Неразборчивый в связях Бабель

Говорят, гении трудно поддаются общим правилам. На то они и гении, чтоб отличаться от всех и сказать или сделать что-то совершенно новое, увидеть мир совершенно иными глазами. А так как они видят его по-другому, обычным людям часто кажется, что эти люди неразборчивы в связях, имея дело с опасными и неподходящими представителями рода человеческого.

Таким был и Исаак Бабель. Он родился в Одессе на Молдаванке в 1894 году. И через всю жизнь пронес замечательные одесские черты, которые и сделали его неповторимым мастером слова. То есть был авантюристом, отчасти дон Жуаном, обладал прекрасным одесским юмором и невероятной смелостью мысли и поступка.

Это позволило ему, находясь в гуще событий начала века, оставаться тонким психологом, писателем, умеющим уловить самую суть происходящего.

Став кандидатом экономических наук, он увлекался психологией, психиатрией, юриспруденцией, поступил сразу на 4-й курс юридического факультета бехтеревского Петроградского психоневрологического института. Правда, не закончил. Началась война, в которой Бабель принял непосредственное участие в качестве простого солдата на румынском фронте. Потом стал активным участником гражданской войны, участвовал в продразверстке, заболел тифом и в 1920 году вернулся в Одессу, где работает в Госиздате. Там он пишет свои знаменитые «Одесские рассказы», а потом военным корреспондентом отправляется в Первую конную армию Семена Буденного. Полгода проводит бок о бок с конармейцами, досконально изучив их нравы и написав об этом роман в рассказах под названием «Конармия». Одну из самых правдивых и беспощадных книг о гражданской войне.

«Краткость содержания соперничала в моих творениях, – писал Бабель, – с решительным забвением приличий. Часть из них, к счастью благонамеренных людей, не явилась на свет. Вырезанные из журналов, они послужили поводом для привлечения меня к суду по двум статьям сразу – за попытку ниспровергнуть существующий строй и за порнографию. Суд надо мной должен был состояться в марте 1917 года, но вступившийся за меня народ в конце февраля восстал, сжег обвинительное заключение, а вместе с ним и самое здание Окружного суда».

После войны Исаак ведет жизнь довольно разнообразную, в том числе, и по отношению к своему окружению. Его первая жена уехала от неверного мужа в Париж, Бабель увлекался другими женщинами, а однажды познакомился с Евгенией Соломоновной, тогда еще Хаютиной. Бурный роман длился до самой смерти Гени, ставшей впоследствии женой Ежова. В 1932 году писатель познакомился со своей последней женой – двадцатитрехлетней Антониной Николаевной Пирожковой. При этом поддерживает связь с первой, которая живет в Париже. Другие родственники Бабеля живут в Брюсселе и постоянно зовут его прочь из Москвы. Добившись разрешения выезда за границу, он уже готов остаться тут с родными и старой женой. Но возвращается в Россию, ему трудно остановиться. Однажды окунувшись в революционную и послереволюционную стихию красного террора, он будто играет с ней в поддавки.

В 1936 году умирает Максим Горький, который все это время покровительствовал Бабелю. По Москве, куда вернулся Исаак, катится волна политических репрессий. Великая чистка началась. А Бабель ведет себя по-прежнему, считая, что неуязвим.

Однажды он приволок интеллигента Илью Эренбурга в какую-то пропахшую дымом забегаловку, кишащую забулдыгами и бездомными бродягами, и начал общаться с этими сомнительными личностями на равных. Эренбург был в шоке, осторожно на ухо спросил: «Что мы делаем в этой дыре?» Бабель удивленно на него посмотрел, пораженный тем, что товарищ не понимает таких простых вещей: «Тут ведь так интересно!»

Ему все было интересно. Война, революция, коллективизация, вероятно, из голого интереса вместе с чекистом Аграновым Бабель ходил наблюдать расстрелы врагов революции и спал с женой главного палача молодой советской России – Николая Ежова.

Опасное и тревожное время, в которое ему выпало родиться и жить, захватило его с головой. Но, обладая зорким взглядом и чутким сердцем, Бабель все-таки не мог быть простым наблюдателем и равнодушным летописцем событий, которые разворачивались на его глазах.

В тридцатые годы он отправился в украинское село Великая Старица, чтобы изучить обстановку на месте и написать о том, как идет коллективизация. Вот как он об этом рассказывает в одном из писем: «Одно из самых резких воспоминаний за всю жизнь – до сей минуты просыпаюсь в липком поту». А через какое-то время в письме своей жене признается: «Повидал я в Гражданскую потасовку много унижений, топтаний и изничтожений человека как такового, но всё это было физическое унижение, топтание и изничтожение. Здесь же, под Киевом, добротного, мудрого и крепкого человека превращают в бездомную, шелудивую и паскудную собаку, которую все чураются, как чумную. Даже не собаку, а нечто не млекопитающее…»

О своих впечатлениях от жизни он писал не только в письмах, конечно. Его гениальные рассказы полны подробностями, о которых никогда не сообщалось в газетах. А о коллективизации в Великой Старице Бабель написал целый роман. Только это книга никогда не увидела свет, литературоведам известны лишь чудом сохранившиеся отрывки, по которым можно судить о замысле и невероятной силе этого произведения, вероятно, прочитав которое, Сталин и отдал приказ об уничтожении Бабеля.

Роман назывался «Великая Криница», и первая его глава была опубликована в журнале «Новый мир» за октябрь 1931 год. Это был рассказ «Гапа Гужва», описывающий сельскую свадьбу и расправу над странницей, рассказавшей Гапке о том, как Воронковский судья проводил коллективизацию.

Сохранились и другие отрывки из романа, например, чудом уцелевший кусочек под названием «Колывушка» о судьбе семьи раскулаченного Ивана Колывушки. Вот как мастерски об этом пишет Исаак Бабель:

«– Дом твой под реманент забирают…
– А меня?..
– Тебя на высылку…»
«Иван стоял, упершись в стену. Дыхание его, гремя, разносилось по двору. Казалось, он производит трудную работу, вбирая в себя воздух и выталкивая его…
– Я человек, — сказал вдруг Иван окружившим его, — я есть человек, селянин…»
«В кругу стоял Колывушка в рубахе навыпуск под жилеткой, с белой головой. Ночь посеребрила цыганскую его корону, черного волоса не осталось в ней. Хлопья снега, слабые птицы, уносимые ветром, пронеслись под потеплевшим небом. Старик со сломанными ногами, подавшись вперед, с жадностью смотрел на белые волосы Колывушки.
– Скажи, Иване, — поднимая руки, произнес старик, — скажи народу, что ты маешь на душе…
– Куда вы гоните меня, мир, — прошептал Колывушка, озираясь, — куда я пойду… Я рожденный среди вас, мир…
Горбун придвигался на тонких вывороченных ногах. Что-то свистело в нем, как в птице.
– Тебя убить надо, — прошептал он, догадавшись, — я за пистолью пойду, уничтожу тебя…
Лицо его просветлело, радуясь, он тронул руку Колывушки и кинулся в дом за дробовиком Тымиша. Колывушка, покачавшись на месте, двинулся. Серебряный свиток его головы уходил в клубящемся пролете хат. Ноги его путались, потом шаг стал тверже. Он повернул по дороге на Ксеньевку.
С тех пор никто не видел его в Великой Старице».

Потрясающе просто и глубоко. Вероятно, было и что-то еще более страшное в этом романе, так как, несмотря на заступничество Горького и самого Ежова, книга никогда не увидела свет. А самого автора уничтожили.

Он не мог не писать правду о том, что происходило. Даже удивительно, как некоторые его рассказы, его «Конармия», за которую Буденный хотел расстрелять Бабеля на месте как врага трудового народа, все-таки увидели свет. Конечно, этому активно способствовал Горький, считавший писателя гением. Отчасти помог и Ежов, так как связь его жены с писателями, артистами и художниками невольно возвышала и этого необразованного карлика, который писал о себе в анкете: «образование неоконченное низшее». Ежов, человек, который и трех классов не закончил, решал судьбы миллионов людей. Но что на самом деле рядом с ним делал Исаак Бабель, часто бывавший на литературных вечерах в доме Ежова, неужели во всем виновата его неразборчивость или было что-то другое?..

Есть мнение, что его любовница, жена Ежова, Евгения Соломоновна Гладун, которая в 1938 году таинственным образом умерла в подмосковном санатории имени Воровского от передозировки люминала, была агентом британской разведки и завербовала туда мужа и Бабеля.

За неразборчивость в связях писатель, в конце концов, и поплатился. Его обвинили в сотрудничестве с английской разведкой и 15 мая 1939 года арестовали, а 27 января 1940 года расстреляли. В приговоре было записано: «Будучи организационно связанным по антисоветской деятельности с женой врага народа Ежовой-Гладун_Хаютиной-Файгенберг, последней Бабель был вовлечен в антисоветскую деятельность, разделяя цели и задачи этой антисоветской организации, в том числе и террористические акты… в отношении руководителей ВКП(б) и Советского правительства».

Все рукописи пропали безвозвратно. Остались только рассказы, опубликованные еще при жизни писателя и память о необычайно яркой личной и писательской судьбе.