Про маму-эгоистку

Про маму‑эгоистку

– Ну вот, – сказала подруга, скептически глянув на попискивающий сверток, туго стянутый голубой ленточкой, – ты и принесла в дом тирана. Пока маленького. Но учти, он будет расти. Так что не тяни, срочно заводи второго. Тогда они «замкнутся» друг на друге и не превратятся в законченных эгоистов.

Ещё не придя в себя после рождения первенца, о втором ребёнке я и не помышляла. «Попробую пожить с тираном», – мысленно сказала сама себе и по самую макушку окунулась в счастье материнства.

На первых порах мы с «тираном» привыкали друг к другу. Потом учились взаимопониманию. Пришло время радоваться первым достижениям. А меня не переставали стращать сердобольные подруги и соседки: «Погоди, вот вырастет – узнаешь. Вспомнишь, как с рук его не спускала, как баловала!» А нам друг с другом становилось всё интереснее. Я читала всякие умные книжки и бесстрашно опробовала педагогические новинки на Дениске. И за турничок в кроватке он мужественно цеплялся, и ходить начал рано, минуя «ползательный» этап, и зимой босиком по снегу бегал, и в три года первую книжку прочитал. «Не мамаша, а садистка!» – в открытую возмущались соседки, завидев малыша простоволосым, без шапочки. «Нельзя так растворяться в потомстве!» – выносили свой вердикт окружающие и с плохо скрываемым злорадством ждали, когда же я начну пожинать горькие плоды своих антипедагогических теорий.

В свою очередь, детеныш тоже испытывал маму на прочность, пытаясь определить рамки дозволенного. Какое‑то время мне удавалось разрешать конфликты путём переговоров. Метод, скажем прямо, требующий и времени, и некоторых жертв. Приходилось отставить на время недоваренную кашу и недомытую посуду и… погрузиться в сочинение очередной сказки про невежливого зайчика или грязнулю‑поросёнка. Но однажды отработанный до мелочей приём дал сбой. Сын колотил ногами по полу и, заходясь в крике, требовал непременно отдать ему «холёсенькую» штучку с верхней полки. Все здравые резоны были отвергнуты и исчерпаны, рёв набирал силу. Первым побуждением было отвесить законный родительский шлепок. Борясь с искушением, я встала и вышла, прикрыв за собой дверь. Примерно минуту рёв нарастал, потом застрял на верхней ноте и… плавно перешёл в монотонное хныканье. А ещё через секунду на пороге вырос весьма озадаченный происходящим малыш: «Зачем ты ушла?! Я же ётебе плачу!» Его негодованию не было предела. «Нет уж, ты, пожалуйста, плачь себе, сколь хочешь. Мне вот не понравилось это слушать, я и ушла. Люди, если хотят друг друга понять, разговаривают, а не ревут…»

Это была первая проба сил. Потенциальный тиран понял: необоснованные претензии, выраженные в категорической форме, не будут приняты к рассмотрению. А кричать в пустоту себе дороже. Я же уяснила следующее: как бы ни было жалко захлёбывающееся в слезах чадо, иногда полезно позволить ему выплакаться…

Следующей испытательной площадкой стал магазин. Мамашки, уже познавшие всю «прелесть» публичного вымогательства с завываниями и криками: «Купи, жадина!», признавались в действительно непередаваемых ощущениях. Когда Денис подвёл меня к самой дорогой машинке и громогласно потребовал: «Купи, мама!», я внутренне напряглась: вот оно – начинается! Потом взяла сына за руку и подошла к висящим на стойке элегантным женским пальто: «Дениска, а ты купи мне, пожалуйста, это! Мне так нравится модная одежда…»

До сих пор вижу перед собой донельзя изумлённую мальчишескую мордашку: «Мамочка, – почему‑то шёпотом произнёс сын, – но ведь у меня нет денег…» – «Ты знаешь, – заговорщически ответила я, – у меня ведь их тоже нет. Выходит, мы оба останемся сегодня без покупки: без нового пальто и без машинки. Согласен?»

Кивнув, сынуля засеменил к выходу. С тех пор во время походов по магазинам он трогательно интересовался, хватит ли у нас денег на продукты, мороженое, игрушки. Да и сейчас, будучи подростком, никогда не затевает материальных разборок. Во‑первых, потому что в курсе наших с ним финансовых возможностей. Во‑вторых, просто знает: из вредности или в воспитательных целях я его в карманных деньгах ограничивать не стану. Если не выделила некую сумму, значит, действительно не смогла. И мне кажется нормальным, что первые свои деньги, честно заработанные на математической олимпиаде, Денис (по всем законам жанра обязанный быть эгоистом) потратил не на диски или на жвачки, а с гордостью отдал маме.

Слушая рассказы подруг о том, как их единственные и неповторимые отпрыски, не стесняясь, выдвигают ультиматумы вплоть до угрозы самоубийством, требуя приобретения гаджетов или новомодных кроссовок, я с облегчением думаю: а ведь меня «минула чаша сия». Потому, что я никогда не создавала своему ребёнку отдельную, «детскую» жизнь. Я постепенно вводила подрастающего сына в курс моих и наших общих семейных проблем. И не только материальных. Я учила его прислушиваться к душевному состоянию того, кто рядом. Он знал: у мамы может быть плохое самочувствие или настроение из‑за неурядиц на работе. Понимал, когда лучше не заводить речей о культпоходе в кино или зоопарк в силу маминой занятости (например, при срочной сдаче материала в номер). А чтобы сфера моей профессиональной деятельности не была для него абстракцией, сын с моей подачи сам пытался даже издавать домашний журнал.

Он никогда не был «центром вселенной», вокруг которого вращаются планеты‑родственники. Но всегда знал, что от него тоже кое‑что зависит. Например, если научится готовить обед, то сможет все каникулы проводить за городом. (В двенадцать лет напечь оладьев, пожарить картошку, отварить спагетти и разогреть котлеты для моего старательного помощника не проблема. В особых случаях и за торт примется, и всё у него получится, поверьте!) Если докажет, что хорошо ориентируется в городе, будет ходить в компьютерные клубы, библиотеки и на курсы программистов. Если нет, то придётся сидеть дома, поскольку сопровождать некому. Экзамен по «городскому ориентированию» был сдан блестяще, так что теперь юный москвич сам зачастую подсказывает мне рациональный маршрут.
Что именно родители гасят в детях самостоятельность, я убедилась, когда Денису было всего три года. Помню, в парке имени Горького мы смиренно стояли в очереди и наблюдали одну и ту же картину. Карусель притормаживает, и тут же, как по команде, к ней бросаются мамаши: одни — снять деток, другие – посадить. Я, как истинная «садистка» (помните?), отпускаю ребёнка одного. Он со знанием дела вскарабкивается на выбранного зверя… Соскальзывает. Пытается снова. Из последних сил удерживаюсь от того, чтобы не броситься на помощь. Но вот она, победа, маленькая, но такая важная! Денис взобрался‑таки на коня и прямо сияет от счастья. «Вы первая, кто пацана не кинулся подсаживать, – раздаётся над ухом скрипучий голос старика‑служителя. – И кого эти мамки себе растят?»

А ведь, действительно, мы сами создаем себе будущие проблемы или радости. «Моему обормоту четырнадцать, а он бутерброда не в состоянии сделать, кровати не застелет, пуговицы не пришьёт»… Сколько раз мы слышали подобные сетования.

А зачем, спрашивается, отпрыск будет напрягаться лишний раз, если у родителей всё получается гораздо лучше, и они охотно обслуживают великовозрастного детину? Да четырнадцатилетний подросток и в самом деле не понимает, почему что‑то должно меняться.

Когда‑то я интуитивно почувствовала, а теперь почти уверена в том, что для нормального психического развития ребёнка сама мама должна быть в какой‑то степени эгоисткой. Я никогда не «жертвовала всем» ради сына. Более того, не скрывала от него своих слабостей. Четырёхлетний Денис твёрдо знал: утром мама любит поспать. Поэтому он тихо одевался, следовал на кухню, ел печенье с йогуртом и играл один, пока я не выходила из спальни. Сейчас, учась в школе в первую смену, он самостоятельно собирает портфель, подготавливает одежду и обувь, завтракает, выгуливает собаку и отправляется на занятия. Маме волноваться незачем.
Кроме того, я никогда не забывала, что мой сын – мужчина, будущий отец, глава семьи. А я – женщина! Пассажиры чуть из окон не вываливались, наблюдая, как пятилетний кавалер подаёт маме руку, выйдя из автобуса. Гардеробщицы в детском театре просто млели при виде трогательной сцены: малыш пытается помочь маме надеть пальто. Сегодня все эти ритуалы для Дениса абсолютно естественны, а соблюдение этикета вошло в привычку. Конечно, мне это по душе. Мне вообще нравится мой сын. И я не стесняюсь говорить ему об этом. Он знает, что я всегда готова его выслушать, поддержать. Я в курсе всех его дел. Он тоже интересуется моими проблемами. Я никогда не стремилась быть для ребёнка недоступным идолом – вещающим и приказывающим, карающим и милующим. Или служанкой, готовой исполнить любую прихоть. Мне всегда хотелось быть ему другом. Я не «леплю» его. Не мечтаю о том, чтобы он осуществил неисполненное мной. Я хочу, чтобы он жил своей жизнью, интересной ему. А для этого без муштры и занудства, без принудительного посещения кружков и музыкальных занятий, а исподволь, но достаточно методично я «подсовывала» ему всё новые увлечения. «Как тебе удаётся сохранять заинтересованный вид в общении с сыном? – спросила как‑то подруга. – Сашка едва начнёт о своих компьютерах рассказывать, как меня сразу в сон клонит».

Пришлось признаться, что мне и в самом деле интересно! Увлёкшись астрономией, мы ночью ходили смотреть в бинокль на звёздное небо. «Заболели» кактусами, и все свободное время проводили в цветочных магазинах. Вместе мастерили аквариум и рыдали над каждым сдохшим мальком. Вдвоём искали сбежавшего беспутного пуделя. Даже вышивали в своё время крестиком и гладью – и то вместе!

– Что ты делаешь! – поучали меня более старшие и опытные родственники и коллеги. – Ребёнок так за тебя держится, что никакому мужчине рядом не пристроиться. Останешься разведёнкой навсегда!

Но Денис рано осознал, что монополии на кого бы то ни было у него нет. И у мамы должна быть личная жизнь. Сын привык к моим поздним возвращениям после встреч с друзьями. Конечно, воспринимал он это без энтузиазма. Но теперь шутит, что всю жизнь живёт в условиях жёсткой конкуренции, потому и научился потакать всем моим капризам. И ещё он знает: ему не может быть плохо, если мама счастлива.

– Конечно, – вновь язвят мои неугомонные оппоненты, – ребёнку приходится быть ответственным. Ты ж за ним не смотришь: то боулинг, то спортклуб, то парикмахерская…

Не смотрю! Потому что вовремя научила его самообслуживанию. Не проверяю уроки. Потому что знаю: он их сделает сам и без моих напоминаний. Не всегда спрашиваю об оценках. Потому что уверена: в ответ услышу об урожае пятёрок. И даже не хожу на родительские собрания. Потому что мои представления о воспитании абсолютно не вписываются в школьные догмы. Я точно знаю, что не буду варить ему ежедневно обеды из трёх блюд, не стану стирать носки и не кинусь утюжить стрелки на брюках. Мне жалко на это собственных сил и времени. Но я отложу все дела, все свидания, все «горящие» материалы, чтобы почитать с ним стихи, поговорить о любви, о дружбе и о предательстве. Или просто о том, почему Ирка из параллельного класса пришла сегодня в школу с бордовыми волосами…