Завтра начинается в полночь. Часть 2

Явление третье. Рука легла на плечо. Артур. - Пошла, девочка. С Богом, - он прикладывается губами к ее затылку. Маэстро нравится быть ласковым. Это придает ему шарма, а Нике – сил. "Заигрался, дружок. Я давно уже не верю тебе. Зачем ты лжешь, зачем? …Ты – первопричина моей ненависти к театру. Ты играешь, а я вынуждена терпеть".

Два шага до сцены. Живот свела судорога. Наверху рядом с режиссером по свету Гришей Сергиенко образовался Артур. Напрягся. Ждет.

А вот и сцена. Белое пятно в луче прожектора. Ника остановилась чуть поодаль, в темноте. Она вдруг ощутила холод и страх, робость сковала тело. Оглянулась. Стас скорчил убийственную физиономию и рукой перерезал себе горло.

Ника глубоко вздохнула. И устало шагнула к белому пятну. Взглянула в зал. Тусклая тень света прилегла на море чужих лиц. Ника почувствовала, что сейчас не испытывает к публике ни любви, ни страха. Ощущение одно - опустошение.

- Скоро девять… А его все нет… - задумчиво произнесла она, чуть наклонив голову. И замолчала. Будто опомнившись, бросила короткий взгляд в зал и заверила. – Он вот-вот придет…

Вновь молчание.

- Ляжет на диван, откроет газету, - проговорила она, точно вспоминала недоученное стихотворение.

Новая пауза. Ника скорее почувствовала, чем увидела, что Артур закрыл глаза.

- Что она делает? Арик, она рехнулась! Она пропускает текст… Она… – прошипел Гриша. Слова осели густым туманом в грузном воздухе зала. Артур молча смотрел на тонкую фигурку потерянной в блике прожектора женщины.

Тишина прокралась на сцену и остановилась, немая и испуганная.

- Я лгу, - глухо произнесла Ника. – Никто сюда не придет. А так хотелось бы, чтобы кто-то пришел. Я хочу кого-то ждать, о ком-то заботиться. У меня нет даже кота. Кошки портят мебель, оставляют запах, их нужно кормить. Я не умею заботиться о кошке… У меня всегда беспорядок.

Но это все не то, все неважно. Вот, например, сегодня я шла мимо витрин, красивых витрин. Мне хотелось купить подарки к Новому Году. Я так люблю делать подарки. Но я могу подарить что-то только себе… Да, я могу подарить себе ручку, зажигалку или зубную щетку. Зажигалка быстро сломается. Они теперь быстро ломаются. Ручка… Зачем мне ручка? Я ей почти не пользуюсь. Я записываю только случайные номера телефонов на сигаретных пачках, «позвони маме» на листочке, который кладу на телевизор (и он пылится там целый месяц, потом я вытираю пыль и меняю листочек на новое «позвони маме») и часы приема врача.

Я хожу к врачам. Они что-то советуют, ищут болезни, их причины, ничего не находят. И я ухожу. Так и не сказав им, что приходила просто поговорить. Чтобы кто-то заинтересовался мной. Хоть ненадолго. Хоть чуть-чуть.

…Значит, остается зубная щетка. У меня есть уже одна. Я подарила ее себе в День Рождения, но на Новый год подарю вторую. Будут две подружки, синяя и зеленая… Или лучше синяя и красная? Нет. Наверное, зеленая.

А маме… Маме я пошлю музыкальную открытку. Она не станет ее открывать и слушать. Положит куда-нибудь, позвонит, скажет «спасибо, дочка» и забудет. А что еще делать с дурацкой музыкальной открыткой? Но, в конце концов, нужно ведь что-то послать. Открытка праздничнее коробки прокладок, хотя прокладки полезнее. А на коробке можно написать: «Happy New Year!» Но мама не пользуется прокладками и не знает английского. Пошлю открытку. Все равно больше ни на что денег не хватит.

Ладно, достаточно о маме. Сегодня утром у меня умер друг. Я его убила…

- Арик, как ее остановить?! Она лишилась рассудка, - причитал Гриша.

- Люди слушают, смеются… Это лучше, чем ничего, - рассудил Артур со странным спокойствием и резюмировал. – Помолчи.

Гриша замолк и потрясенно уставился на режиссера.

- Какой друг?! – за кулисами стенал Стас. Нелли истерично похохатывала и приговаривала:

- Вы, козлы, кого угодно доведете. Мужики - это дерьмо, дерь-мо.

- Театр дрессированных собачек, – Стас прослезился. – Одна уже разучилась лаять. Что же дальше, мессиры?

- …он разбудил меня, а я его об стену головой. Бах! Он умер. Умерли стрелки, умерли цифры. Стекло треснуло. Мой будильник умер. Я еще не захоронила его останки. Бедняжка, ему придется почить за оградой кладбища… Ведь он не был крещен. Теперь я совсем одна.

Еще были цветы. Пять фиалок и два кактуса. Но кактусы оставляют занозы в пальцах. Они такие вредины. Я отдала их соседке. А фиалки завяли еще летом. Я не поливала их.

Да. Теперь я одна. Правда, иногда звонит телефон – худшее изобретение человека. Как было бы спокойно без него. Но он есть.

Кто мне звонит? Режиссер, потому что я опаздываю на репетиции. Мама, потому что ей нужно рассказать о болячках и сломанном кране. Катя, потому что... Катя - это лучшая подруга. Ей нужно отвлечься и поделиться. Только я с ней поделиться не могу. Ей некогда. Ведь у нее, наверняка, очередная шуба, очередной ремонт, очередная склока с мужем, очередной любовник…

Она не виновата. Просто не умеет мыслить в другой плоскости. Если у меня болезнь или похороны, нужно сбежать, чтобы не надоедать. Если нет болезни и похорон, можно рассказать, куда ее ударил муж, как удовлетворил ее любовник и какую машину она купила себе на прошлой неделе.

Еще мне звонит он. Поль. Это моя большая любовь. Вообще-то, он никакой не Поль, а просто Павел. Но кому какое дело. Он звонит и говорит, что он сейчас в Берлине, Вене, Париже или Юрмале. Сообщает, когда вернется, и обещает сразу же позвонить, чтобы я ждала. Но всегда врет. Я до сих пор не привыкла. Знаю, что врет, но жду. Он звонит мне, потому что я жду. Ведь это приятно.

Звук ее голоса замер. Ника покачнулась. Поднесла к лицу руку, мотнула головой, точно стряхнула сновидение.

Артур посмотрел на Гришу и коротко бросил: «Беги за Неотложкой».

- Это все таблетки. Я поняла, - хрипло выдавила Ника. – Я поняла, в чем дело. Даже не в таблетках, нет, просто мы все здесь… Все. Нелли, Пафнутьич, Стас и другие. Мы никому не нужны. Мы ненужные. Это нас объединяет. Кроме режиссера. Он у нас нужный. Если бы актеры попались получше… А так он у нас отец родной. Оплатит похороны спившегося Гамлета. Устроит в клинику помешавшуюся Офелию. Простит леди Макбет пропущенную репетицию… Если уж она не могла подняться после третьего аборта. Одолжит Ланселоту денег, зная, что тот не вернет и истратит на дозу. У нас замечательный режиссер.

Поговаривают, что он питает ко мне чувства. Злые люди. Он просто великодушен. Дал бы он мне недельку пожить богатой Роной, которой изменяет капризный и инфантильный муж, я бы так вошла в роль, что застрелилась бы очень натурально, в финальной сцене… А он обо мне заботится, обещает повысить зарплату… в будущем году на сто рублей… Как примадонне.

Какие чувства?! Просто добрый человек. Он умеет в нужный момент погладить по головке, сказать какие-то слова. Ведь я люблю, когда гладят по головке, потому что не привыкла, потому что никогда не гладили. Теперь мне это странно…

Она поймала ртом глоток воздуха, сделала рывок, словно пыталась ухватиться за невидимую опору. И упала без чувств.

- Ну, скорую же! - прикрикнул Артур. – Живее.

***
Ника проснулась. Она ехала в метро. Поезд стучал колесами. Слева пахло сыром, справа – старостью. «Боже мой, это был сон?! Неужели сон!?!»

- Станция «Площадь революции», - объявил механизм с женским голосом.

Ника выпорхнула из вагона. На улице она поймала такси и, подумав, объявила:

- Сначала домой.

Разбитый будильник одиноко лежал на полу.

- Привет, зануда. Поехали чиниться.

Спустя минут сорок она влетела в офис продюсерской фирмы с таинственным названием «Гамадрил».

- Привет, Максимка, купила себе штанишки подлиннее, а то голые ноги всегда торчат, хоть укорачивай, - с легкостью бабочки Ника приземлилась на его стол.

Онемевший от беспардонного хамства продюсер непонятливо воззрился на визитершу.

- Вот, - Ника положила перед ним кассету. – Это песни.

- А, - протянул Максим. – Песенки твои.

- Песни, - твердо поправила Ника. – Послушай сегодня до вечера. В десять позвонишь, и ни минутой позже. У меня планы на вечер.

- Да? – вновь протянул Максим.

- Сегодня или никогда, - заявила она, повертев в руках портрет Бритни Спирс. – Это твой шанс заработать деньги. Если в десять не будет звонка, завтра я иду в «Гала». Привет.

Она вновь обрела стремительность и исчезла как мираж.

- Обнаглела, - продолжая по инерции растягивать слова, промычал Максим. – Или шибко взлетела…

На большее его не хватило.

Спустя еще минут сорок Ника, не теряя стремительности, влетела в магазин, носивший изящное название «Красные туфельки». Продавца Ника узнала сразу.

- У вас проблемы, - она уронила на прилавок коробку с промокаемыми сапожками и, чуть помедлив, приложила к коробке счет за такси. – Вы читали закон о правах потребителей?

Секунд двадцать продавец переводил взгляд с Ники на счет, затем сглотнул и… сломался.

…В гримерной, демонстративно прихорашиваясь, перед зеркалом сидел Стас.

- Как мы помолодели! – поддразнила Ника.

Стас горделиво вытянул шею. Он долго терпел, но расплавился, точно масло в печи, в своей улыбке.

- Я еду в Краков, сниматься в историческом боевике. Рыцари, латы, пятизвездочный отель, оплата в СКВ и всякие прибамбасы.

- Поздравляю, - изумилась Ника.

- Конечно, не Бог весть что. Но после такого простоя… Надо же с чего-то начинать, - кокетливо проворковал он, приглаживая виски своей новой стрижки.

Ника с усмешкой оглядела его и сладко потянулась. Спать хочется.

- А у меня новость, - сказала она небрежно.

- Сегодня у всех новости, - фыркнул Стас. – Пафнутьич торчит в буфете, деревянный как стекло и сухой как лист. Пьет молоко и трезвый…

Разговор прервал нервный возглас.

- Прогуляла репетицию! – в гримерную влетел Артур.

«Мне пора-пора-пора». Стас поспешил ретироваться, дабы уберечь редкостно сладкое настроение. Ника равнодушно прилегла на диван. И буднично сообщила: «Я ухожу из театра». Артур растерянно ахнул и не нашелся, что сказать. Помедлив в нерешительности, подошел, неловко примостился рядом.

Дрожащая рука окунулась в ее волосы. Какие холодные пальцы. «Ты больше не блондинка». Голос надорвался. Ника нетерпеливо передернула ртом.

- Разбуди меня за полчаса до спектакля.

То, что не удавалось Нике, когда она старалась, получилось, когда ей сделалось безразлично. Она сыграла и любовь, и страсть, и мстительность. Хотя Рона вышла скорее насмешницей, чем страдалицей. В финальной сцене, где героиня убивает себя на глазах у затасканного красавчика – мужа Поля, Ника выстрелила… Эффектно упала и неторопливо поднялась, закатившись звонким смехом.

Ее искупали в овациях.

Ника снимала грим, созерцая в зеркале свою странную улыбку, происхождение которой могла объяснить с трудом и едва ли.

- Киска, это был класс, - провизжала Нелли, прыжком свалившись ей на плечи.

- Учись, пока я жива, - благожелательно наставила Ника.

- Ты… - Нелли лукаво скосила глазки. – Точно уходишь?

- Проболтались, - усмехнулась Ника. – Да, мне предложили неплохую роль. Я буду играть себя. …Кстати, мы можем за это выпить. Завтра. Идет? Да, Пафнутьич сегодня сухой?

Нелли кивнула, потупившись.

- Ну… - проурчала она. – Вершинин будто бы… тоже… собрался уходить. И Артур сказал, что…

- Пафнутьич - ведущий актер?! – Ника расхохоталась. – И ты?

- Я нет, - немедля отреклась Нелли. – Ну… если он сам, то может… А так… Есть у меня кое-кто, - завершила она игриво.

- Ну да! – с насмешливым восторгом воскликнула Ника. – Президент?

- Трейдер, - лениво мяукнула Нелли. – Толком не знаю, что это. Месяц уже… ну-у… мрр… вроде ничего.

- Это стоит обсудить, - уверенно кивнула Ника. – Но потом. Позвони мне. Завтра в пять.

…Она медленно застегивала пальто. В голове – томная рассеянность. На душе – подозрительная легкость. В дверях Артур. Нерешительно замялся.

- Ты хорошо играла.

- Я знаю, - она обратила к нему загадочный взгляд с улыбкой. – Ну, до завтра.

Он тут же кивнул. Испуганно. И добавил. Неуверенно.

- Проводить тебя домой?

Ее взгляд блеснул насмешкой.

- Артур, я не останусь в театре.

- Понимаю. И со мной тоже.

Ника задумалась.

- Можешь отвезти меня. Но на чай не приглашу. У меня важное дело. Сегодня.

Он приблизился, спрятал руку в тепле ее волос. Закрыл глаза. Коснулся виска трепетом губ. Дрожью рук опоясал талию. Бережно, словно хрустальную вазочку. Господи, как он дрожит…

- У подъезда я скажу тебе – до завтра, - голос как будто плачет. – До завтра.

…Мирно тикал старый будильник. Эйфория уступала место утомлению. Сердечко нервозно забилось. А что если продюсер не позвонит вопреки ее наглости. Что тогда? Хватит ли у нее сил биться в другие закрытые двери. Биться-биться. Ведь эти чертовы двери могут оказаться стеной.

22 часа 47 секунд. Телефон истерично взвизгнул. Ника сняла трубку и с сиплой неуверенностью выдавила:

- Алло.

- Мы можем подписать контракт, - с унылой осторожностью проговорил Максим.

- Завтра в два, если меня устроят условия, - произнесла ровно. Она повесила трубку и припала к спинке кресла, нервно натягивая на себя мамин пуховый платок.

- Зануда, - ласково взглянула на будильник, – у нас все-таки получилось.

Стрелки верного друга сомкнулись на цифре двенадцать. И на пороге нового дня ее поймал звонок, знакомый… и родной, как вид из окна. Или чашка, что по утрам наполняется кипучим кофе. Не прикасаясь к телефонной трубке, Ника знала: «Это ты… Мое горькое «до завтра»».

- Здравствуй, - улыбнулась она, - что, плохо себя чувствуешь?

- Завтра начинается в полночь, - прошелестел вкрадчиво подрагивающий голос. – Ноль часов ноль минут. Я в машине возле твоего подъезда.


Материал является оригинальным авторским произведением. Все права защищены. All rights recerved.