Темная сторона доброй сказки

Речь пойдет об одном из самых таинственных сказочников всех времен и народов. Чьи книги «Алиса в Стране чудес» и «Алиса в Зазеркалье» стали настоящим подарком для детей и взрослых и до сих пор разгадываются нами, открывая все новые и новые грани гениальных пророчеств человека, будто игравшего с логикой, словом и привычным восприятием. Его личность не менее загадочна, чем его книги. А зовут сказочника Льюис Кэрролл.

Мало кто знает, что Льюис Кэрролл это не настоящее имя писателя. Это головоломка, которую он для нас придумал. Его звали Чарльз Лютвидж Доджсон. После «перевода» имен Чарлз Лютвидж на латынь и обратного «перевода» с латыни на английский получился Льюис Кэрролл. В какой-то степени, это был тот рыжий парик, который нацепил на себя чопорный, верный викторианским традициям и принципам, застегнутый на все пуговицы человек в черной сутане – диакон Чарльз Лютвидж Доджсон, принявший сан и обет безбрачия. Но он сам для себя был загадкой. В нем все время будто жили два, а может быть и три, четыре и пять… разных человек.

Ассиметричное расположение глаз, повернутые уголки губ, одно ухо совершенно не слышит. Он застенчив и страшно заикается, особенно, когда волнуется. При этом ему приходится читать лекции и выступать с проповедями. Современники вспоминали, что Доджсон читал лекции так же, как и проповеди, ровным монотонным голосом, совершенно бесстрастно и очень нудно. Если кто-то перебивал его, он начинал заикаться, и все заканчивалось полным ораторским провалом.

Человек-загадка, написавший такое огромное количество писем, дневниковых записей и других произведений, что это даже трудно представить. Сотни тысяч писем… Столько буковок не сложил в предложения ни один даже самый выдающийся графоман на свете. Он наказал своим родственникам обязательно после его смерти уничтожить все записи. Но они почему-то этого не сделали. Однако очень активно поработали над тем, чтобы вымарать и уничтожить в этих записях то, что, по их мнению, не вписывалось в созданный ими образ доброго сказочника, профессора-маргинала и добродетельного гражданина, каким они хотели бы его показать перед публикой. Каким собственно и стал Льюис Кэрролл для многих поколений детей.

А на самом деле…

Образ доброго сказочника был всего лишь одной из граней его бесконечно загадочной личности. Кэрролл всю жизнь только то и делал, что сочинял головоломки для себя и окружающих. Однажды он написал о том вынужденном желтом парике, который ему пришлось надеть на голову в угоду обстоятельствам. Парике, изуродовавшем его настоящие кудри, не способные больше отрасти.

Когда легковерен и молод я был,
Я кудри растил, и берег, и любил.
Но все говорили: «О, сбрей же их, сбрей,
И желтый парик заведи поскорей!»
И я их послушал и так поступил:
И кудри обрил, и парик нацепил –
Но все закричали, взглянув на него:
«Признаться, мы ждали совсем не того!»
«Да, — все говорили, — он плохо сидит.
Он так не к лицу вам, он так вас простит!»
Но, друг мой, как было мне дело спасти? –
Уж кудри мои не могли отрасти…
И нынче, когда я не молод и сед,
И прежних волос на висках моих нет.
Мне крикнули: «Полно, безумный старик!»
И сдернули мой злополучный парик.
И все же, куда бы ни выглянул я.
Кричат: «Грубиян! Простофиля! Свинья!»
О, друг мой! К каким я обидам привык,
Как я поплатился за желтый парик!

Что же на самом деле было под тем париком! Какова темная неведомая сторона загадочной доброй сказки Льюиса Кэрролла? Что же там, в его таинственном, скрываемом родственниками зазеркалье?

Начнем с того, что Кэрролл вовсе не был сказочником. Он был профессором математики Оксфордского университета и всю жизнь занимался доказательством теорем, созданием задачников и решением математических уравнений.

Чарлз родился в семье священника, в небольшой деревушке Дарсбери, графства Чешир, недалеко от Лондона. Как раз там, где обитают исчезающие и появляющиеся из ничего улыбчивые Чеширские коты. В семье было множество детей, которых ему приходилось нянчить. Для того, чтобы развлечь своих семерых сестер и трех братьев, мальчику нужно было постараться. И он придумал домашний театр, для которого сам писал пьесы и с удовольствием исполнял их перед маленькой публикой. Театр был его страстью. Но отец, как всегда это бывает, видел иное будущее для сына. Духовное или научное. Впрочем, это было подходящее для него поприще, так как по характеру мальчик был очень застенчивым. И это объяснялось его внешностью. Неуклюжестью. Только рядом с детьми, он будто оживал, фонтанировал идеями и мастерски сочинял истории. В его голове постоянно взрывались фейерверки невероятных идей. Только математика, наука для ума, могла усмирить постоянный мыслительный процесс в его умной голове.

Настоящей отдушиной для Кэрролла оказалась однажды встреча с девочками в парке, которые были дочками его коллеги. Играя с ними, он оттаивал душой. Это был праздник для замкнутого человека, который с детьми будто открывался сам себе. С маленькими девочками он не был ни застенчивым, не скованным. Мог дать волю своей фантазии и создать свой особый, ни на что не похожий мир. Одна из девочек, по имени Алиса, нравилась больше других, запала ему в душу, и он встречался с ней, когда она уже стала девушкой и вышла замуж. Фотографировал и написал специально для нее продолжение сказочной истории.

Чем были сказки для Кэрролла?

Согласитесь, это не обычные детские сказки. Скорее, головоломки, абсурдные и загадочные. Сказки, которые затягивают в логические лабиринты, и ты не устаешь их трактовать. Но и для самого Кэрролла эти сказки были своеобразным терапевтическим средством от снедающей его идеи. В чем она заключалась? Может быть, сам Кэрролл не смог бы определенно ответить на этот вопрос.

Возможно, он искал некую, находящуюся за гранью его понимания истину, которой владели дети. Ребенок свободен от взрослых барьеров, он умеет разрывать шаблоны и проникать в тайны мироздания. Кэрролл хотел поймать то ускользающее состояние беспечного и свободного от условностей детства, когда возможно, все что угодно, все, что пожелаешь. Состояние, освобождающее от определений, управляющих этим миром.

Такое состояние Кэрролл ищет в своих сказках. Он играет со словами и цифрами, с тем, что является универсальным материалом, с помощью которого люди пытаются объяснить все, что их окружает. И чувствует, что прав, потому что мир – это всего лишь матрица определений, он придуман нами, благодаря словам, называющим предметы и явления. Иной, настоящий мир далек от наших фантазий, он необозрим и недосягаем для разума, пытающегося придумать ему жесткие шаблоны имен, формулировок и дефиниций. Кэрролл мечтал попасть в этот настоящий мир, вырваться из матрицы.

Хотел уйти от матрицы вещей,
От тьмы определений и условий,
От текстов, что погрязли в многословье.
И позабыл про логику вообще,
Не следовал ни праву, ни закону,
Мир не деля на женщин и мужчин,
Он истину не возлагал на щит.
Но выбраться из матрицы вещей
Не смог, не вытащил себя из этой мути,
Которая иллюзия по сути.
И в текстах растворился и исчез.

Мне почему-то кажется, что на подсознательном, интуитивном уровне, свободном от логики, математики и лингвистики, Льюис Кэрролл почувствовал, где находится тот портал, через который можно проникнуть за границы матрицы. Наметил направление. Для него это была та самая кроличья нора, в которую провалилась Алиса.


Многие видели в образе девочки самого Кэрролла, а в норе – сами понимаете, что… Особенно, если учесть, что Кэрролла тянуло к девочкам. Позднее его будут обвинять в порочных помыслах, приводить в качестве доказательства его фотографии, где запечатлены обнаженные и полуобнаженные девочки, с которыми дружил этот взрослый мужчина. Скорее всего, это только домыслы. Ведь все фотографии в викторианской Англии того времени можно было делать только с разрешения родителей и в их присутствии.

Вероятно, у Кэрролла были какие-то фантазии насчет малышек, в том числе, относительно Алисы Лиддел, которая стала прототипом его героини. Но тут важно другое. Мне кажется, он интуитивно чувствовал, что именно девочка (женщина меньше) и представляет собой этот незамутненный ничем портал в другое измерение. Она дарит его мужчине через свою черную дыру, которая может вывести куда угодно.

• Например, в темноту, если это касается уже взрослой женщины, которых Льюис Кэрролл знал немало, судя по всему. Но скрывал это от всех, доверяя правду только своим бумагам и письмам.
• Темная кроличья нора может вывести и в некий чудесный мир, в волшебную сказку. На это способна только чистая женщина, то есть девочка Алиса, с помощью которой и сам Кэрролл так мучительно хотел попасть за пределы матрицы.

Его личная жизнь не дала ему такой возможности. Он, как утверждают исследователи, до конца дней остался девственником (во всяком случае, родственники изо всех сил старались изобразить его таким, уничтожая неподходящие записки), да и посвящение в сан требовало безбрачия. Он не был женат, у него не было детей, хотя, судя по сказкам, он их очень любил. Но Льюис Кэрролл всю жизнь искал выход из матрицы в ту чудесную страну, в которую можно проникнуть через выдуманную им кроличью нору или через зеркало. Ну, может быть, еще через нагромождение математических формул и решение немыслимо сложных уравнений.

Удивительно, но каждому из нас, Льюису Кэрроллу, в том числе, предоставлена такая возможность без всех этих мучительных поисков. И эта возможность открывается в любви. Безусловной и безграничной. В том ощущаемом на подсознательном уровне проникновении в иное измерение, которое мы испытываем в минуты счастья, экстаза, эйфории. Туда могут проникать поэты и музыканты, люди, способные творить свой собственный мир с помощью звуков, знаков и слов. Туда легко попадают влюбленные. Дело даже не в сексе. Просто с его помощью это сделать легче.

Так что же этот сказочник искал?
За черною дырой освобожденья,
Которая на буковки не делит
Песчинку, утонувшую в песках.
Свободен от законов и условий,
Он, созданный из плоти и тоски,
Хотел понять, о чем грустят пески,
Текущие в клепсидрах послесловий.

Изначально мы все можем творить этот мир по своему усмотрению. Сейчас уже ни для кого не новость набившие оскомину фразы: «Мысль материальна!» «Внешнее равно внутреннему!» «О чем мы думаем, то с нами и происходит!» Многие, зная эти фразы, на практике их еще не почувствовали. Но кое-кому уже удалось шагнуть за матрицу, понять, что все вокруг – это лишь продукт нашего воображения, мысли и слова.

О том, что мира не существует, давно известно. Эта идея не нова. Экзистенциалисты считают, что он появляется только в нашем воображении и приобретает реальные черты тогда, когда мы даем ему определения. То есть, называя предметы, мы даем им возможность стать действительностью. Данные нами названия и определения формируют то, что нас окружает.

Создается такое впечатление, что Кэрролл бродил где-то очень близко. Недаром он так внимательно относился к слову и математическому анализу. Собственно, к тому, с помощью чего человек и может сформировать этот мир, назвав и определив его очертания.

Как вы думаете, почему между людьми постоянно возникают противоречия, конфликты и войны? Потому что люди не могут договориться об определениях, то есть о правильном толковании тех или иных слов. Как только они это сделают, конфликты исчезнут.

Слово и является, на мой взгляд, тем универсальным порталом в иной мир, который так искал Льюис Кэрролл.

Кстати, не случайно Кэрролл увлекся фотографией. Она давала возможность поймать мгновение. Запечатлеть его, материализовать, так же, как материализует слово, этот придуманный нами мир. Он очень любил фотографировать девочек. Будто ему хотелось понять, являются ли они реальными людьми или его фантазиями. «Жизнь – это всего лишь сон», – так заканчивает Льюис Кэрролл свою книгу. Так, может быть, он прав?..