Как пыталась худеть Татьяна

Татьяна жила насыщенной внутренней жизнью, прислушиваясь к малейшим телесным шумам и ощущениям. Она вычитала на Одноклассниках, что если, например, ей захотелось слопать бисквитный тортик, от которого на следующий день лицо покрывается розовыми угрями и заметно растёт жопа, то противится этому желанию не нужно, потому что «организм сам знает, что ему нужно и природа мудра».
С виноватыми глазами (от этого нелепого чувства вины Татьяна никак не могла избавиться, хотя умом понимала, что не права) она покупала великолепный белый торт с яркими ядовито-зелёными и розовыми розочками приторно-сладкого и восхитительно жирного крема и ей казалось, что молоденькие худенькие продавщицы смотрят на нее с осуждением и, стоит ей выйти с вожделенным приобретением, они начинают обсуждать недостатки её фигуры и смеяться над тщательно запудренными прыщиками на лбу и висках. Даже когда она с независимым видом несла коробку с тортом домой, то завидев прохожих, особенно стройных дам, пыталась выдохнуть и хоть немного уменьшить округлость живота, предательски вылезшего из под короткого розового топика с сияющей серебряной надписью «Гуччи», выгодно подчёркивающей ещё аппетитные, как была уверенна Татьяна, груди.
Но всё равно, ей казалось, что встречные люди смотрят сначала на торт, а затем переводят глаза на мощные бёдра и пухлый живот и осуждают её: – Вот дура-толстуха!, - думают они, ей бы на диете сидеть, а она домой торты таскает. Особенно больно было, когда кто-нибудь улыбался навстречу или смеялся за спиной. Умом Татьяна понимала, что это она себе накручивает. Но поделать с этим ничего не могла. Татьяна была, по всеобщему мнению умной девочкой, она часто себе так и говорила в затруднительных ситуациях – Татьяна, ну ты же умница-разумница, ты справишься, это помогало обрести уверенность. Решила она и эту проблему с тортом, теперь она покупала недорогой букет цветов или у подслеповатой старухи у метро, или в стеклянном павильоне у дома, если старухи не было. Хотя там выходило на шесть-восемь рублей дороже, все равно тратились сущие копейки, поскольку она просила цветы, что идут на выброс. Но копейка рубль бережет, этого правила Татьяна придерживалась неукоснительно. Трата была небольшой, а вот выгода огромна. Теперь Татьяна гордо шествовала ежевечерне почти с красивой белой коробкой торта «От Палыча», перевязанной розовой атласной ленточкой и пучком поникших цветов в хрустящем золотом целлофане. Целлофан был многоразовый. Всем своим видом она давала понять, что идёт в гости, ну к подруге, например, и тортик предназначен её. Татьяне казалось, что прохожие теперь, посмотрев сначала на торт, затем на букет и уяснив себе ситуацию, уже не так пристально разглядывают живот, бёдра и чёртовы прыщи.
Вы, наверное, предположите, что букет по приходу отправлялся в мусорное ведро? Ну уж нет! Потрачены деньги, а Татьяна к любым, даже ничтожным тратам относилась очень ответственно и ревниво стремилась выжать из минимума расходов максимум комфорта и удовольствия. Как-то она вычитала в глянцевом журнале, что французы потешаются над русскими за неумение жить, а сами практикуют «искусство жизни», которое состоит в том, чтобы от всего, даже бытовых самых мелочей выжимать всё возможное наслаждение и счастье. Мысль ей понравилась и она решила, а Татьяна была дамой решительной, сделать её своим жизненным правилом. Так что букет аккуратно освобождался от хрустящей обёртки, помещался в сияющую разноцветными огоньками в свете настольной лампы хрустальную «мамину» вазу, от торта аккуратно отрезался небольшой кусочек, заваривался вкуснейший чай и всё это подавалось на дорогом сервизе «Мадонна», привезенным покойным отцом – военным из ГДР. Хочу праздника, я его заслужила и он у меня будет!, - думала Татьяна. «Надо себя любить!» - такого было убеждение Татьяны, она слышала в ТВ-шоу «Модный приговор», что любовь к себе залог душевного здоровья и успеха в жизни и теперь часто повторяла, делая себе поблажки: « - Ненавидят себя только неудачники!» Расставив всё на столике перед телевизором, она включала «Пусть говорят» и с наслаждением принималась позолоченной ложечкой отколупывать кусочки торта, запивая обжигающим черным чаем. Тут важно было решить, оставлять самое вкусное – розочки ядовитого цветастого крема на потом или съедать первыми. Сегодня Татьяна решила пойти на компромисс, как-то она услышала фразу, что «компромисс – это когда двое пришедших к нему расходятся недовольные достигнутым соглашением.» Фраза была очевидно умной, Татьяне понравилась и она часто проговаривала её про себя в затруднительных ситуациях. Помогла и сейчас – Татьяна решила сначала съесть прямоугольник белого шоколада, а розочки потом. Это был компромисс, то ли с совестью, то ли с тортом. Непонятно было, как торт мог «оставаться недовольным достигнутым соглашением», но это были мелочи.
Ломтик торта исчезал на глазах, Малахов на экране ТВ блистал напомаженными кудрями, орущие друг на друга бабы в шоу были глупы как курицы, особенную ненависть вызывала сухая стервозная училка в очках, щипящая свои едкие комментарии время от времени. Мразь, подумала Татьяна с удовольствием, своими бы руками её задушила. Надо мыть посуду, Татьяна уже знала, чем это кончится, но всячески прятала это знание от себя. Грязную посуду оставляют только неряхи, могут завестись тараканы, да и с таких мелочей начинаешь опускаться, сначала немытая посуда, затем будет засаленный халат и кучи грязи по углам. Нет уж, я не такая, мама, Царствие ей небесное с малых лет приучила меня к порядку и Татьяна шествует на кухню, начинает тщательно мыть тарелку, стараясь не глядеть на торт. Верхняя часть коробки предательски сдвинулась, обнажив самую сладость нутра – влажный, пропитанный смесью восхитительного кофейного ликёра и сладкого сиропа янтарный бисквит с полоской розового крема, разделяющей коржи посредине. Подберу крошки, чтоб было аккуратно, решает Татьяна и, не домыв посуды, начинает собирать их, по одной отправляя в рот. Затем, не выдержав, набрасывается на беззащитное тельце торта, отрывая куски руками, пачкаясь и запихивает в себя, урча от удовольствия и роняя кусочки изо рта на пол. Торт исчезает за пару минут. Татьяна запивает десерт водой из под крана, налив её в так и не вымытую чашку, удовлетворённо рыгает и сказав «Ой», прикрывает рот рукой. Затем вспомнив, что она дома, окончательно расслабляется и бросив недомытую посуду в раковине, бредёт в комнату, почёсывая живот в области пупка. Подумав, что зуд не проходит второй день, шаркает тапками до прихожей и долго разглядывает розовое пятнышко на коже. Что это? Не придя к определённому выводу, возвращается в комнату, ложится в кровать. Малахов уже кончился и она, выключив ТВ и настольную лампу, смотрит в потолок. На нем перекрещиваются свет от фар проезжающих машин, окно выходит на оживлённую улицу и тени от люстры. Это напоминает маятник. Тени и свет качаются, удлиняясь и двигаясь ритмично, они будят желание, рука Татьяны спускается вниз и залезает в трусики.
Через десять минут Татьяна начинает впадать в оцепенение, ещё не сон, но уже и не явь, любимое её состояние, она присматривается к странным картинкам, всплывающим где-то в пространстве между прикрытыми веками и затылком. Путаются розовые дома, собственные ноги, отчего-то в резиновых сапогах, кудри Малахова, покойница-мама улыбается с утюгом в руке. По телу струятся жизненные соки, слышны булькающие звуки из живота, чувствуется биение сердца, живая, живая, думает Татьяна, огромные розовые волны уносят её на самый край и Татьяна падает, падает и засыпает.
Со стены на Татьяну глядит портрет в дешевой рамочке из «Икеи» - очаровательная девочка-подросток, с лукавой улыбкой и глазами маленького бесёнка. Белоснежные кудри прихвачены розовой лентой. Вся – обещание и коварство, радость и открытость, наивность и тайное знание.
Прядь крашенных хной волос прилипла к потному лбу Татьяны, она улыбается лукавой улыбкой девочки, а затем начинает сначала неуверенно, а затем всё громче и громче похрапывать. Прошёл ещё один день.
Татьянин день.