Толик

Оксана работала с Толиком в одном НИИ. Он оформлял развод, она находилась в «свободном полете». На Толика заглядывались женщины, Оксана привыкла к тому, что ее провожали долгими взглядами мужчины на улицах.

Ей было тридцать, ему – 35. Когда их стали все чаще видеть вместе, никто особенно не удивился. Это было естественно – красивая женщина и красивый мужчина, дай им Бог, как говорится…

И Бог дал – Оксана забеременела. Толик не скрывал счастливой улыбки на лице. Первым предложил пойти в ЗАГС. Она ответила согласием. И тут появилась проблема…

Проблема стояла на углу дома, где жила Оксана, и нервно курила. Сплевывала под ноги, смотрела на парадное. Из парадного показалась женщина с уже заметными формами будущей мамы. Проблема щелчком отправила окурок в сторону, уверенно двинулась навстречу Оксане.

Проблему раздражало все: спокойная улыбка на лице, аккуратная прическа, чистая кожа, стройные ноги… Все в Оксане раздражало проблему и выводило ее из себя.

Хотелось «подпортить праздничек», очень хотелось. От предвкушения засосало под ложечкой. Поравнявшись с Оксаной, проблема тоже улыбнулась, но улыбка ее скорее походила на оскал – женщины встретились взглядами (проблема была женского пола)…

- Ну что, сука? Молись, б…! -проблема ударила Оксану кулаком в лицо.
Удар вышел скользящим, несильным, но вызвал шок.

Женщина подняла руки к лицу и с ужасом посмотрела на проблему.
- Не знаешь меня, тварь?! А я тебя знаю! – шипело существо.
- Оставь его – убью! – проблема добавила несколько словечек, употребляемых обычно портовыми грузчиками, развернулась на 360 градусов и спокойно направилась в сторону автобусной остановки.

Оксана смотрела ей в спину и не могла унять дрожь в руках. Единственной фразой, слетевшей с ее языка, была «за что?». Но слова услышал лишь легкий ветерок, ласкающий мягким прикосновением шелковые волосы Оксаны.

Вечером того же дня Толик гладил ее по плечам, целовал наполненные слезами глаза.

- Ксюша, пойми, она не виновата. Мне жаль ее даже…
- А меня тебе не жаль? – Оксана убрала его руку. - Ты понимаешь, как я испугалась? Ты скажи ей, что так нельзя, я ведь беременна, Толик.
- Это был последний раз, любимая…

К сожалению, это не был последний раз. Проблему звали Лидой, она была бывшей женой Толика.

- Я тебя не отдам! – заявила она, когда он сказал ей, что их семейная жизнь закончилась.
- Лида, я устал, нам лучше развестись, остаться друзьями, если сможем…

- У тебя есть дочь! Ради нее я не отпущу тебя! – голос ее поднимался по спирали, Толик знал, близится истерика.
- Успокойся, пожалуйста, от дочери-то я не отказываюсь, давай сделаем все, как цивилизованные люди…

- Я убью себя! – она перешла на крик.
- Все решено, Лида, я нашел женщину, которая любит меня, и ты не сможешь препятствовать нашему…
- Посмотрим, - прошипела она, не дав ему закончить.

И вот теперь это глупое, бессмысленное нападение. Толик разрывался на части. Он был человеком, для которого доставить кому-либо неудобство, было равносильно чему-то ужасному.

Вопреки такому складу характера, он стал кандидатом, а потом и доктором наук, несколько раз был в загранкомандировках. Его считали очень твердым, настойчивым руководителем, с «железной волей».

В быту же воля его становилась подобна растаявшему мороженому. Он умел любить, умел отвергнуть себя ради любимого человека. Но не умел хлопнуть кулаком по столу и терялся, сталкиваясь с грубостью и глупостью…

Они познакомились на дне рождения однокурсника. Лида, девушка из провинции с нелегкой судьбой (отец – алкоголик, мать – не замечающая никого и ничего вокруг, забитая женщина, превратившаяся в старуху к сорока годам), покорила его сердце. Наивными вопросами об очевидных вещах, желанием (как казалось Толику) учиться, своею «нетронутой», «девственной» красотой.

Он награждал ее эпитетами, любовался ею, хотел прожить с ней остаток жизни. Плодом их любви стала дочь, Лида-младшая. В тот самый момент, когда Толик решил, что достиг того, что называется счастьем, началось…

Сначала жена стала подозревать его в изменах. Как ни старался Толик объяснить, что работа требует от него командировок и определенного времени, Лидия была непреклонна: «Или я, или работа!»

Первое время Толик списывал такое состояние жены на послеродовую депрессию. «Депрессия» затянулась. Начались скандалы. Впрочем, скандалами в полном смысле слова назвать эти крики было нельзя.

Лида исходилась в истериках, била посуду, кричала, что уйдет (куда?) вместе с Лидочкой. Толик закрывался в кабинете и, ломая карандаши, просил (кого просил? Он сам не знал. Бога просил!) вернуть его Лиду, его любимую жену, вернуть ему уверенность в их с любимой женщиной завтрашний день.

Много раз пробовал поговорить с женой. Безрезультатно. Все уговоры и аргументы разбивались о железобетонное «значит, я плохая?! Так бросай меня!!»

И понял Толик, что нарисовал он «идеал» в своем, воспитанном на классической литературе воображении, что придумал себе Галатею, не став Пигмалионом.

Лиду раздражало все: как он одет (даже рубашки ни разу не погладила), как он ест, как говорит, как смотрит телевизор, как играет с дочерью…

Толик стал задерживаться на работе допоздна, теперь уже с радостью ездил в командировки. Находиться дома, где крики и маты (первый раз услышав от своего «идеала», чуть в обморок не упал) стали обыденны, он не мог. Не выдерживали нервы, начинало колоть сердце.

Однажды войдя в квартиру, почувствовал запах спиртного. Это было уже слишком. Влетел на кухню, увидел благоверную с мамой. Теща презрительно улыбнулась на его приветствие, Лида взглянула исподлобья.

- Приплыли… - только и смог промолвить Толик.
- Лидочку заберет на время мама, я не хочу, чтобы она видела, какая сволочь ее отец! - жена забилась в хриплой, пьяной истерике…

Он жил этим 13 лет. Дал себе слово, что у Лидочки будет отец. А потом сама все поймет. Девочка страдала, видя, как страдает он, вмешавшись («мама, не надо!»), могла получить (и нередко получала) затрещину.

А потом он встретил Оксану. И понял – все. Надо жить. Он исполнил свой долг перед ребенком, девочка все видела, слышала – поймет. Чего стоил Толику развод – отдельная история…

И теперь перед ним сидела его любимая женщина, которую оскорбили, ударили. Из-за него… От бессилия Толику хотелось взвыть.

- Все будет хорошо, я с ней поговорю, - успокаивал он Оксану, сам не особо веря в то, что говорил…

Через неделю Толику позвонили из милиции на работу. Примчавшись на такси к дому, он увидел отъезжающую «скорую» и участкового.

Лида подкараулила Оксану и, напав на нее в парадном, начала избивать. Кричала, что будет бить до тех пор, пока та не «родит мертвого ребенка». На крик выбежал сосед.

- Она ее убила бы, точно, - участковый жевал спичку, смотрел в сторону.
- Анатолий Иванович, я все понимаю, но неужели вы не можете ее успокоить, надо быть мужчиной, в самом деле…

Толик молчал, понурив голову. Что он мог сказать? Что голос повысил за жизнь пару раз? Что теряется при разговоре на повышенных тонах?

- Что ей теперь будет?
Участковый как-то странно посмотрел на Толика.
- Если Оксана Викторовна не напишет заявления – отсидит пятнадцать суток, если напишет – может срок получить.

На кровати лежала Оксана с лицом, белым, как простыня.
- Она обещала в следующий раз брызнуть в глаза кислотой…

Толик вернулся к Лиде. Кто-то назвал его слюнтяем, тряпкой, бабой. Кто-то осудил. Я не мог простить его долгих двадцать лет. Хотя от мамы ни разу не слышал ни одного плохого слова о нем. Ни разу. Ни одного. Потом ко мне приехала его дочь и рассказала мне все…

На сорок восьмом году жизни Толик лег спать и не проснулся – остановилось сердце. Его жена отказывалась назвать даже место, где он похоронен. В последние годы жизни Толик много пил.

Я думаю, он пытался залить водкой мысли о том, что безвозвратно потерял кое-что, к чему люди стремятся всю жизнь. То, что было в его руках, и выпорхнуло, словно птица, оставив лишь недолговечное, ускользающее тепло в ладонях…