Домой

- Мама, вещи из гостиной и маленькой комнаты я сложила в сумки. За мебелью Вадик приедет вечером. Ну, пожалуйста, поторапливайся! Нас ждут к обеду и волнуются. – Можно не торопить? Я, между прочим, не из пионерского лагеря уезжаю, я здесь много лет прожила, - раздается плачущий голос.

Начинается. Без драматизма мы никак. Уже месяц планируем переезд ко мне, было время каждую тряпицу и цветочек на обоях оплакать. Да и чего плакать? Будет с нами, со старшей дочерью и покладистым зятем, с ласковой внучкой. Что поделаешь, если младшая кровинушка живет в далекой теплой стране, конечно, «любит и скучает» вдали, но ей позарез понадобились деньги. Поэтому наша квартира, так сказать, родовое гнездо, вчера стало собственностью какого-то гражданина с дружным семейством.
Пока мама возмущенно пыхтит за стеной, достаю из клетчатого баула старый фотоальбом. Сейчас устроюсь на скрипучей тахте, подкреплюсь карамелькой и тоже буду «прощаться с прошлой жизнью».

***

…А уголок на этой фотографии не оторвался. Это я ножницами отрезала, специально. Из капризного озорства. А может, из протеста, когда услышала, что за глупости соседка тетя Валя говорила маме…

На фотографии – нескладная длинная девочка. В стоптанных сандалиях, изрядно великоватых. Несоответствие обувки дошкольничьей ножке видно даже сквозь размытые серые тона. Платье тоже длинновато. На самом деле мама купила мне нарядную обновку на вырост, а я не дождалась. Еще бы! Петькин папа сказал: «Ирка, фотографироваться!», достал свой волшебный «Зенит», и у меня аж дыханье перехватило. Весело смотрю в объектив, в руках – щенок, бедовый сын дворняжки Берты. Такой же неуклюжий и нескладный, как я… В то лето мама приезжала всего один раз. Сухо поцеловала в лоб, велела слушаться бабушку и надолго закрылась с ней в комнате. Я знала, что у них взрослые разговоры. И знала, о чем: мама и папа больше не будут вместе. Плакала, конечно. В саду, за укрытием из здоровенных подсолнухов. А глупый Бертин сын шумно слизывал соленые капли с моих щек и нервно вилял хвостом…

…Там и обнаружила меня тетя Валя. Привела к себе, напоила молоком, в белую кружку насыпала малины с сахаром. И смотрела, как я ела, болтая ногами… Дома соседка пристыдила маму: «Эх, Анюта. Сама-то как куколка разнаряжена, вон блузка на тебе в лютиках. А что ж девку-то как цыганочку одеваешь, будто с чужого плеча? Ирка у тебя как цветочек, а ты ее уродуешь». Мама дернула плечом и больше тем летом не приезжала.

***

… Я знала, что они разведутся. Поняла это еще зимой, в новогодние праздники. Мы сидели с мамой у наряженной елки. На макушке звезда, под нижними пахучими лапами – снег из ваты, Дед Мороз с откушенным мной носом и Снегурочка. Но не горела гирлянда. Скорее всего, в длинной цепи разноцветных огоньков перегорела одна лампочка. Папа бы мигом устранил эту мелочь, главное - найти слабое звено и заменить. Но папа спал за стенкой. Прямо в ботинках и громко храпел. В последнее время он часто приходил с работы странный и тут же ложится спать. Мама плакала, ругалась, да что толку…

Мне казалось, что мама грустит из-за гирлянды. Если бы цветные огоньки были в порядке, мы бы с ней так веселились!.. А она даже стол накрывать не стала. Открыла банку зеленого горошка, села на стул, включила телевизор и смотрела, то и дело окунаясь ложкой в банку. Я стояла рядом и как галчонок разевала рот, требуя добавки. Мама часто забывалась, смахивала слезинку, потом интенсивнее работала ложкой. И я решалась напомнить о себе, теребила рукав ее халата. Тогда мама не глядя отправляла «груз» с горошком в мою сторону. Мне приходилось то вставать на цыпочки, то присаживаться, чтобы «оприходовать» добычу…

***

А вот дядя Саша. В красивой моряцкой форме, в одной руке держит фуражку, другой обнимает маму. Она улыбается, прижав к груди букет сирени… В тот день они ходили в фотоателье, и тамошний мастер перестарался с ретушью. У дяди Саши румянец во всю щеку, словно у купца с лубочной картинки. У мамы карминные губки и неестественно синие глаза. А может быть, они просто счастливые. Потому что любят и скоро поженятся. И дядя станет моим папой.

…И он стал. Перевез нас в эту квартиру, по выходным водил меня в зоопарк и на карусели. И обещал «повыдергивать ноги мальчишкам, которые посмеют обидеть его девочку». А еще он любил маму. Из дальних стран привозил ей яркие ткани, пахнувшие морем, солнцем и добрыми обезьянами. Про обезьян – это я придумала. Ведь должны же вещи с другой стороны глобуса пахнуть тамошними обитателями!.. Веселые, озорные макаки были бы в самый раз для цветистых шелков… Отчим смеялся, мама сказала - «глупости», и на всякий случай перестирала все подарки.

***

…А вот мы на даче. Мама сидит на плетеном стуле, на руках – драгоценный белый конверт, из кружевных узоров таращит пуговичные глаза Машутка. Облокотившись на стул, я прильнула к маме и влюбленно смотрю на сестренку… Прекрасно помню, что в тот момент я думала о съеденной клубнике. Раннее лакомство опять же привез добытчик-отчим, хотел порадовать маму, а той сочная ягода была противопоказана по причине кормления грудью. Как она расстроилась! Надула губы и тихо плакала. Отчим метался по комнате с эмалированной мисочкой, в которой дерзко алела клубника, и не знал, чем загладить вину. «Ирка, ну-ка срочно слопай! Чтобы наша мама не видела ягоды и не хныкала!» - приказал мне. И я не подкачала.

А на следующем снимке меня сменил отчим. Он впервые доверил мне фотоаппарат, и я расстаралась не ну шутку. Голубая мамина кофточка, ее лазурный взгляд, белые кружева над розовой Машуткиной физиономией, зеленая рубашка дяди Саши… Мы и впрямь жили ярко.

Не помню, когда я поняла, что самый надежный способ завоевать мамину любовь – это любить Машутку. Я отказывалась гулять с подругами: «Лучше с Машенькой посижу», и мама целый вечер называла меня «своей девочкой»... Я заводила юлу, Машенька хохотала, и мама улыбалась. «Ты молодец, Иринушка, умеешь управляться с маленькими»… Вся семья сидела за обеденным столом, Машутка капризничала: «Не хочу куриное крылышко, хочу ножку!» Отчим суровел: «Но ты ведь уже съела ножку, а у курицы их всего две. Одна тебе, одна Ире!» Я великодушно перекладывала спорный «объект» на сестринскую тарелку: «Я все равно не хочу, пусть маленькая ест». И ощущала тепло материнской руки на плече: «Спасибо, рыбка моя. Ты же знаешь, ее так сложно накормить, такая привереда…»

***

А вот мы с Вадиком. Худые, загорелые и смешные. Той осенью весь наш факультет отправили на сбор яблок, подсобить местному совхозу. Очкарик Вадик ухаживал неловко, и я досадовала, что девчонкам достались кавалеры посолидней, с пробивающейся полоской усов над верхней губой. А мне – Кощей Бессмертный. С разговорами про туманность Андромеды и книги Александра Беляева… Вадику я указывала на порог при каждом удобном случае, а он все равно приходил и приходил. То кулек карамелек притащит, то кило изюма в шоколаде раздобудет.

Сентябрь стоял теплый, и я обгорела: форсила в купальнике, за что поплатилась саднящими плечами. Постанывая, лежала на кровати, проклинала яблоки, совхоз и собственную глупость. И тут в нашем домике возник Вадик. Принес крынку сметаны, чтобы мазать обгоревшую дуреху. И вот те на – торжественно выудил из-за пазухи котенка! Там же, у местных селян, выпросил орущего кроху.

…Вадик намазал мои пострадавшие плечи, рядом пристроил накормленного котенка и сидел с нами, словно заботливая мама-наседка с цыплятами. Я тянулась за стаканом компота, Вадик подскакивал: «Лежи-лежи! Я сам, только приподнимись, чтобы не облиться». Котейка норовил сигануть с кровати, Вадик аккуратно спускал сорванца на руках… Вопрос, выходить ли за Вадика, передо мной больше не вставал. Он так же не был избалован материнской лаской, и так же хотел отдавать, быть кому-то нужным, чтобы в нем нуждались… Сейчас нашему орущему мурзику 15 лет. Он наглый, толстый и вальяжный. А нашей Соньке – 13 лет… Мы еле дождались ее: оба настолько обильно излучали тепло и заботу, что могли бы утопить друг дружку, срочно требовался кто-то еще…

***

Первая фотография без отчима. Его не стало резко и вдруг. И мама словно осиротела, как-то не заметила, что Машутка собралась замуж на чужбину… Рядом с сестрой – большеглазый юноша с копной смоляных кудрей. На него похожи оба моих племянника. Горластые и непоседливые… Мама, в светлой блузке, скрестила на груди тонкие руки, вымученно улыбается. Мы с Вадиком и Сонькой. Тоже растерянные и задумчивые…
Машутка приезжала два года назад, привезла гору ароматных фруктов, подарки для нас. Она уже говорила с мягким акцентом, с южными певучими интонациями. Ее муж Диего процветал, мальчиков отправили в престижную школу. Мама благостно улыбалась и не сводила с нее влюбленных глаз.

А полтора месяца назад позвонила взволнованная Машка. Бизнес Диего под угрозой, черная полоса по всем фронтам, мальчики задурили, то и дело подкидывают проблемы. А сама Машутка ждет девочку, уже совсем скоро должна появиться Анюта-младшая… Решение принимали мама, я и Вадик. Машутка повеселела, узнав, что мамина квартира будет продана. «Мне только половину, больше не надо, - благодарно щебетала она в трубку, - остальные деньги маме и Иринке. Только, пожалуйста, пришлите копию договора купли-продажи, я проверю, чтобы вас не обманули». Я стараюсь гнать мысли, что на самом деле Машку интересует только одна графа. Где указана сумма…

***

- Мама, садись назад, там тебе будет удобнее. К тому же придется ехать быстро, Соня с Вадиком уже приготовили обед, волнуются, что все остынет.
- Ох, Ирочка, как же мне тяжело! И вас стеснять неловко, и ничего не поделаешь – нашей любимице надо помочь…

Я улыбаюсь ей в зеркало заднего вида. Завтра Машке отправится перевод на всю сумму от проданной квартиры. Каждая из нас получит то, чего ей больше всего недостает.