Странные люди

В школе ее преследовало обсуждение сериала «Секс в большом городе», в университете – рассказы одногруппниц о том, «кто, где, с кем, сколько и как».

- Ну, он же мой начальник все-таки… Как я могла так вот сразу? Я на втором свидании его ножкой коснулась под столом… Типа, случайно…

Аня смотрела на подругу, лучшую подругу. Она считала эту вульгарно накрашенную и сплевывающую деваху лучшей подругой когда-то. Та делилась своими успехами в нелегком деле соблазнения начальника.
- Ну, завал, слушай… А жена его на переднем сидении. Оглядывается, улыбается. Я ей тоже щерюсь, конечно. А мой мне подмигивает в зеркало…

Ане было совсем неинтересно. Но если бы она встала тогда, ушла или просто сказала бы, что ей неинтересно, то обидела бы подругу. Ведь ту слушали, раскрыв рты, девчонки, и каждая норовила рассказать о том, что и она «не промах», что и ее после универа поджидать будет «папик» на машине крутой. И даже если нет «папика», а есть обсос женатый, тайком студентку зажимающий – не беда! Можно в рассказе своем обсоса своего, телефонных звонков боящегося (вдруг – жена?!), нарисовать красавцем писаным, богатым, успешным, влюбленным в тебя по уши… Главное – не тушеваться! Это ведь страсть как круто – с женатыми шляться да с «папиками» ошиваться.

Ну, если уж нет ни старика на машине, ни обсоса на мопеде, то можно показать свою продвинутость, рассказав «по секрету» о поклонниках из общежития. Которых меняешь гораздо чаще, чем перчатки. Которые меняются, как в калейдоскопе картинки.

Аня слушала обычно, склонив голову набок, и по лицу ее нельзя было понять, какую бурю рождали в ее голове рассказы эти. Ее иногда мутило. На самом деле – мутило. Ей становилось душно. Она покидала студенческое «Бистро», махала на прощание подругам, улыбалась, посылала воздушные поцелуи…

Домой Аня обычно шла по аллее тихого парка. Осеннего теперь парка, шуршащего листвой под ногами, пахнущего ни с чем не сравнимым ароматом грусти. Осень… Каждую осень у нее обострение. Каждую осень, каждую весну. Она часами слушала старую музыку, закрывшись в комнате, предупредив родных, чтобы не мешали ей «заниматься». Сидела, надев наушники, глядя в окно на надвигающуюся черной небесной чумой грозу.

Ее радовала буря, разыгрывающаяся за окном. Спустя полчаса все разметено и умыто беснующимися струями холодной воды, все расставлено по местам ветром. Это напоминало хирургическое вмешательство. Чик-чик - и готово! Бегут прохожие, прикрываясь портфелями и натягивая на голову плащи. Аня слушает музыку шестидесятых. Иногда – джаз Гершвина. Изредка – классику. Вечером Аня пересматривает фильмы Феллини.

Она понимает, что с нею что-то не так. Что она какая-то «не такая». Ей двадцать, она красива. Причем, ей не нужно оголять 99 процентов тела, для того чтобы выглядеть притягательнее в чьих-то глазах. Она – ходячая загадка. Не пришибленная «лунатичка» наподобие карикатурной Кати Пушкаревой. Вовсе нет. Она стильно одевается, благоухает хорошими духами. Но она – «не такая». И это сразу бросается в глаза.

Однако беда ее в том, что мужчины желают ее «загадку» поскорее «разгадать» одним, самым простым и самым идиотским способом. Она не мчится после пар на встречу с очередным половым партнером. Она не «прожигает жизнь» в кабаках, где все насквозь пропитано фальшью, где улыбки похожи на полумертвых червей, а хохот и разговоры сливаются с музычкой, ничего не значащей, как и сами эти разговоры ни о чем и обо всем на свете. Пустые фразы бьются о прокуренный потолок и, разлетевшись на тысячи кусочков, с глухим стуком падают на пол. И весь пол под утро устлан мириадами тусклых осколков былого подражания мыслям…

Ане не интересно это. Но ее это волнует. Ее очень волнует то, что ей это не интересно. Она не хочет быть «не такой, как все». Через несколько месяцев она покинет стены университета и избавится от общества подруг. И останется совсем одна. Ее пугает приближение этого расставания. Как бы ни были подруги замкнуты на своей половой жизни, все-таки с ними можно иногда и поговорить о чем-то. А о чем поговоришь с самой собой? С героями фильмов и книг?

…Она сидела в «Бистро» и слушала, склонив голову набок, разглагольствования подруги о том, как «мужики прутся от минетов». Подруга была гвоздем программы этого часа. Пары, как обычно, отменили, и девушки коротали время за стаканчиками сока в углу студенческого общепита.
- Ой, вы знаете, а мой любит туда… - бывшая лучшая подруга похлопывает себя по месту, которым сидит на стульчике.

Аня не понимает, зачем подруга это рассказывает? Зачем? Может, ей тяжело удерживать в себе подобное? Всем известно, что спит она с мужиком лет шестидесяти, товарищем декана. У мужика пузо вываливается из брюк с вытянутыми коленями, вверху всегда задирается свитер, и пузо образует выпуклость наподобие прикушенного языка висельника. Ну, во всяком случае, именно таким изображают язык у висельников в фильмах. Большим, нелепым, бесформенным… От одной мысли о чем-то, кроме рукопожатия, с таким «мужчиной» становится мерзко. От мысли! Так зачем же подруга рассказывает подобное?

И тут оживилась одногруппница Маша, вспомнив что-то, вероятно.
- Слушайте! Меня Сергей просит массировать ему простату. Это просто…

«Все!» Аня рывком встала, пошла к выходу из «Бистро». Сзади непонимающими взглядами уперлись в спину одногруппницы. Как? Уходить, не дослушав столь интересного повествования?

- Аня! Ты куда? – окликнула та, которая была лучшей подругой когда-то, которая тоже много читала и грезила о любви чистой и о принце с тонкими чертами лица. Та, которую теперь имел во все части тела шестидесятилетний ловелас, в этом году устроивший внуков в университет.
- На воздух, - бросила Аня.

«Мне душно!» - хотелось крикнуть ей в зал столовки с закопченным от сальностей потолком и скользкими от пошлостей полами.

Аня практически вылетела из «Бистро» и, столкнувшись с кем-то, упала, поскользнувшись на кафельном полу, успев лишь в последний момент схватиться за перила лестницы. Она больно вывернула кисть руки, вскрикнула. Сознание на мгновение заволокла бурая пелена острой боли. Кто-то аккуратно поднимал ее с пола.

- Вы не ушиблись? – мужской голос.
- Идиотский вопрос, вы не находите? – ответила Аня.
- Нахожу…

Они встретились взглядами… Он был одет в смешную курточку с какими-то нашивками, в желтые с ядовито-зелеными шнурками ботинки. На носу – очки, на большой голове – полный хаос из кучерявых волос, заблудившихся в самих себе. «Головастик какой-то!» - подумала Аня.

Тем временем «Головастик» тащил ее куда-то, и Аня с удивлением обнаружила, что она летит над землей, не касаясь ногами затоптанного пола. «Он меня несет!» На руках! «Я буду носить тебя на руках всю жизнь!» - подумалось вдруг, вернее, вспомнилось из какого-то фильма. Так обычно выражались в фильмах «плохие», предлагая невестам «хороших» свои миллионы и пытаясь заполучить их в свои золотые сети.

- Не надо… - Аня вдруг обнаружила, что просьба вышла неестественной. Ей хотелось, чтобы он нес ее на руках! Случайно она уткнулась в его волосы. «Пахнет весной!» Его волосы пахли весной. Это показалось таким необычным сейчас, в этот осенний дождливый день. «Я влюбилась!» Это было так глупо, так нереально. С чего бы вдруг? Глупость!

- Послушайте, - Аня повернула руку и вскрикнула от острой боли.
- Сейчас… Нужно в медгородок… - пробормотал «Головастик».
- Опусти меня на землю! У меня рука вывихнута, а не нога!
Он остановился, вероятно, что-то соображая. Поставил ее на асфальт. Ловил машину.
- Все, спасибо тебе… - начала Аня, но осеклась. Ей ужасно не хотелось, чтобы этот парень уходил.
А он и не собирался:
- Я виновник твоего падения, я тебя и отвезу, куда надо.

Потом он ждал ее возле кабинета врача, а врач советовался с ним, как с родным для Ани человеком. Как с родственником. Это было Ане приятно почему-то. Она не отстранилась, когда «Головастик» дотронулся до ее волос рукой, провел по ним и сказал, глядя на синеющее запястье Ани:
- Потерпи, потерпи…

Рентген не показал перелома. Растяжение. Сильный вывих. Ей наложили гипсовую повязку. Они шли по парку медгородка и болтали о том, кто, где и сколько раз бывал в больницах. Костя, а именно так звали «Головастика», рассказывал, как видел в зоопарке птицу, которой накладывали гипсовую повязку. Потом говорили о птицах и о том, что неплохо было бы стать птицей на часок, подняться куда-нибудь повыше, посмотреть на город, на страну…

- Ты знаешь, а ведь некоторые люди никогда в жизни не смогут посмотреть на землю с высоты птичьего полета! Представляешь? Ни разу!
- Ну и что? А многие ни разу не бывали за границей. Представляешь? Никогда не выезжать за пределы страны. Как в клетке всю жизнь…

И они долго говорили о том, что плохо жить в клетке. Потом перескочили на музыку. И она чуть не упала, услышав, что он любит слушать Гершвина. За разговорами Аня не заметила, как очутилась у своего парадного.
- Здесь я живу. Спасибо тебе.

Он собрался что-то ответить, но у него зазвонил телефон.
- Алло! Да… Приветик… Потом расскажу… Я буду через полчаса. Давай…
Он засунул мобильный в карман куртки, улыбнулся, а ей захотелось разрыдаться. «Ведь он встречается с кем-то! Ведь у него кто-то есть! Он не мой!» Это было несправедливо и совершенно алогично. Конечно, у него кто-то есть! Ведь он такой интересный. Такой необычный. Странный даже. И девушка у него тоже, наверняка, странная и необычная.
- Пока… - она собралась уйти.

Возможно, никогда она не встретит его больше. Через несколько месяцев она расстанется с университетом. Ведь раньше она не встречала его! Не замечала просто? Нет. Она бы его заметила…
- Давай я тебе позвоню? Узнать, как дела, - он улыбнулся так открыто и предложил это так просто, что она не смогла ему отказать. И дала свой номер телефона. И так началось то, что продолжается уже три года.

Она работает на радио, он – программист. Они не такие, как все. Ей было наплевать тогда на насмешки подруг, не понимающих, «зачем он ей нужен»? Он ведь странный какой-то. Как будто вечно рассеянный. Потерянный. С внешностью заурядного гения. Подругам нужно было чего попроще. Женатого, толстого или старого… А ей необходим был он. Как воздух необходим в затхлом, непроветриваемом помещении.

Она думает иногда, что умерла бы без него, как без воздуха. Задохнулась. Не выдержала бы. У них дома не проведена антенна к телевизору. Они смотрят только классику и только то, что сами хотят. То, что им интересно. И слушают они не «Тату», не Билана, а джаз. Очень странно для столь молодых людей. Не сходить ли им к врачу?

По выходным они с утра отправляются на Андреевский спуск, потом – в какую-нибудь галерею. Обедают в тихой кафешке на Подоле, а потом идут в кино. К вечеру бродят по парку над Днепром. Им очень интересно вдвоем. Они разговаривают часами и вместе любуются закатом.

Некоторые крутят пальцем у виска, когда речь заходит о них. Я знаю жизнь этих «некоторых». Но это нормальная жизнь. А у Ани и у Кости – ненормальная. Они ведь настолько «неправильные», что могут ухнуть накопленные на мебель деньги и рвануть на неделю в Париж. И приехать богатыми впечатлениями, но без копейки в кармане. И им нравится жить так. Так, как хочется. Так, как дышится. А не так, как «принято».

И не так, как живут многие. Очень многие. Почти все. Не так, как живут их ровесники, лепящие себе кумира в виде автомобиля или квартиры и пашущие на этого кумира. И, усевшись в авто, вымаханное киркой за пару лет, чувствуют ли эти люди удовлетворение? Чувствует ли удовлетворение женщина, имеющая парочку любовников на стороне? Или задумывается над вопросом, кто кого имеет на самом-то деле?

Мы, выросшие в двадцатом веке и живущие в двадцать первом, благополучно скончались бы, стоило бы нам только оказаться в десятом, например, столетии. Мы умерли бы, не выдержав чистоты воздуха. Нашим легким, мутировавшим вместе с миром, необходимы загрязнения. Мы не можем дышать по-другому. Я в Карпаты приезжаю, и у меня голова болит два дня от чистоты воздуха.

Но есть среди нас люди, которым наш воздух, привычный и «нормальный», отдает смрадом разложения. И этим «ненормальным» тяжело дышать в нашем мире. И тогда они создают свой собственный мир. И живут в нем, наслаждаясь свободой, дарованной только тем, кто не играет по условиям, поставленным кем-то. И свобода, дарованная таким «ненормальным», стоит того, чтобы быть чуть-чуть «не такими», как все…