Неравнодушие. Часть 1

Катя смотрела на улицу через промерзшее стекло последнего случайного троллейбуса. За окном – февраль. Жесткие снежинки, которые гнал пронизывающий до костей ветер, ударялись в стекло и, изменив траекторию полета, исчезали во тьме. «Так и я. Изменила траекторию своей жизни. Когда? Как так произошло?» Катя горько усмехнулась своим мыслям. Вопросы без ответов.

Да и найди она ответ, что изменилось бы? «Ничего уже не исправить…» Катя поглубже закуталась в легкую весеннюю ветровку, прикрыла глаза. Ехать до конечной. «Тем лучше», - подумала Катя. Выходить в ледяную тьму этого февральского вечера совсем не хотелось. Пришло странное состояние между сном и бодрствованием...

Катя родилась в Екатеринбурге. Из раннего детства в памяти всплывали теплые добрые картинки. Бабушка испекла любимый яблочный пирог. Мама завязывает Катюше-маленькой бантик на голове. Катюша смотрится на себя в огромное, на всю стену зеркало. Она счастлива. Она смеется… Приезд отца. Его пальто приятно пахнет кожей и снегом… Отец работал на севере на бурильных установках и домой приезжал не так уж часто. Он гладит Катюшу по волосам широкой теплой ладонью. Говорит что-то хорошее…

Отец умрет, когда Кате исполнится семь лет. Рак крови. Перед этим они с мамой переедут в Киев. Дедушка-генерал пригласит любимую дочь с зятем и внучкой к себе в огромную свою квартиру. И они останутся в Киеве жить. Влюбятся в свечки каштанов, в фонтаны, в тихие улочки украинской столицы. Кате будут говорить не все. То, что отец болен, она догадается, конечно, сама. Но в то, что он умрет, не будет верить до самого конца и мама. А он умер…

Катя открыла глаза. За окном все тот же февральский вечер и ветер, троллейбус скрипит и раскачивается. В салоне выключен свет. «Вот и хорошо», - подумала почему-то Катя. И вновь сомкнула припухшие веки…

Может, тогда все и началось? После смерти отца. Она вспомнила школу. Ей одиннадцать лет. В пальцах зажата сигарета, предложенная кем-то из старшеклассниц. Дым приятно щекочет гортань, вытекает тонкими струйками из сложенных «трубочкой» губ…

Ей тринадцать. В школе сплошные проблемы, мама вышла замуж. Дядя Сережа, мамин муж, относится к Кате, как к родной. Да что там! Не всякий отец к родной дочери так относится. Но у девочки внутри сидит какая-то заноза. Не дает воспринимать белое – белым, черное – черным. Все кажется грязно-серым. И мир начинает играть яркими красками, только лишь стоит покурить «травки». Всего-то навсего – «травка». Чепуха ведь. Все курят…

Через два года Катя впервые укололась героином. В пятнадцать. Симпатичную девчонку с радостью звали во всевозможные компании. Ей льстило внимание со стороны «взрослых» людей. И «взрослые» люди предложили как-то попробовать «взрослую» вещь. И Кате понравилось. Она не была, конечно, наивной глупышкой и про зависимость слышала много раз. Но все это казалось таким далеким, нереальным.

«Со мной такого никогда не случится…» Какой наркоман не успокаивал себя подобными фразами? Когда Катя осознала, что зависима, она все рассказала маме. Та не поступила, как поступили бы девять матерей из десяти на ее месте – не стала кричать и винить дочь во всех смертных грехах. Она поняла, что в дом пришла настоящая беда. И стала бороться…

Троллейбус качнуло, Катя вынырнула из сна. Становилось невыносимо холодно. Ветровка не спасала, а печка в троллейбусе не работала. «Вот бы замерзнуть сейчас - и все», - мечтательно подумала Катя и закрыла глаза…

Когда Катю помещали в клинику в пятый раз, врач сказал матери:
- Вы молоды и красивы. Родите себе еще одного ребенка. Любите его, вкладывайте в него все, что есть в вас хорошего. Эта – не жилец. Ее невозможно вылечить, понимаете?
- «Эта» - моя дочь. Мне очень тяжело, но я буду за нее бороться до конца, - тихо сказала мама.

И боролась. И платила деньги врачам и всевозможным «бабкам». А Катя, выйдя из больницы, прямиком направлялась в притон. Мама пыталась везде брать с собой дочь, прятала деньги. Потом решила отправить дочь к бабушке в Екатеринбург. Смена места, смена круга общения. Катя загорелась этой идеей. По прибытии в Россию, в город, где родилась, девушка записалась на несколько кружков и курсов. Начиная с кружка танцев и заканчивая экономическими курсами. А через две недели увидела в автобусе парня с типичным «наркоманским» лицом. Познакомились. Тот привел ее на так называемую «точку». Катя укололась.

Мама боролась за дочь. Но это была война с ветряными мельницами… Катя вернулась в Киев, не прожив у бабушки и двух месяцев. В Киеве девушка связалась с компанией себе подобных наркоманов, которые промышляли кражами в транспорте. Стала карманницей. И решила уйти из дома. Начать, так сказать, «самостоятельную жизнь». И жила этой жизнью до сегодняшнего дня.

Днем – воровать. Опасение быть пойманным, сданным в милицию или избитым отходило на второй план. На первом – ужас от того, что можно не достать денег на вечернюю дозу. Ведь тогда – ломка. Вечером – покупать наркотик и колоться. Ночью – лежать в полузабытьи на продавленном диване в чужой квартире. Квартире, в которой чужие воспринимаются, как свои, а «свои» готовы перегрызть друг другу горло за куб мутной жидкости в шприце…

Но хозяин квартиры и большая половина подельников Кати по преступному ремеслу «спалились». Были пойманы с поличным. И сегодня был суд. И сели все. Никаких тебе «условно», никаких отсрочек приговора. Сели. А она осталась на свободе. И теперь едет в промерзшем троллейбусе домой…
- Эй! Конечная! – кто-то тормошил за плечо.

Катя открыла глаза. На нетвердых ногах направилась к выходу из троллейбуса.
«Зачем я живу? Зачем я вообще родилась?» Девушка мучалась этими вопросами уже не первый месяц. Иногда в мозгу вставало горящими буквами: «ТЫ УМРЕШЬ! ТЫ В ТУПИКЕ!»

Мама приняла ее. Ничего особо не спрашивала – и так все видно и понятно. Отчим накормил на ночной кухне, пытался поговорить, но Катя не хотела ни с кем общаться. Ушла в комнату, повалилась на кровать. Если завтра не достанет денег на дозу, значит, это последняя ее ночь со сном…

Катю задержали через три дня, когда она пыталась вытянуть кошелек в автобусе. В день, когда был назначен суд, девушка вдруг испытала такой прилив безразличия к своей судьбе, что не хотела вставать утром из постели, и маме пришлось буквально насильно тащить ее.
- Три года условно с отсрочкой приговора на два года.
Приговор не вызвал никаких эмоций. Не села. «Это значит, что вечером надо где-то достать наркотик»…

Через две недели Катю арестовали за кражу. Теперь все было гораздо серьезнее. Прокурор запросил семь лет. Оглашая приговор, судья озвучила нереальную цифру – пять. Пять лет. Если в днях – 1825. Можно еще перемножить на часы. Можно – на минуты. В секундах вообще – космическое какое-то число получается. В камере на Лукъяновке Катя перемножала и делила годы своей жизни, которые ей доведется провести за колючей проволокой.

Она давно не пыталась уже бороться с течением, которое несло ее в пропасть. Но выйдя как-то на прогулку во внутренний дворик тюрьмы, посмотрела на кусочек неба, обнесенный арматурной клеткой. И остановилась на мгновение, словно завороженная. «Боже, как красиво!»

Была ранняя весна, ветерок доносил ни с чем не сравнимый запах молодой листвы. Небо было прозрачно-бирюзового цвета. «Я ведь не смотрела на небо лет пять!» - с ужасом подумала Катя. И в сердце поселилась маленькая искорка надежды. Я жива. Я буду жить. «Господи, помоги мне прожить эти оставшиеся четыре года и десять месяцев!» Она обратилась к Тому, в существование Кого не верила ни секунды своей жизни. Верила мама, верил отчим. Она смеялась. Она знала, что мама молится за нее каждый день, и сейчас это вдруг придало ей сил…

Катя попала в лагерь под Одессой. Мама посещала ее и выслала ей курс заочного библейского обучения. Странно было видеть сидящую на верхней шконке красивую девушку с зажатой в зубах сигаретой, внимательно читающую Библию.
- Катюха, ну расскажи, чего вычитала! – говорил кто-то.

И она рассказывала вечерами подругам по несчастью библейские истории. Те слушали с интересом, начиналось живое обсуждение. Катя была «подкована» сильнее всех (мама много раз брала ее с собой на проповеди, лишь бы не шаталась по притонам да по улицам), поэтому последнее слово всегда было за ней. И тогда кто-то сказал: «Говоришь ты, конечно, хорошо… А в жизни что-то… Не очень». И Катя ответила:
- Я стану другой. Увидите…
Женщины кивали головами. Без уверенности. Так, чтобы не обидеть…

В 1998 году абсолютно неожиданно вышла амнистия на Катину статью. Это было радостным шоком. Она, как отбывшая одну треть срока, подлежала условно-досрочному освобождению! За Катей приехали мама и отчим. Дома ждал праздничный обед. На улице ждали старые «друзья»…

Катя легла лечиться на Демеевку в шестой раз.

Продолжение следует…