась сирота, вызвавшая у скряги и прожженного дельца Ирбелина такое… мягко говоря, странное сочувствие. Уж не влюбился ли милейший патрон в юную притворно-невинную девицу? А что? Седина в голову, бес в ребро! Ирбелин давно разведен, возможно, его мужские инстинкты проснулись, благодаря… искусству обольщения нищей куртизанки. Другая женщина не смогла бы вызвать эти волны на безмятежной глади, с некоторых пор воцарившейся в сердце патрона. Тут нужны не абы какие способности.

– Вам кого? – спросила открывшая дверь Субботина.
Разумеется, это она и есть… обычная, ничем не примечательная серая мышка. Хитрая бестия! С такой невзрачной внешностью произвести такое впечатление на Ирбелина. Ловко…
– Моя фамилия Глинский, – официально представился он, проскользнул в темную, плотно забитую мебелью и старым хламом прихожую и жестом фокусника достал из пакета бутылку шампанского и коробку дорогих шоколадных конфет. – А это вам! От нашего агентства «Перун» по случаю… переселения из старой квартиры в новую.
Субботина испуганно попятилась, оглядываясь, будто ища защиты от незваного гостя. Но заступиться за нее было некому.
– Но… я… – забормотала она, запнулась и замолчала.
– Берите, берите, – настаивал Глинский, протягивая ей шампанское и конфеты. – Где у вас кухня? Или пригласите меня в гостиную. Не станем же мы топтаться здесь?
– Да… простите… проходите…
Он чувствовал себя хозяином, а она совершенно растерялась от такой бесцеремонности.

«Попробуй соблазнить меня, дорогуша! – злорадно подумал Жорж, окидывая опытным взглядом убогую обстановку, старомодную мебель и одетую в дешевый спортивный костюм обитательницу сего «уютного гнездышка». – Давай, пускай в ход свои чары!»
– Грёза Дмитриевна? – уверенным тоном спросил он, располагаясь как у себя дома. – Я не ошибся?
– Н-нет…
– Вот и славно. Вот и замечательно! Вы-то мне и нужны.
– Я?
Она не знала, куда деть неухоженные руки с короткими ногтями без маникюра, и спрятала их за спину.
– Именно вы! – охотно подтвердил Глинский, наслаждаясь ее смущением. – Видите ли… мы решили выделить вам на переезд материальную помощь. Э-э… нечто вроде «подъемных».
– Не надо! – вспыхнула Грёза. – Вы лучше старушкам выделите, они больные, немощные. А я уж сама о себе позабочусь.

По ее скулам разлился горячий румянец, и Глинский вдруг заметил, какие у нее нежные, классически совершенные черты лица, разве что губы чуть великоваты… зато гладкие и красивой формы, какие шелковистые волосы, небрежно забранные в узел, какая благородная линия лба. Словно у средневековой Мадонны… Он с трудом стряхнул с себя оцепенение и произнес невпопад:
– Господин Ирбелин распорядился лично вам… вот…
Конверт в его руке предательски дрогнул, выдавая абсолютно неприсущее Глинскому волнение в подобных ситуациях. Сколько таких конвертов с «компенсирующей временные неудобства» скромной денежной суммой он выдавал жильцам выкупленных квартир – не перечесть. И ничего подобного сегодняшнему смятению не испытывал. Ни разу!
– Я не возьму, – упрямо повторила девица в спортивном костюме, отталкивая его руку с конвертом.

Положение – глупее не придумаешь! Директор агентства «Перун» выглядел в собственных глазах полнейшим идиотом. А эта Субботина не так проста! Жорж решил не спорить, дабы не усугублять и без того смешные обстоятельства, которые сам же спровоцировал. Недооценил он эту жиличку, ошибочно принял ее за недотепу. С кем не бывает? У нее, видно, свои планы: воспользоваться заинтересованностью господина Ирбелина в приобретении сего объекта, чтобы выжать из бизнесмена максимум «зеленых», а не удовольствоваться оскорбительной подачкой. Что ж, в практицизме Субботиной не откажешь! И осуждать не будешь, брошенные на произвол судьбы дети иногда вырастают голодными хищниками: сражаются за свой кусок не на жизнь, а на смерть. Их, в сущности, можно понять.
– Давайте обсудим варианты, – криво улыбнулся Глинский, пряча конверт в карман. – Каковы ваши предложения?
– Уходите, – сказала Грёза, сдерживая слезы.
– Погодите… я, кажется, был вежлив и ничем не заслужил такого обращения, – опешил он. – Вы меня выгоняете? Помилуйте, за что?

У Грёзы комок стоял в горле, сразу всколыхнулись, всплыли в памяти прошлые инциденты из ее сурового детства, когда богатые дяденьки или тетеньки «с барского плеча» оказывали «несчастным сироткам» благотворительную помощь. В отличие от многих ребятишек, которые нарадоваться не могли новым игрушкам и сладостям, Грёзе не хотелось играть дареными куклами и есть конфеты от «покровителей».
– Горда ты больно! – укоряли ее воспитательницы. – Будешь нос задирать, пропадешь.
– Ну и пусть, – горько вздыхала девочка. – Лучше умереть, чем жить подаянием!
– Откуда у тебя мысли-то такие берутся? – разводили руками взрослые. – Богу виднее, кто чего заслуживает. А ты смирись…
Грёза не могла с ними согласиться. Бог представлялся ей сердитым несправедливым стариком, который наказывает невинных и раздает милости кому попало. С годами ее мнение мало изменилось.

– Мы просто не понимаем друг друга, – с горечью сказала она, горя желанием выпроводить гостя как можно скорее. – Вы меня, а я – вас.
Такие красивые, хорошо одетые мужчины, которые, кажется, никогда не знали нужды ни в чем – ни в деньгах, ни в восхищении окружающих – приводили Грёзу в замешательство. Она не умела вести себя с ними, терялась. Подобное чувство она испытала перед Ирбелиным, и теперь вот оно охватило ее перед этим Глинским. Чего они все хотят от нее? Ясно ведь, что переселяться так или иначе придется, не оставаться же здесь, в разваливающемся здании? Тем более, проданном.
– Значит, вас не устраивает предложенное нашим агентством жилье? – настроился на деловой лад Жорж. – Чем же, позвольте узнать?
Грёза нервно пожала плечами, комок в горле мешал ей говорить.
– Дело не совсем в этом, – выдавила она, поднимая на него глаза цвета перезрелой вишни. – Мне сейчас недосуг объясняться с вами. На работу пора.

«Ваши старушенции живут рядом, не волнуйтесь, не опоздаете!» – с досады хотел возразить Глинский, но что-то удержало его от очередной бестактности. Разговор не клеился, а в таких случаях его следовало перенести на другое время. Появятся новые реалии, и, возможно, удастся…
Тут Жорж сообразил, что он не выполнил поручения патрона, – не проявил должной заботы о страждущей, – и еще больше разозлился. Плевать! Потом он наверстает упущенное.
– Хорошо, – кивнул он, вставая с ветхого кресла с продавленным сиденьем. – Я удаляюсь. Зайду в другой раз. А вы, будьте любезны, обдумайте наше предложение.
Грёза с облегчением проводила гостя в прихожую. Она не зажигала света, чтобы не так бросались в глаза ободранные стены, желтый потолок.
Словно желая отыграться за неудачный визит, Глинский нахально щелкнул выключателем. Хозяйка квартиры ахнула и прижала ладошку к губам… Ее глаза остановились не на нем, а на чем-то, расположенном сзади…

Молодой человек оглянулся, но ничего из ряда вон выходящего не заметил. Странная девица! У нее все в порядке с головой?
– Что с вами? – с иронией поинтересовался он. – У меня за спиной крылья выросли?
– Г-где вы это взяли? – дрожа, словно в лихорадке, вымолвила она.
– Да что там такое? – не выдержал Жорж, поворачиваясь.
Барышня в ужасе уставилась на полку этажерки, словно увидела на ней… самого черта. Стопка газет, платяная щетка и прочие мелочи не могли бы ее испугать.
– Вон… та шахматная фигурка… откуда она у вас?
– Какая еще фигурка?
Только после ее слов Глинский обратил внимание на изящную статуэтку из дерева и слоновой кости, которая примостилась между газетами и массивной металлической пепельницей.

– Король, – пробормотал он, беря в руки фигурку. – Весьма занятно.
– Это вы принесли?
– Я?
«У нее определенно нарушена психика, – подумал Жорж. – Вот, почему она так напряжена, так неадекватно на все реагирует. Теперь мне понятно ее поведение».
– Его здесь не было! – сверкая глазами, твердила Грёза. – Его вообще не было! Откуда он взялся? Вы принесли его?!
– Послушайте, – терпеливо, почти ласково заговорил Глинский. – Успокойтесь. Принести вам воды?
– Нет! Не подходите… Не двигайтесь… Кто вы такой?
Глинскому хотелось покрутить пальцем у виска, выразив таким образом свое отношение к ситуации, но он был воспитанным человеком, поэтому просто хмыкнул и пустился в длинные подробные объяснения: эту фигурку короля он впервые видит… произошло недоразумение…
Грёза, похоже, уже никуда не спешила. Она забыла о работе, о подопечных, которым пора было принимать лекарства… и пожирала глазами то белого шахматного короля, то учтивого элегантного гостя…

* * *

Ольга никогда никому не подражала – она была единственной в своем роде, уникальной. Это не принесло ей счастья. Может быть, секрет в том, чтобы быть, как все?
В дождливую погоду у нее начинали ныть кости в местах сросшихся переломов, но она даже радовалась телесной боли, которая заглушала боль душевную. Дожди, туманы… пусть они заволакивают этот коварный, обманчивый город. Санкт-Петербург, Петроград, Ленинград, снова Санкт-Петербург – колесо бытия сделало оборот и вернулось на круги своя. А вдруг оно вовсе никуда не двигалось? Просто люди живут иллюзиями, которые бесконечно повторяются…

Когда-то Фэд рассказывал ей, что царь Петр назвал новую столицу в честь христианского апостола Петра, который слыл хранителем ключей от рая. Крепость, построенная в дельте Невы, открывала России выход к морю. Ольга подумала тогда, что этот город открыл для нее райские врата. Наверное, так и было… ведь на его улицах она встретила единственного возлюбленного.
Полюбить одного на всю жизнь… или на все жизни – это благословение или проклятие? Раньше она была уверена в первом, а теперь убедилась во втором. Великое благо обернулось сокрушительным несчастьем.
– Я все принесла к его ногам, – шептала Ольга, пытаясь забыться коротким спасительным сном, – А он все отверг, от всего отказался! Ради чего?
Весь ее мир рассыпался, все ее мечты рухнули… Ненужная ему, она стала не нужна и себе.
– Что у тебя за любовь такая, Оленька? – спрашивала ее мать, умирая. – Я понять хочу, чему ты не смогла научиться? Почему ты горе мыкаешь?
Разве Ольга сама знала, почему? Такая уж она уродилась. Наверное, злая фея склонилась над ее колыбелью, напророчила, накликала ей лихую долю.

Не раз, и не два пробовала Ольга поведать матери о том, как рвется на части ее сердце, истекает черной от тоски кровушкой, да так и не сумела. То, что она чувствовала, не укладывалось в слова, не облекалось в образы… видимо, истина лежала за пределами человеческого языка и привычных форм. Ее можно было ощутить, но нельзя было выразить. И Ольга перестала говорить о любви. Последней ее молитвой стала жажда покоя – вырвать из сердца острую, отравленную горечью стрелу… забыть то сладостное, роковое время, когда она держала в руках ключи от рая. За вожделенными вратами оказалось не то, что Ольга рисовала в своих мечтах. Совсем не то…
Теперь родной город стал казаться ей «градом Антихриста» – правду вещали пророки три столетия назад, правду говорили юродивые и кликуши на базарных площадях и кладбищах: «Быть Петербургу пусту!» Пойдет с неба дождь, поднимутся волны, Нева выйдет из берегов, и страшный потоп смоет с лица земли творение царя, поправшего веру.
Так же, как раньше Ольга любила все, связанное с Фэдом, так же она все это и возненавидела – улицы и дома, которые ему нравились, разводные мосты, белые петербургские ночи, живопись, краски и кисти, художников, музыку, оперу, бухгалтерию и даже себя прежнюю.

– Господи-и-ии… – стонала она, сжимая зубы. – За что ты меня караешь?
На самом деле она никогда не была религиозной и обращалась к Богу чисто символически, как многие люди, отчаявшись и разуверившись в земной благодати. Они начинают взывать к высшему милосердию, когда все силы исчерпаны и помощи ждать больше неоткуда.
После монастыря Ольга перестала искать утешения в церкви. Она снова замкнулась в своем разрушенном мире, который со смертью матери сузился неимоверно. Собственно, вместо Ольги ходила, разговаривала и делала рутинную работу ее бледная тень. Автомобильная авария и тяжелое увечье подвели итог одной ее жизни и дали начало другой. Оказавшись запертой в четырех стенах, прикованной к инвалидной коляске, эта женщина, вопреки обстоятельствам, обрела второе дыхание… Она снова позволила себе мыслить, думать, искать выход из тупика. На вырученные от продажи квартиры на Лиговке деньги она купила куда более скромное жилье, хороший компьютер, получила новую профессию и не только открыла некий виртуальный мир, в котором можно было общаться, не выходя из комнаты, но и сумела поставить перед собой новую цель.
– Раз уж я осталась жить, значит, не все еще завершено…

Мир, существующий параллельно с миром людей – Интернет – дал ей возможность идти к осуществлению своей цели. Две эти вселенные пересекались в тысячах точек, и Ольга научилась прекрасно ориентироваться в паутине виртуальных перекрестков. Она нашла в компьютерной сети и собеседников, и помощников, и необходимую ей информацию. Ее одиночество стало качественно другим.
Первые шаги, неуклюжие и робкие, остались в прошлом. Теперь уверенность Ольги росла с каждым днем, с каждым предпринятым действием. Первые неудачи не сбили ее с пути, а, напротив, закалили. Она повторяла попытки, пока не добивалась своего. У нее начало получаться! То, что она наметила, понемногу осуществлялось. Она двигалась медленно, но в нужном направлении.
Очередной отчет, полученный ею сегодня утром, позволил ей удовлетворенно вздохнуть. Все идет, как по маслу!

* * *

– Откуда презент?
Виктор сразу определил, сколько стоит такая коробка конфет, которую Грёза открыла к чаю. Ясно, что девушка не сама купила дорогое угощение.
– Господин Глинский оставил, – объяснила она. – Он – директор агентства недвижимости, занимается нашим расселением.
– Клинья подбивает, – криво улыбнулся молодой человек. – А ты, небось, уши развесила и согласилась переехать на окраину! Я же предупреждал: без меня никаких переговоров не вести. Коробкой конфет решили отделаться, богатеи!
– Я сама по себе! – огрызнулась Грёза. – Глинский еще деньги предлагал, «материальную помощь», но я отказалась.
– Сколько?
Она развела руками.
– Я в конверт не заглядывала.
– Вот это зря. Нужно было выяснить, во сколько они нас оценивают.
– Не «нас», а меня. Этот Глинский такой… язвительный. Ужасно неприятный тип! Одет, как манекен в витрине магазина, и духами от него разит, как от цветочной клумбы.
– Не думаю, что в конверте была крупная сумма, – рассуждал «на своей волне» Виктор. – Чем люди богаче, тем больше они жадничают.

– Ты все о деньгах? – вспыхнула Грёза. – Этот директор так меня напугал!
– Он тебе угрожал?
– Даже не знаю, как сказать… теряюсь в догадках. Что бы это все могло значить?
– Ты о чем? – насторожился Виктор.
Грёза решила поделиться своими подозрениями с соседом. Все-таки, он был самым близким ей человеком, почти женихом.
– В доме поселился злой дух, – заявила она. – Он преследует меня!
– Кто? Какой еще «дух»? – удивился тот.
– Разве непонятно? В коробке с моими шахматами не хватает четырех фигур… а Варвара и Полина утверждают, что когда была жива Фаина Спиридоновна, они иногда садились играть в шахматы, и все фигуры были на месте. А как только хозяйка шахмат умерла, и они перешли по наследству ко мне, белый король, две пешки и черный ферзь… исчезли!
Переход от визита Глинского к шахматам соответствовал привычке Грёзы сопоставлять несвязанные между собой событий.
– Не вижу в этом ничего зловещего, – возразил Виктор. – Может быть, они просто потерялись. У старушек склероз, они сунули куда-нибудь фигурки и забыли.

– Во-первых, я перерыла всю свою квартиру и не нашла ни одной из фигур…
– У Полины и Варвары ты тоже искала? – перебил он.
– Нет, но…
– Вот видишь? Не преувеличивай!
– А куда подевались те же самые фигуры из твоих шахмат? – не собиралась сдаваться Грёза. – Ведь ты говоришь, вы с другом играли, и все было в порядке. Лишь когда я попросила тебя сыграть со мной учебную партию, оказалось, что четыре фигуры пропали.
– Завалились куда-нибудь, закатились… что здесь особенного? Я и шашки терял, и карты. Житейское дело!
– Странное совпадение, что «закатились» не конь, не ладья, а те же белый король, две пешки и черный ферзь.
Виктор озадаченно потер затылок.
– Черт знает, как это получилось, – вынужденно признал он. – Ну, допустим, ты права, и кто-то хочет причинить тебе вред. При чем тогда шахматы? Ну, не хватает нескольких фигур… и что?

– Слышал о разных магических штучках? – перешла на шепот Грёза. – У человека сначала похищают что-нибудь… волос, например, или носовой платок, совершают колдовской обряд и… – она запнулась. – В общем, я точно не знаю. Наверное, тогда начинается в жизни черная полоса – болезни, несчастья разные… человек чахнет, расстраивается и… умирает.
Виктор повеселел.
– Тогда обряд совершили против нас обоих, – отчего-то обрадовался он. – Мои-то фигуры тоже пропали! Выходит, что мы с тобой - два сапога пара.
– Ну и сравнения у тебя, – рассердилась Грёза. – Любимую девушку назвать сапогом! Неотесанный ты, Витя, грубый.
– Да я… не хотел, это поговорка такая… извини. Опять я впросак попал.
Он замолчал, чтобы не сболтнуть какую-нибудь глупость, а Грёза продолжала размышлять вслух. Она приберегла важный довод напоследок – с торжественным лицом достала из кармана кофты белого короля и водрузила на кухонный стол.
– А что ты на это скажешь?
– Нашелся? – улыбнулся Виктор. – Видишь, все не так страшно.
Он не мог понять, какое отношение имеет поведение Глинского к этой шахматной фигурке, которую Грёза считала утерянной.
– Короля принес Глинский! – решительно заявила она. – Только не желал признаваться.

У Виктора глаза полезли на лоб от ее слов.
– Погоди… ты ничего не путаешь? Эту шахматную фигуру из твоего сундучка принес Глинский?
– Тебе это тоже кажется странным, да? – оживилась девушка. – Как король мог оказаться у него? Наверное, они с Фаиной были знакомы и… – она развела руками. – Ничего не понимаю. А ты?
– Тоже…
– Он вошел, в темной прихожей незаметно поставил короля на этажерку, а когда уходил… специально включил свет, чтобы я его увидела.
– Кого?
– Ну, шахматную фигуру…
У Виктора на лбу выступила испарина.
– Зачем Глинскому приносить тебе шахматного короля? С какой стати ему заниматься ерундой? Ты в своем уме? Скорее всего, ты сама его туда поставила, потом забыла.

– Я регулярно пользуюсь платяной щеткой и беру ее с этажерки. Ты сам вспомни, стоял там король или нет?
– В твоей прихожей не видно ни зги, лампочка никуда не годится! – разозлился Виктор. – Сколько раз я тебе предлагал вкрутить другую? Хотя… короля, если честно, я на этажерке не замечал.
– Вот! – произнесла Грёза, выразительно поднимая вверх указательный палец. – Что и требовалось доказать. До прихода Глинского фигурки не было! А потом она появилась. Кстати, директор агентства так и не признал этого факта. Какой можно сделать вывод? Он что-то скрывает!
– Что ему скрывать?
– Свое знакомство с Фаиной. Неужели, не ясно? И как ты только в уголовном розыске работал?
– По-твоему, Фаина – колдунья? Или американская шпионка? А вместо шифра она использовала шахматы! – ехидно улыбнулся молодой человек. – И теперь ее сообщник принял тебя за… за…
Он не выдержал и прыснул со смеху. Грёза обиделась.
– Выходи за меня замуж, и всем твоим неприятностям придет конец, – сказал Виктор, делая попытку обнять ее. – Тебе просто нужен защитник.
– Вот еще…

* * *

Глинский придумал, как объяснить патрону, почему он не в полной мере выполнил его поручение. Бедная сиротка оказалась на редкость строптивой и упрямой, с ней придется действовать не наобум, а осторожно, рассчитывая каждый шаг. Чего стоит эта ее дурацкая выходка с шахматным королем?! Барышня устроила Жоржу допрос с пристрастием, не он ли «подкинул» ей старинную фигурку.
– Вещица, между прочим, антикварная, – докладывал директор агентства Ирбелину. – Из дерева и слоновой кости, инкрустированная перламутром, с эмалью и позолотой, тончайшей ручной работы. Приблизительно, навскидку… я бы датировал сие изделие пятнадцатым-шестнадцатым веком.
– Испания? – приподнял брови патрон. – Там обожали делать роскошные шахматы.
– Стал бы я «подбрасывать» такую ценность первой встречной? Правда, без набора фигурка на большую сумму не потянет, хотя… можно найти любителя.

Ирбелин нахмурился. О чем они говорят? Какие-то шахматы…
– Вижу, знакомство с Субботиной не привело тебя в восторг, – заметил он. – Девушка не понравилась, или ты не сумел расположить ее к себе?
– Девица оголтелая и привередливая. От денег отказалась наотрез. Гордая! Или умная.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну… с одной стороны, она не взяла конверт с «материальной помощью», значит… собирается сорвать с нас более крупный куш. С другой стороны, барышня набросилась на меня с нелепыми обвинениями по поводу шахматного короля. Дескать, я зачем-то принес с собой фигурку и втихаря поставил на этажерку в прихожей. По-моему, она даже… испугалась.
– Тебя, что ли? – усмехнулся патрон. – Какую-то околесицу ты несешь, Жорж. Неужели, сам не понимаешь?
– Я не знаю, как расценивать поведение Субботиной, – признался Глинский. – Вы сами с ней беседовали?
– Так, перебросились парой слов, – отвел глаза господин Ирбелин. – Девочка нервничает, надо быть снисходительнее. Чего ты прицепился к недоразумению с шахматным королем? Мало ли, что ей показалось? Мы же совершенно ничего не знаем о ее жизни, вероятно, нелегкой.

Он снова ощутил волнение и дрожь, которые пронзили его при виде молодой женщины, будто с призраком столкнулся в полутемном коридоре. О, черт!
«Точно, патрон к ней неравнодушен, – подумал Глинский и похвалил себя за проницательность. – Следует быть весьма корректным с этой импульсивной барышней. Вдруг Ирбелин решится за ней ухаживать? Тогда она отыграется за каждую мою оплошность, отомстит. Обиженные судьбой люди бывают ужасно злопамятными».
– Купи ей что-нибудь из одежды – платье… или красивую шубку, – подтвердил его догадки Ирбелин. – Вот деньги. Скажи, что от меня.
– Хорошо.
Жорж больше не задавал вопросов, и патрон оценил его сдержанность.
– Документы по сделке оформляются? – сменил он тему.
– Конечно. Все идет по плану. Есть некоторые зацепки, но, полагаю, мы их устраним в ближайшее время.
– Поторопись, Георгий Иванович.
Ирбелин редко обращался к сотрудникам по имени-отчеству: это свидетельствовало о серьезности момента.

Глинский сразу подтянулся, убрал с лица улыбку. Деловые отношения – прежде всего! Он вышел из кабинета босса и занялся работой – звонки, поездки, встречи. Недавно Жорж купил себе новую машину, черный «Фольксваген-пассат», и с удовольствием сидел за рулем. Проезжая мимо антикварного салона, он невольно вспомнил шахматного короля и встревоженное лицо Грёзы. Ей-богу, она похожа на мадонн Рафаэля или Фра Анджелико.
– Тьфу-тьфу! Чур меня! – прошептал Жорж, тряхнув головой. – Не хватало еще попасть в сети полоумной барышни. Довольно того, что патрона зацепило.
Несмотря на здравые рассуждения, он пару раз на протяжении дня возвращался мыслями к перебранке в прихожей девицы Субботиной, с трудом заставляя себя думать о делах.

Месяц назад Глинский расстался со своей замужней любовницей, они поссорились на почве ревности. Дама желала безраздельно завладеть Жоржем, ради чего готова была подать на развод с законным супругом. Это не входило в планы Глинского, который дорожил свободой и был доволен холостяцкой жизнью. Ему совершенно не хотелось вешать на шею семейное ярмо. О чем Жорж и заявил с присущей ему в сексуальных отношениях откровенностью. Дама закатила истерику, пыталась даже ударить любовника, но он не допустил рукоприкладства.
– Все, Маша, прощай навеки! – театрально крикнул он ей, хлопнул дверью и был таков.
Брошенная возлюбленная заливалась слезами, а Глинский смеялся, он отлично знал цену фальшивому горю, которое она разыгрывала. Его дешевым спектаклем не проймешь. Жениться на Маше? Спаси, Господи! Через пару лет она станет изменять ему с тем же рвением, с каким изменяла своему мужу. Честно говоря, Маша ему наскучила. Общение с ней ограничивалось постелью, большего Глинский не вынес бы, сбежал еще раньше.

Он был не особенно падок на женщин – короткий школьный роман, беспорядочные студенческие связи, интрижка с секретаршей и Маша: вот и весь список. Не густо, но и не пусто. К дамам Жорж относился с прохладцей, а о любви говорил не иначе, как скептически ухмыляясь. Любовь придумали лирики, чтобы распускать сопли и ваять печальные вирши. А господин Глинский был физиком – реалистом-материалистом с легким оттенком цинизма. Где-то он вычитал фразу, что циник – это тот, кто разочаровался в иллюзиях. Сам Жорж, к счастью, никогда ни по какому поводу иллюзий не питал, но фразой мог блеснуть, выдавая ее за некое личное кредо. Но глупая история с жиличкой из аварийного дома и – кто бы мог подумать?! – с шахматным королем, отчего-то завладела вниманием Глинского. Наверное, инцидент поразил его своей абсурдностью и нелогичностью. Как бы там ни было, но Жорж радовался возможности еще раз увидеться с Грёзой и попробовать вручить ей уже не коробку конфет и шампанское, а шубку. Ему стало интересно, что еще выкинет эксцентричная барышня. А по виду – невинная скромница.
Он зашел в магазин, где продавались меховые изделия, выбрал шубку средней длины из серебристой норки, расплатился деньгами Ирбелина и, улыбаясь, наблюдал, как тощая продавщица упаковывает покупку. Неужели у Грёзы хватит духу отказаться от такого роскошного подарка?
– Если она не возьмет шубу, то я ничего не смыслю в женщинах, – пробормотал Жорж, усаживаясь в машину. – Девица обомлеет от восхищения! А патрон вовсе не так скуп, как казалось.

Продолжение следует...

Автор: Наталья Солнцева

Официальный сайт Натальи Солнцевой
О тайнах говорить никогда не скучно. Тем более писать книги.
Наталья Солнцева - самый таинственный автор 21 века. Тонкая смесь детектива, мистики, загадок истории и любовной лирики...