Дневник кота Плинтуса (часть 2)

Нассал под кресло. Хорошо нассал. Ссаноутверждающе.

Вчера Эта пришла поздно, сыру накромсала, отвернулась за чаем. Ну я на стол — рраз! Сыр — хвать! И сожрал быстренько. А то знаю Эту — сама стрескает, мне не даст. Пока она на меня орала, ещё в рот ей заглянул — вдруг зажала таки кусок, стерва?

Прокатился когтями по брюкам Этого. Звонко получилось. Этот вопит: Воротник из тебя сделаюна! С ушками и четырьмябля лапками! Ну, поводи ещё баб, я тебе покажу, как шкурки разделывать. На бабах покажу.

Эта пришла — я давай орать сразу. Покладистая была, прыгает вокруг на задних лапках: Плинечка, что тебе надо? Покажи, что такое? Отвёл эту на кухню и быра сховался под ванную. Эта стоит, руками разводит: не понимаю, говорит, какого хрена он так сделал. Хорошо, что хоть Этот умный. Сразу понял. Говорит, Плинь тебе твоё место в доме показал. Ещё пару лет — глядишь, из Этого приличный сКот получится.

Увлекся программированием. Учил бейсик. Освоил INT и RND. Нассал, сколько смог, куда попало.

С утра взорвал в лотке фугас. Играл в спецназ МЧС. Срочно спас туалет от наполнителя, зассав его весь. Пришла Эта, сунулась в туалет — вопит, во все горло. Давай звонить Этому: скотина нассал! скотина насрал! Дура, сама в туалете что делаешь?

Надоело, что Эти называют меня Плинтус. Ещё извращаются всячески: Плинтус-свинтус, Плиня, Плин… Позволяют себе мыши знают что. Распоясались. Надо научить при обращении ко мне кланяться и говорить «Большой Чёрный Хозяин».

Насмотрелся по ящику рекламы. Утром притаранил этой в постель недоглоданную куриную кость. Взял в зубы, влез Этой на грудь и пялюсь ей в глазёнки. Она давай орать: придурок, скотина, сволочь одомашненная! Обиделся. Гаркнул на неё, уронил кость под одеяло, заныкался за плиту и долго страдал. Минут через 15 вышел пожрать и присмотреть позорное место для ссанья.

Всё думаю — куда Эти постоянно шастают? Вот чего им дома не сидится? Наденут всякую лабуду, дрянью вонючей напрыскаются — и побежали. Когда со жрачкой возвращаются — понятно. А остальное время куда их мыши носят?

Яростно нассал под оба кресла и насрал у полочки с обувью. Хорошо!

Объявил сегодняшний день Праздником Юного Следопыта. Наблюдение.

Ворованная сметана гораздо вкуснее обычной. Ворованная картошка на вкус всё то же дерьмо.

Сел писать о том, как я птичку на днях на балконе словил. А комп слетел вместе с тем, что я там накатал. Накатал много. От горя, что произведение пропало, нассал прямо в свежий лоток. Поэтому вкратце. Поймал на балконе жратву, точнее воробья какого-то. Принес в кухню, в кухне был Этот. Этот отобрал у меня жратву, ласково назвал меня «Черножопым охотником». Жратву выбросил с балкона. В миску насыпал обычной еды. В общем, как-то так.

Наблюдение. Если долго спать на подоле пальто Этой, она долго орёт дурным голосом и носится с щёткой. Если прокатиться когтями по галстуку Этого, два дня придётся сидеть под ванной.

Наблюдение. Если за ночь насыпать Этой в кровать много шерсти, с утра она много чешется и орёт во всю глотку. Если залезть к Этому под кровать и там начать звонко царапать её снизу, придётся два дня сидеть под ванной.

Наблюдение. Блевать посреди ковра куда интереснее, чем в туалете на легко отмываемый пол.

Наблюдение. Если вцепиться когтями у Этой возле правого глаза, она не отбрыкивается, когда я лезу целоваться.

Наблюдение. Один честный взгляд — два пакета жратвы. Работает, когда заметят. 20 минут симуляции сироты — полтора пакета жратвы. Работает, если привлечь внимание грохотом падающего тостера. Вопли во всю глотку до треска барабанных перепонок — пакет жратвы. Но действует всегда.

Бля-а-а-а-а-а-а-а, забыл вчера нассать под кресло! Бля-а-а-а-а!

Зато всю ночь скакал как конь. С разбегу на кровать. Тот, который не Этот, орал спросонья: «Плинтус, твою мать, в тебе не сто грамм, твою мать!» Думаю, теперь он будет обожать меня втрое сильнее. Так что ночь не прошла зря. Только очень хочется спать. И жрать. И ссать. Пойду по… мр?

Пока Эти с утра жрали, влез мордой в банку со сметаной и сожрал всё, до чего дотянулся. Перевернуть не успел — засекли. Орали. Жрали бы свои блины с вареньем, жлобы.

Этот притаранил новую швабру. Почему-то короткую — видно, боится под диван лазать. Швабра замечательная, с толстой круглой штукой внизу. Драл об неё когти. Выдрал всю середину к мышам собачьим. Клочки раскидал по дому. Нассал на коврик рядом со шваброй. Доволен.

Стал помещаться на стул. Худею! Срочно жрать.

Эти говорили о каком-то «жанись, жоплин». Ну про жоплин понятно, там такой жоплин — мать моя кошка! А про жанись даже я напрягся. Пойду подумаю мимо лотка.

Нассал под кресло. Хорошо!

Сегодня понял, почему Эти так странно передвигаются — на двух конечностях. Эти они просто передо мной пляшут на задних лапках.

Уже два дня старательно давлю на психику Этой. Смотрю на неё с презрением, или сижу, повернувшись к ней ж***й, жду, пока выйдет из себя. Эта полная дура. Радуется: ах, котик с меня глаз не сводит! Ну, поспит она у меня сегодня ночью… Долго думал над видовой принадлежностью Этих. Понял, что они попугаи. Твердят одно и то же: опять нассал мимо лотка, не ори на меня, дайте коту пожрать кто-нибудь, убью суку, чтоб ты сдох, слезь со стула, пущу на воротник, фантастический дурак. Тупые твари, тупые, тупые твари. Пойду пожру.

Нассал под кресло. Хорошо!

Сегодня ночью развлекался. Сначала спал на Этом. Этот почему-то прерывисто дышал и периодически хрипел: «Пора тебя, туша, переставать кормить». Потом походил немного у Этих по подушкам. В результате уснул у Этой на голове. Во сне запутался лапами в длинной шерсти Этой, которая у нее на голове растет. Эта орала. Чего орала — непонятно. Сидел рядом с миской и думал, пожрать или не пожрать. Пришел Этот и давай приставать: «Плинтус, скажи мяу! Плинтус, скажи мяу!» С мысли сбил, собака. Придется все заново передумывать.

Почаще надо изгваздывать пол в кухне. Эта с утра снова мыла пол. Хлоркой. А меня с нее, в смысле с хлорки, прет. Валялся по полу и мурлыкал. Когда пол высох, пошел к Этой — у нее на тапочках еще немного осталось. Лизал тапочки, а Эта умилялась: «Ой, котик, как ты меня любишь». Дура. Я не тебя люблю, а хлорку.

Нассал под кресло. Хорошо!

С утра полчаса изображал из себя примерного кота — тихо лежал на стуле в кухне и громко мурлыкал на руках у Этого. Устал как собака. Пойду пожру.

Пришла Эта и притаранила какую-то пиццу. Что такое не знаю, но пахло вкусно — мяусом. Ходил по кухне и орал, что я сирота. Эти всей толпой сидели, жрали пиццу, смотрели на меня. Хоть бы кто-нибудь поделился. С досады пошел ссать мимо лотка. Уже в сортире понял, что до потопа еще не накопил. Пришлось просто разбросать наполнитель. Зато по всему сортиру.

В честном бою спер у Этих кусок пиццы. Выжрал все мяусо. Ничего, покатит. Думаю над тем, что пора писать книгу. Методичку «300 поводов нассать под кресло». Схемы там, графики.

Плохо.

Мешать массандровское и Этосамоэ нельзя.

Отошел от Нового Года.

Проснулся аппетит. За вчерашний вечер схавал четыре пакетика жрачки и два раза взорвал бомбу в сортире. Эти ходят по дому как привидения и реагируют только на фразы друг другу «Принеси, пожалуйста, попить» и «Положи котенку жрачки, а то он меня уже достал орать».

Утром медленно и осторожно шел по ковру. На что Этот сказал «Не топай, сволочь». Дебил. Эта, когда спит, костями сильнее гремит.

Заглянул в холодильник. Моей жрачки мало — почти все забито каким-то салатами и прочим дерьмом. Говорю Этой: «Слышь, завтра побежишь за моей жрачкой». А она: «Котик, что ты так громко мяучишь? Может, тоже пить хочешь?» — и воды налила в одну из мисок.

От возмущения перевернул лоток.

Медитировал под ванной. Надоело. Выбрался из-под ванной и залез медитировать на белую подушку Этого. Странно, но Этот, когда увидел подушку, как-то перекосился и сказал Этой, что меня пора мыть. Эта пообещала, что все случится завтра.

Выжрал две полных миски и точу когти, на случай если Эти не просто так поговорили.

Нассал под кресло. Хорошо!

С Этими общаться стало совершенно невозможно, тупеют на глазах.

— Мя. — Тебе чего? — Мя! — Плин, не ори на меня. — МЯИЯИЯИЯИЯУАУАУАУ!!! — Ты чего, жрать чтоли опять хочешь?

А с первого раза что, не ясно было? Тьфу, идиотканах.

Захожу, значит, в сортир, и вижу как Эта стоит на трёх лапах. А четвёртой в моём лотке копается. Охренеть просто. «Дура, — говорю, — ты чё ваще делаешь?» Она со слезами: «Ой, я пока тут сидела, серёжку с брильянтиком потеряла!» Так и вижу, как эта идиотка лысой ж***й на унитазе сидит и в ухе лапой ковыряет, ага. Но за компанию тоже покопал. Разрыли всё — нифига не нашли. А Тот, который не Этот, мимо проходит и говорит: «Ты ещё вчера их, типа, сняла и в шкатулку, типа, сложила. И вообще, брулик ненастоящий».

Столько хорошего наполнителя своими лапами изгадила, дурында убогая.

Нассал под кресло. Хорошо!

Мужики исправляются. Этот вчера полдня умилялся на чистоту в сортире и идеально прореженный лоток, гладил по шерсти и повторял: «Плинечка, какой же ты умница!» Тот, который не Этот, дважды давал пожрать. Сам. Без напоминания. Но Длинный Тощий всех переплюнул. Принёс мне дары — жрачку и игрушку, набитую кошачьей мятой. А потом долго кланялся, сложив верхние лапы, и говорил: «О, великомудрый кото-ссан! О, прекрасный Плинтус! О, нижний предел мирового скотства!» И только Эта постоянно вздыхала: «Ой, котик, от тебя столько мороки, надо было тебя Виндоус назвать!» Ну что с неё взять — дура.

Весь день убил на Эту идиотку. Сначала она взялась мыть полы. Пока доместос по всему полу не разлил, как следует не вымыла. Потом замочила моё покрывало — типа постирать. Пришлось самому влезть в ванную и лапами втаптывать в мыльную воду, чтобы намокло. Эта верещит: «Ой, котик весь в пене, надо его срочно помыть!» Не успел даже вылезти из ванной. Навалились втроём, подонки, и давай мылить и душем поливать. Орал во всё горло: «Это противоречит женевской конвенции! Билль о правах скота нарушаете, сцуки! Я на вас в Гаагский трибунал жаловаться буду!» Хрена. Намылили, залили водой, отжали, пидарасы поганые, и тёрли полотенцем. Сопротивление было практически бесполезно — поллитра их совместно пролитой крови не в счёт. Уррроды.

Ушёл сохнуть на кровати. Там как раз простыни поменяли для моего удобства.

Пуленепробиваемые кретины. Сначала меня намыли, а потом форточки открыли. «Дебилы, — ору, — тупоголовые, я ж простужусьна! Издохну от холода — помрёте от собственной тупости без моего чуткого руководства!» До Этой поразительно быстро дошло. Тут же прискакала с пледом. Воспользовалась случаем, дурында, — завернула, как хренову ляльку. Нассал под кресло. Хорошо!

Эти, кажется, стали на мне экономить. Пакетики жрачки однозначно стали меньше раза в полтора. Раньше ел по 5 в день — нормально, теперь 8 мало. Лоток стал меньше: задница перестала помещаться. И наполнителя стали меньше сыпать: на раз копнуть — и то не хватает. Стулья они тоже нарочно подпилили. Еле-еле влезаю теперь. Даже домик мой, мерзавцы, поменьше сделали. Как только ухитрились.

Буду мстить.

Какой-то тотальный идиот подарил Этой вазу. По виду такая же, как Длинный Тощий, но стеклянная. Эта безмозглая поставила её рядом с моим домиком. Объявил акцию протеста: разбилнах вазу и нассал на ковёр. А нечего на прилегающие к моей частной собственности территории покушаться.

И нассал под кресло. Хорошо!

Изучал механику музыкальной шкатулки. Разобрал её об пол. Эта давай сразу орать: «Ой, котик, это же английский фарфор! Английский! Фарфор!» Надо Этому сказать, чтоб подарил ей памперс для морды, а то заколебала слюнями-соплями. Механика, кстати, примитивная. Составляю список усовершенствований для производителя.

Этот, сцука, до сих пор не вернул мою Бастилию. Решил взять её сам. Этот как раз пиджак вывесил, вроде как промыться собрался. Прыгнул на пиджак, раскачивался на нём, как маятник Фуко, и орал во всю революционную мощь: «Allons enfants de la Patrie, понимаешь, le jour de gloire ко мне est arrive, не дам случиться la tyrannie!» Этот как-то покривел и глазом задёргал. «Сс.. ссмело», — говорит, — «драться будем, скотина?» «Идиот!» — отвечаю, — «Это ж „Марсельеза“! Бастилию верни, жлоб!» Этот схватил останки пиджака, натянул верхнюю шкуру и куда-то резво ускакал. Вернётся без моей переноски — убью же гада.

Тот, который не Этот, припёр Этой микроволновку. Типа подарок. Типа мне жрачку подогревать. Пока они там с проводами возились, влез в коробку. Изгрыз книжку рецептов, порвал листок с гарантией, немного подумал и нассал сверху на всю эту макулатуру. Через пару минут Эта давай носом водить: «Ой, кажется, котик набедокурил!» Всего за полчаса вычислила источник. Опять в сопли. Звонит Этому и жалуется, зараза. Что сказал Этот — не разобрал, но вопил он очень, очень экспрессивно. На всякий случай влез в домик.

Всё. Финиш. Кирдык. Абзац. Пинцет.

Этот ворвался в дом — слюнища пузырями, глаза бешеные, будто его только что Крейцфельд с Джейкобом обняли, меня за шкирку хвать, как какую-то беспородную тварь с помойки. Одной лапой держит, другой из складок своей верхней шкуры достаёт Бастет. Большую, базальтовую, египетскую, чёрную, как я. Зенками своими дико вращает и орёт: «Слушай сюда, сволочь! Видишь, видишь статую? Ещё одна такая выходка, и это будет твоим надгробием, понял?»

Насилу вырвался. Сижу под ванной. Думаю о смысле Этих. Ноет загривок.

Не ссал под кресло. Нунах.

Пытался ходить как Эти — на задних лапах. Протопал от домика до дивана. Неудобно: центр тяжести упал куда-то в жопу, пузо бьёт по коленям. Эта увидела — чуть не подохла от умиления. Жрачки дала тройную дозу. Надо будет ещё Этому показать. Когда остынет.

Попритворялся несчастным котом и сиротой.

Ходил по дому, орал, как будто съел слона и мучаюсь запором. Жрал столько же, но в два раза медленнее, периодически поворачиваясь мордой к Этой. Помогло.

Она надрывно высказалась, что Этот — злой и бесчувственный мужлан, не любит котика, а котику теперь плохо. Этот апеллировал к пиджаку, вазе, музыкальной шкатулке и креслу, а также припомнил какой-то шарфик и стаканы. Эта парировала набухшими глазами и фразой «Из-за какого-то вшивого пиджака и гребаной вазы котик теперь страдает. Вот все вы, мужики, такие!» Этот не нашёлся, что возразить, сказал, что у него дела и куда-то быра промылся. Понял, что пора. Быстро забежал в сортир и начал там истошно орать, как будто слон всё-таки решил выйти наружу. Эта стремительно прискакала, начала гладить и говорить, что никто меня больше не будет обижать. Обещала дать пожрать ещё. Похоже, жизнь опять налаживается.

Нассал под кресло. Хорошо!

Орал всю ночь и весь день. Тот, который не Этот, только похохатывал: «Ну вот, привет, приехали. Оно наконец возжелало бабца. Теперь конец спокойной жизни.» Ну что за кретин, какие бабцы? Зима же! Мне хоуоуоуоуолодно!

Не узнаю сам себя. Я даже мимо лотка ссать перестал, чтобы тискали чаще. Воистину, нужда заставит — и не так раскорячишься.

Фигня, сегодня наверняка опять туча народу припрётся. На руках отогреюсь.

Правда утром я Щастья таки немножко урвал: валялся между двумя тёплыми тушами и читал через два плеча сразу две книжки. На одной английскими буквами было написано какое-то Пузо, а в другой было про ведьм. Про чужое пузо мне не интересно, у меня своё есть. А на ведьм мне вообще поссать.

Но зато согрелся и подремал.

Я вечером Этих построю. Чтобы в течение всей зимы мне тут валялись в кровати по очереди. Греться буду. Нассал под кресло. Хорошо!

Пришёл Длинный Тощий. Притащил своего бабца. Бабец маленький. Ору Длинному Тощему: «Ты ваще дурак? Тебя ж посадят, она ж мелкая ещё!» Хихикает, идиот: «Смотри, ты Плину понравилась!» Взял бабца на абордаж и увёл от Длинного Тощего подальше. Развратникбля. Надо нассать ему в ботинки.

Потом Длинный Тощий наконец-то линять собрался. С боем отобрал своего бабца, надел верхнюю шкуру и сунул лапы в ботинки. Как заорёт: «Нассал, ссука!» «Ага», — говорю из-под ванной, — «обещал же!» Этот ржёт, как ошпаренный ишак, Тот, который не Этот, по ванной шваброй долбит, Эта вопит «Не обижайте котика!», бабца молчит. Длинный Тощий сложил ботинки в сумку и ушёл в тапочках. Пообещал, правда, что в следующий раз придет со стрихнином и газовым ключом-котоубийцей № 1.

Водил мужиков курить. Построил Этого, Того, который не Этот, и Длинного Тощего по росту и вывел на лестницу. «Вы теперь так курите», — говорю. Проследил, чтоб не кидали окурки на пол. Показал идиотам мусоропровод. Мужики шушукались, делали большие глаза и вели себя смирно. Пришлось, правда, прикрикнуть разок, чтоб домой шли. А то от длительного выгула-выкура Эти портятся. Проверено. Думаю, скоро придётся ещё и супервизором на прогулках быть. Труд облагораживает, ага.

Вчера слышал, как Этот в тоске, печали и соплях рассказывал Этой, что амурского лесного бабца не достать. Редкий вид, ага. Законом и прочими лесничими охраняется, взять домой — никак. Разве что сама придёт.

Впал в депрессию и апатию. Второй день ни жрать, ни пить не могу. И даже массандровского или хотя бы чинзано в доме нет, чтобы залить тоску. Страдаю.

Всё хреново. Лежу на диване пузом кверху, раскинув лапы. Скулю, как подстреленный волк. Эта волнуется, пытается кормить с рук креветками. Ворочу морду. Тошно, гадко, противно. Хочу амурского бабца.

Неимоверным усилием воли дотащил себя до мисок. Стоят в ряд — все шесть. Подумал: «Вот бы амурская порадовалась!» Зарыдал. Ушёл за плиту на кухне. Терзаюсь.

С горя полез на колени к Этой и даже был образцовым ласковым скотом.

Что значит «отстань, у тебя язык шершавый»?

взято с lurkmore.to