Любовь и борщ

Идеальная женщина. Женщина–мечта. Та, с которой можно провести остаток дней, восхищаясь, умиляясь и благодаря судьбу за то, что эта женщина принадлежит только тебе. Тебе одному. Какая она?

Для мужчины – одна. Для матери этого мужчины – другая. Для друзей этого мужчины – третья. Идеала, как известно, в природе просто не существует. Кто-то находится ближе к идеалу, кто-то дальше. Но идеала-то – нет! Нет эталона, на который следует равняться. И тогда за эталон мы берем какую-нибудь Софи Лорен или Монику Белуччи. А может быть, чью-то жену из соседнего парадного.

- Эх, мне б такую… - прямо как в песне, произнесет кто-то. Оближись, друг, и домой беги! К жене любимой. Единственной. Той, которой обещал быть верным до конца дней своих.

Хочу рассказать об идеальной женщине. Женщине–мечте. Идеальной она стала для своего мужа. Но некоторые награждали ее такими нелестными эпитетами, как «неумеха», «ленивая корова» и «худшая из худших жен». Однако по порядку…

Меня познакомили с семьей Ш. приблизительно год назад. Я ехал с близким другом в его машине, и в центре города он вспомнил вдруг, что ему срочно нужно заскочить к «одним родственникам». Заскочили. Дверь нам открыл глава семьи, одетый в симпатичный пуловер. Белоснежный воротничок сорочки, строгий и при этом стильный галстук. Тонкие золотые очки.

- Здравствуйте, молодые люди! Проходите. Прошу, - он распахнул дверь пошире.

Именно так я представляю себе настоящую киевскую интеллигенцию, не додушенную большевиками и выжившую в современный период повсеместного «ожлобывания». Не дай Бог к столу с утра выйти в майке! И завтрак ни в коем случае не на кухне, а в столовой.

- Не беспокойся, любимая, я сам молодых людей чаем напою, - сказал он кому-то в комнату и, пожав нам руки, удалился на кухню.

«Любимая» встретила нас радушно, с открытой улыбкой на устах. Это была женщина лет шестидесяти, стройная, с живыми глазами на красивом лице, которое ничуть не портили глубокие морщины вокруг глаз. Такие морщины бывают обычно у людей, которые очень часто улыбаются. У «весельчаков» по жизни.

- Присаживайся, Владик, - это она моему другу, - и познакомь меня со своим товарищем.
- Это Толик, это Мария Николаевна, моя тетя.
- Очень приятно, - проговорил я, ни на миллиметр не кривя душой.

Действительно, впечатление от тети и дяди товарища были самые что ни на есть приятные. Я уселся в глубокое кресло с резными ножками и с интересом стал рассматривать комнату. По стенам – картины, возле окна – рояль. На окнах – гардины. Вдоль стен – бесчисленные стеллажи с книгами.

Мария Николаевна расспрашивала друга об общих знакомых, об учебе (друг учится в Голландии). Не забывала и обо мне:
- Анатолий, а вы как считаете, нужно ли у нас легализовать марихуану?

Я не ожидал от этой «бабушки» подобного вопроса, поэтому слегка замешкался с ответом:
- Я, знаете ли, верующий человек, поэтому считаю, что подобное недопустимо.
- Вот как… Я не столь категорична, но, в отличие от Владика, - она улыбнулась моему товарищу, - скорее готова принять вашу сторону. Вопрос настолько спорный, мне кажется, что рубить с плеча здесь никак…

Появился глава семьи с чашками на подносе.
- Не откажите, будьте любезны, сам испек, - это он о кусочках пирога, любовно разложенных на блюдцах.
- Вот Николаша недавно общался с немцами, так они, представляете, искренне считают нашу страну вполне свободной от такой проблемы, как наркотики. Да, Николаша? – Мария Николаевна смотрит на мужа.

- Ну, они от многого нас свободными считают… От цензуры, от несвободы. Мол, после революции все изменилось, - глава семейства усмехается, поправляя очки.
- А вы, Анатолий, как к недавним событиям относитесь? «Сочувствующий», или противник? А может быть, участник? – Мария Николаевна с интересом смотрит на меня.

- Участник…
- Боже, как интересно! – женщина явно заинтересована, - Я-то знаю о том, что происходило, так сказать, внутри, от людей моего возраста. Очень было бы интересно узнать ваше мнение. Мнение молодого поколения…

И мы разговариваем о революции. Причем, женщина владеет такой информацией, которая мне весьма и весьма интересна. Она говорит, а я раскрываю рот от удивления. Действительно интересно!

Спустя некоторое время наша беседа перерастает в оживленную дискуссию по поводу «надо было или все же не стоило?» Я чувствую себя так, как будто знаком с этими людьми целую вечность. Выпито по литру ароматного чая, съеден весь пирог.

- Вот Николаша, как это принято говорить, «от сохи». Сам пробивался, сам приехал в Киев без гроша. Мне кажется, что сегодня очень трудно встретить современного Ломоносова. Владик мечтает остаться за пределами Родины, множество детей наших знакомых уже там…

И мы обсуждаем перспективы для тех, кто «здесь».

Во время всего разговора я несколько раз перехватываю взгляд «Николаши» на жену. Он смотрит на нее с обожанием. Иногда не соглашается с ее мнением, иногда начинает сыпать контраргументами. Но всегда смотрит с интересом и любовью. Ему очень интересно с ней. Ему интересно ее мнение.

Проходит несколько часов. Вернее, я не замечаю бег времени, но вижу вдруг, что за окном сумерки. И мы с другом начинаем собираться.
- На следующей неделе в Киеве проходит выставка художников-передвижников. Мы собираемся посетить. Вы как относитесь к живописи, Анатолий?

И я рассказываю, как отношусь к живописи. Называю свою фамилию и отчество.
- Вы сын того самого? – Мария Николаевна задыхается от восторга.
- Ну… В некотором роде, - улыбаюсь я.
- В некотором роде?! – женщина заливается заразительным смехом, - ну, надо же! Сын – в некотором роде!

Мы весело прощаемся, глава семьи крепко жмет мою руку. Мария Николаевна берет у меня номер мобильного.
- В следующую среду не планируйте ничего, пожалуйста. Сходим, посмотрим. Поспорим, - она подмигивает.

Мы выходим с другом на улицу.
- Всегда так! – товарищ улыбается.
- Как?
- Да так! Зайдешь на пять минут, зависнешь на пять часов.
- Слушай, это нечто. Я давно так интересно не общался, - я не скрываю своего восхищения родственниками Влада.

- Да. Интересные личности, - соглашается он.
- Только, знаешь… Не все так к Марии относятся, - он подыскивает слово, - доброжелательно.
- Не понял. Почему? – мне непонятно, чем такой человек, как Мария Николаевна, может вызвать недоброжелательность.

- Да, понимаешь… Моя мама – сестра Николая Павловича, ты понял? Так вот, она не общается с Марией уже лет пять. Да и до этого общение не приносило ничего хорошего.
- Почему? – я в недоумении.

- Они познакомились с дядей, когда тот только приехал в Киев. Мария – из интеллигентной семьи. Дядя – чуть ли не в лаптях. Но понравились друг другу, поженились. И все у них было хорошо, но родственникам с моей стороны не нравилось, что Мария не работает. Она, знаешь, никогда не работала. Мои считали – раз не работает, тогда должна по дому все делать.

Не тут то было! Мама как не придет к ним – в ванной гора белья нестиранного. Николай – у плиты, Мария – книгу читает. Ну, моя и начинала «учить». Мол, ничего не делаешь, только рассуждаешь да книги читаешь.

Да только ему, дяде, это очень нравилось! Он с нее всю жизнь пылинки сдувал и иначе, как «любимая», не называл никогда. Вот ты думаешь, если бы мы не пришли, они сидели бы молча телевизор смотрели? Да ни в жизнь!

Говорили бы весь вечер, в театр пошли бы. Или просто гулять… Им интересно вдвоем. И, кажется, уж золотая свадьба скоро, а любят друг друга. По-настоящему любят… Мне кажется, не встреть дядя Марию – никогда не стал бы он тем, кем стал.

- А где он работал? – спрашиваю я.
- Почему работал? Он и сейчас работает. В Академии Наук, должность высокую занимает. Она его своей… интеллигентностью, что ли, всегда вперед толкала. Не так – «эх ты, урод, неудачник, застрял на одном месте!», а нежно, любя… Она, когда дядя доктором наук стал, это как должное восприняла. Да. Благодаря ей он таким человеком стал…

- А что ж мама твоя – не понимает, что ли? – спрашиваю я.
- А что мама? Она со своей колокольни смотрит. Вещи нестиранные – значит хозяйка никакая. Да многие из родственников так считают. Мол, муж у плиты – горе настоящее. Жалеют дядю… А чего его жалеть? Мне кажется, он просто счастлив рядом с Марией. Помнишь, как у Высоцкого – «придешь домой, там ты сидишь…»? Тут такого нет. Хоть и стирала бы она все, и драила, и борщами бы холодильник заставила, а не было бы ему с ней интересно – и на кой тогда борщи? Она его муза, вот…

Я смотрю на вечерний город, проносящийся за стеклом автомобиля. По Крещатику гуляют парочки. Я не слышу, что они друг другу говорят, но представляю.
- Я тебя люблю…
- Я тебя буду на руках носить…
- Ты – моя мечта…
- Я буду любить тебя все сильнее день ото дня…
- Нам так интересно вдвоем…

Некоторые из этих молодых людей когда-нибудь будут сочетаться узами законного брака. Как скоро интерес к партнеру угаснет? Когда, на каком этапе произойдет так, что им не о чем будет говорить?

Может быть, это произойдет тогда, когда понятие «любовь» подменит понятие «вкусный борщ»? Сегодня не «вкусный», значит не любит? Возможно, жена, с которой интересно, намного привлекательнее жены, которая стирает и вкусно готовит? И вообще, что важнее – жена для тела или жена для души?

Возьмешь себе «хозяйську дытыну» из села – она и обстирает, и наготовит. А поговорить? О цене на картошку или о сериале телевизионном? Скучно…

И появляется любовница. Любовницам ведь редко носки грязные постирать предлагают. «С ней интересно. Она такая воздушная». А домой пришел, и жене – «Постирай мне носки и погладь рубашку!» Может, от бедности это? От того, что не каждый может домохозяйку нанять? А так – и домохозяйка, и кухарка, и половой партнер «на безнадегу» - все в одном лице. Уж не знаю.

Говорят, «у всех так происходит». Мол, через определенное время начинает «давить быт». Кто не хочет – того не начинает «давить». И «не у всех». Тогда, год назад, я это четко понял. И знаю это теперь наверняка. Любовь – это одно. А вкусный борщ – совсем другое…