Слеза полдневного светила. Часть 1. Главы 11 - 12

Из разговоров с Закревской Марат понял, что он не один такой уникальный. Есть еще человек, у которого сходная проблема. Иначе с чего бы Лина заинтересовалась вдруг индейцами? Она никогда просто так, от нечего делать, не заводит речь о подобных вещах.

«Интересно, кого это еще беспокоят видения давно забытого прошлого? – думал Калитин. – Надо бы познакомиться, поделиться впечатлениями. Глядишь, что-то и выяснится». Но спрашивать об этом Ангелину Львовну он не стал. Вряд ли она скажет. Клиенты настаивают на конфиденциальности, и правильно делают.

Марат перестал волноваться. Он решил точно следовать советам Закревской, то есть записывать все, что приходит в голову, какой бы неправдоподобной чепухой это ему ни казалось.
– Достоверность – не твоя забота, – говорила она. – Тебе следует просто излагать на бумаге все, не упуская ни одной детали. Чем подробнее, тем лучше. Причем сразу, как только на тебя «находит». Если ночью, не оставляй до утра, а вставай и пиши. Если на работе, уединись, отложи все дела и записывай.
– Прямо вот так? – удивился Калитин. – Все бросать и за перо?
– Я не шучу, – рассердилась Ангелина Львовна.
– Ладно, я все понял.
В планы Марата не входило портить Лине настроение. Наоборот, он старался быть для нее приятным, желанным собеседником. И не только.

Очередная картина возникла в его сознании неожиданно. Он стоял у стола, за которым Ирочка принимала заказы, разговаривал по телефону, и вдруг…
– Извините, я вам перезвоню, – поспешно сказал господин Калитин и отправился к себе в кабинет.
«Что это с ним? – подумала Ирочка, провожая его ревнивым взглядом. – Надо выяснить». Она дописала квитанцию, поправила прическу и выпорхнула в коридор. Там было пусто. Дверь в кабинет хозяина оказалась плотно закрытой. Вот незадача! Ирочка на всякий случай оглянулась, – не подсматривает ли кто? – и прильнула ухом к щелке между лудкой и дверным полотном. В кабинете Марата стояла тишина.
«Что он там делает? – гадала Ирочка, изо всех сил напрягая свой музыкальный слух. – Уснул, что ли?» После минутного колебания она тихонько постучала. Никто не отозвался. Ирочка немного постояла, прислушиваясь, и снова постучала, на этот раз громче. Результат был тот же.

Ирочка еще минуту подождала и решительно нажала на ручку двери.
– Марат Анатольевич!
Она осеклась и даже сделала шаг назад, таким он ее обдал взглядом. Господин Калитин сидел за столом и что-то писал. Некоторое время он просто смотрел на вошедшую Ирочку, потом, видимо, собрался с мыслями и спросил, чего ей здесь надо.
– Мне? – растерялась она. – Я… вас к телефону, Марат Анатольевич.
– Скажи, что я занят.
– Да?
Ирочка усиленно косила глазами, пытаясь рассмотреть, что он пишет. Увы! С такого расстояния даже ей это оказалось не под силу.
– У тебя все? – неделикатно поинтересовался Калитин.
– А… ага…
– Тогда, будь добра, позаботься, чтобы мне в течение часа никто не мешал.
– Хорошо…
Ирочке не оставалось ничего другого, как закрыть дверь, пребывая в полнейшем недоумении. Такое поведение было нехарактерно для Марата, особенно резкий, невежливый тон, которого он даже не пытался скрыть.
Она прервала Калитина в самом напряженном месте его повествования, чем и вызвала недовольство. Когда дверь закрылась, он снова принялся писать…

Я слышал голоса, пытаясь определить, какой из них принадлежит жрецу, а какой военачальнику.
– Так больше не может продолжаться, – говорил один. – Нам нужны новые партии рабов. Где они?
Их язык, науатль, оказался для меня несколько сложным. Вообще, их речь своим звучанием напоминала мне птичий клекот. Они обожали перья и изделия их них. Перьями украшалось буквально все: щиты воинов, одежда, штандарты, головные уборы. А имя их главного Бога – Уицилопочтли – означало не что иное, как «Колибри левой стороны». Еще один их заменитый Бог – Кецалькоатль – являлся «Пернатым Змеем». Все это убеждало меня в том, что я попал туда, куда и стремился.
Свою столицу Теночтитлан эти существа основали на островах озера Тескоко. Бог Уицилопочтли велел им обосноваться там, где они увидят сидящего на кактусе орла со змеей в когтях. Снова орел. Птицы, птицы! Повсюду птицы…

Теночтитлан – довольно красивый город. Они расширяют его за счет «плавучих садов» чинампа. В Теночтитлане они воздвигли множество красивых храмов, где жрецы и жрицы совершают свои изощренные и жуткие обряды. Они поют, танцуют, воскуряют благовония и приносят людей в жертву богам, вырезая им сердце. Для этого существует специальный обсидиановый нож, которым вскрывается грудная клетка. Реки крови орошают алтари и лестницы храмов. Их жрецы считают, будто бы человеческая кровь питает Солнце и вызывает дожди. Что за абсурдная идея! Таким образом эти ацтеки якобы снабжают Богов энергией и тем пытаются отсрочить свою гибель. Они чувствуют, что их обнаружили, и все остальное – вопрос времени. Воистину, эпоха «Пятого Солнца» должна стать для них последней!

Главный храм, посвященный Уицилопочтли и Богу дождя Тлалоку, возвышается над всеми, он увенчан двумя святилищами. Здесь же, на огороженной территории, находятся другие храмы, палаты воинов, жреческая школа и площадка для игры в мяч. Чуть дальше от центра располагаются дворцы знати, утопающие в зелени садов. По гладкой озерной воде скользят пышно изукрашенные лодки. Я люблю прогуливаться по вымощенным камнем улицам, когда легкий ветерок развевает мою одежду из хлопка, и вдыхать запахи цветов и плодов. Одна из таких улочек и привела меня туда, где я встретил Ее. Миктони должна помочь мне подобраться поближе к тому, ради чего я здесь. Я почти влюбился в нее, юную и свежую, яркую, как птичка-колибри, порхающая с цветка на цветок. Она ни о чем не подозревает. Я завоевал ее сердце тем, чего она не получает от своего мужа-аристократа, – поклонением ее красоте.

Миктони – самая молодая из жен ацтекского тлатоани, как они называют своих правителей. Она говорила мне, что ведет свой род от самого Ицкоатля, первого императора ацтеков. Охотно верю. Тем более мои шансы возрастают. Еще она говорила мне, что я красив, как их таинственный и непредсказуемый Бог Тескатлипока – «Курящееся Зеркало». Сомнительная похвала, но я делаю вид, что польщен. Я долго пытался привлечь внимание Миктони, применяя разные способы, пока не нашел подходящий. Оказывается, ацтекские женщины падки на восхищение и восхваление. Что ж, прекрасно! В этом они не одиноки. Итак, мне удалось стать ее любовником и тем самым привязать ее к себе. Это укромное местечко в одном из самых роскошных дворцов Теночтитлана она выбрала для наших тайных встреч и показала мне, как проникать во дворец незамеченным. Я приходил сюда раньше нее, чтобы проделать отверстие в стене для подслушивания. Замаскированная комната, где мы предаемся любовным утехам, соседствует с помещением, где правитель ведет беседы, не предназначенные для чужих ушей. Как мне повезло! Миктони часто задерживается. Ей не так-то легко найти предлог для длительной отлучки. Я же стараюсь использовать каждое мгновение драгоценного времени, проводимого во дворце.

Затаив дыхание, я стою, прильнув ухом к заветному отверстию, пытаясь уловить смысл беседы между правителем, влиятельным жрецом и военачальником. Они спорят. Они взволнованы и обеспокоены. Что-то не так в их мире, который только кажется незыблемым. Невидимая опасность подтачивает, разъедает его изнутри. Я знаю, что это. Их тайна! Они так глубоко запрятали ее, что сами стали зависимы от нее. Они хотели быть ее хозяевами, а превратились в ее рабов.
– Наши воины устали, – говорил военачальник. Я хорошо знал его голос. – Они ропщут и требуют вознаграждения. Соседние племена оказывают ожесточенное сопротивление. Нужно принести много жертв Уицилопочтли, чтобы Он даровал нам свое покровительство. У Него пересохли губы, они давно не пробовали свежей крови!
– Нельзя! Нельзя… – возражал правитель. – Недовольны не только воины. Этот мир оказался не совсем таким, как мы рассчитывали. У нас не получилось то, что было задумано. Многие знатные ацтеки раскаиваются в том, что последовали за нами. Они сожалеют о прошлом и готовы поднять мятеж.
– Нет, – прошелестел жрец. Он был самым старшим из присутствующих, и его голос походил на шелест тростника. – Этого ни в коем случае нельзя допустить. Ни один из Посвященных не смеет обратить свое оружие и свой ум против нас. Мы все связаны и все поплатимся за содеянное, если только просочится хоть одна капля сведений о… – жрец сделал паузу, не называя того, о чем говорил.
– Тише… – сказал правитель. – Надо быть осторожными. Теперь повсюду могут быть уши.

Он, скорее всего, устремил свой взгляд на то место, где стоял я. Потому что мое тело сразу покрылось липкой испариной, а ноги будто приросли к полу. Я с трудом перевел дыхание, стараясь рассеять свой страх.
– Что с тобой? – участливо спросила Миктони. – Ты так бледен. Но даже в бледности и недомогании ты прекрасен, мой Тескатлипока!
Я так увлекся, что не заметил, как она вошла. Это плохой признак. Я стал недопустимо беспечным. Не хватало только совершить роковую ошибку, когда цель настолько близка!
– У меня жар, – соврал я. – Надеюсь, священные камни твоего дворца помогли мне унять его.
Нужно же было мне как-то обяснить, почему я стоял, прижавшись лицом к стене?! О, как мне опротивело притворство! Кажется, я научился ему у ацтеков. Они насквозь фальшивы, и вся их жизнь пропитана фальшью, как кора деревьев влагой во время сезона дождей.
– Тебе лучше? – спросила она, приближаясь ко мне и касаясь прохладной ладонью моего лба.

– Ты испугала меня. Больше не подкрадывайся, а то я могу принять тебя за царского шпиона и…
Я выхватил из-за пояса обсидиановый нож и со свистом описал им в воздухе круг. Она в ужасе отшатнулась.
– Ты смог бы убить меня?
– Не тебя, а… в общем, я тебя прошу, никогда не подбирайся ко мне бесшумно! Я убью всякого, кто посмеет посягнуть на нашу с тобой тайну! И могу сделать это быстрее, чем успею рассмотреть лицо вошедшего. Твоя честь для меня превыше всего.
Кажется, она осталась довольна моим воинственным и любовным пылом. Я крепко обнял ее и поцеловал, проклиная необходимость лгать ей. Увы! Они сами выбрали свою судьбу. Тот, кто обманывает, рискует сам быть обманутым. Таковы правила, и не я их выдумал.
– Еще об одном хочу попросить тебя, – сказал я, с притворной страстью глядя в ее лицо. – Не называй меня больше Тескатлипокой!
– Но…
– Мне больше по душе Шиутекутли, Бог огня.
Она облегченно вздохнула и прильнула к моей груди…

Автобус привез съемочную группу к туннелю, и Ларисе предоставилась возможность впервые увидеть эту величественную и немного пугающую картину. В теле горы зиял черный проем, уходящий глубоко в недра скальной породы. У проема стояли на приколе пара грузовых машин, несколько тракторов и экскаватор. Среди людей же происходило напряженное движение: входили и выходили рабочие в касках, переговаривались между собой, тянули какие-то провода и толстые кабели, что-то вносили и выносили. Накануне вечером Борис рассказывал, что строительство туннеля ведется одновременно с двух сторон и что из-за неточных геодезических расчетов возникли трудности со «стыковкой». Паршин, начальник строительства, был зол на всех и вся, кричал, ругался, куда-то звонил и пил водку. Киношников встретил неприветливо, никакой помощи не оказывал. Хорошо, хоть не мешал.
– Так что вы к нему с лишними вопросами не приставайте, – инструктировал женщин Бахмет. – Если что понадобится, обращайтесь ко мне.
– Ладно, – кивала головой Глафира.

Туннель произвел на всех удручающее впечатление.
– И как эти, как их… проходчики, не боятся находиться там внутри? – недоумевала Мельникова. – Ведь это ж какая толща над головой! Вдруг обвалится?
– Чего это ей обваливаться?
– Ну, мало ли? Землетрясение, например.
– Ты, Мельникова, не каркай! – завопила администраторша. – Нам здесь работать и работать. Обвалится! Фильм снимать надо. Где другой туннель взять?
На Памире землетрясение в три-четыре балла – обычное дело. На них никто и внимания не обращал. Только начинали лихорадочно метаться по склонам овцы, да собаки выли в кишлаках. А вот если тряхнет сильнее…

– Я узнал кое-что, – сказал Борис. – На этом самом месте уже собирались строить туннель, еще в пятьдесят девятом году. Но… не получилось. То ли денег не было, то ли проект забраковали. Это плохая примета.
– Почему? – удивилась Лариса.
Руководитель группы каскадеров пожал плечами.
– Так говорят… Если, например, корабль один раз затонул, то лучше его со дна не поднимать и на нем не плавать. Утонет обязательно.
– Туннель - не корабль, – возразила Глафира. – Он затонуть не может. Его просто не начинали строить. А теперь начали.
– Ну, дай Бог! – неопределенно сказал Борис.
Он поймал взгляд Бахмета, и ему расхотелось продолжать дискуссию.
– Я внутрь туннеля не пойду, – решительно отказалась Лариса. – Хоть режьте. Я только снаружи работать буду.
– Кто тебя туда посылает? – возмутился режиссер. – В туннель, если хочешь знать, посторонним вход строго воспрещен. Я еле уговорил Паршина разрешить нам снять пару сцен. А вам с Глафирой и вовсе там делать нечего.

Страхи страхами, а от работы никуда не денешься. После продолжительного разговора Бахмета с Паршиным, съемочная группа занялась своим непосредственным делом, а Глафира с Ларисой – выдачей инвентаря и приготовлением обеда. В вагончиках проходчиков жило несколько собак. Учуяв соблазнительные запахи, они прибежали и вились вокруг женщин, виляя хвостами и облизываясь. Глафира бросала им то одно, то другое… Вдруг собаки повели себя странно. Они перестали есть и стали настороженно принюхиваться, задирая морды вверх.
– Чего это они? – боязливо спросила Глафира, которой такое собачье поведение очень не понравилось.
Одна из собак, рыжая лайка с облезлым хвостом, пронзительно завыла.
– Господи! Неужто землетрясение? Напророчили своими разговорами! – запричитала администраторша, не сводя глаз с собак. – Чего делать-то?
– Не знаю… – растерялась Лариса. – Бежать надо.
– Куда?
Из туннеля раздался сигнал тервоги, одновременно с которым Лариса ощутила, как твердь под ее ногами пришла в движение.
– Ой, мамочка! – пискнула она и зажмурилась.
Из провала в горе выбегали рабочие, Паршин что-то громко кричал, чертыхался и размахивал руками. Актеры все побросали, столпились на ровной площадке перед входом в туннель и оживленно переговаривались. Бахмет, оставаясь невозмутимым, курил свою знаменитую трубку. Собаки выли на несколько голосов, взвинчивая и без того напряженные нервы людей.
– Мамочка! – шептала Лариса, дрожа и стуча зубами. – Мамочка…

К счастью, землетрясение оказалось не очень сильным. Через десять минут толчки прекратились. Все еще немного подождали, рассуждая, как опасна стихия и как слаб и беспомощен человек перед ее неумолимым натиском, и начали расходиться по своим местам. Рабочие – в туннель, а киношники – доснимать эпизод.
– Пойди принеси воды, – распорядилась Глафира. – С этим переполохом я совершенно забыла о чае.
– Куда идти? Я не знаю…
Лариса была на строительстве первый раз и не имела понятия, где что находится. Уходить далеко от людей не хотелось. Вдруг опять начнет трясти? К слабеньким землетрясениям все уже привыкли и научились не обращать на них внимания, но сегодня каменистая почва под ногами колебалась основательно.
– Вон там, слева от дороги, есть арык, – начал объяснять Борис, указывая рукой вниз. – Только спускайся осторожнее, не торопись.
Арыком Борис называл любой источник питьевой воды, будь то мелкая горная речушка или ручей.

Лариса взяла пластмассовую канистру и отправилась к «арыку». Он оказался дальше, чем она предполагала. Под ногами шуршали и сыпались мелкие камешки, со стороны туннеля раздавались хлопающие звуки, как будто в землю забивали бетонные сваи. Небо, синее и блестящее, лежало прямо на снежных шапках гор. Видимость была такая, что каждая веточка или нагромождение разноцветных валунов четко и объемно выделялись на фоне скал. Воздух стоял прозрачный, как хрусталь, наполняя все это великолепие холодным звоном. Мельникова успела удивиться такому необычному явлению, как поняла, что звенит протекающий в каменистой ложбинке ручей. По его краям низкорослые арчовые кустики цеплялись корнями за скудную почву. Вода, журча, переливалась, струилась и сбегала с небольшого возвышения куда-то вниз, теряясь в скалах.

Набрать полную канистру воды оказалось делом непростым, и Лариса пожалела, что не взяла с собой кружку.
– Бог в помощь, красавица! – произнес у самого ее уха приятный хрипловатый баритон.
Лариса вздрогнула и упустила канистру.
– Извините, – произнес тот же баритон. – Я, кажется, испугал вас.
– Ф-фу… – с облегчением вздохнула Мельникова, вылавливая в ручье канистру. – Какое счастье, что вы не медведь.
Она наконец встала и обернулась. У самого ручья, картинно опираясь на камень, стоял светловолосый бородатый крепыш и приветливо улыбался.
– Я не медведь, – подтвердил он. – Я альпинист. Меня зовут Илья. Илья Вересов. Здесь недалеко наш лагерь.
Мельникова уже имела представление, что значит «недалеко» по местным меркам. Это если за день доберешься.
– Ага, – кивнула она. – А меня зовут Лариса. Вот… – она показала полупустую канистру, – никак не могу воды набрать.
– Это мы сейчас поправим.

Илья взял у нее из рук канистру, присел на корточки и быстро наполнил ее до краев.
– Ловко у вас получается!
– Опыт! – легко согласился он. – Полазаете по горам с мое, и у вас будет получаться. Давайте пробку.
Лариса достала из кармана пробку, и Вересов закрутил канистру.
– А вам не бывает страшно в горах? – спросила она. – Сегодня землетрясение было, я до сих пор в себя прийти не могу.
– Какое это землетрясение? – усмехнулся Илья. – Так… детские игрушки. А страшно бывает везде, и в городе тоже.
– Мы кино приехали снимать, – зачем-то сказала Мельникова. – Катастрофу в туннеле.
– Не люблю катастрофы. Так вы из съемочной группы? А я думал, со стройки. – Он взял канистру и подал Ларисе руку. – Идемте, я вам помогу донести.
– Не надо…
– Идемте-идемте. Подъем здесь гораздо труднее спуска.

По дороге Вересову приходилось нести не только канистру с водой, но и Ларису. Наконец, они выбрались наверх. Илья решил познакомиться со строителями туннеля, а заодно и со съемочной группой. Ночное происшествие в лагере не давало ему покоя. Вроде бы ничего из ряда вон выходящего не случилось, но… ощущение спокойствия и безопасности исчезло, и Вересов не мог его восстановить, как ни старался.
– Я своего товарища разыскиваю, – сказал он, отдавая Ларисе канистру. – Женю Голдина. Не слыхали о таком?
– Как это разыскиваете? Он что, заблудился? Ушел в горы и не вернулся?
Мельникова так разволновалась, что забыла поблагодарить Илью за помощь.
– В некотором роде… – уклончиво ответил Вересов.
– Как, вы говорите, его звали?
– Женя Голдин.
– Нет, не слыхала. Вы других расспросите… Мы-то далеко живем, в кишлаке, а строители здесь ночуют. У них утепленные вагончики, очень удобно.
– Спасибо, обязательно расспрошу. А кто у вас старший? – на всякий случай поинтересовался Илья.
– Режиссер Бахмет, Дмитрий Лаврентьевич. Но… вы лучше с Борисом поговорите. Он тут всю округу прочесал.
– Борис? Кто это?
– С нами каскадеры приехали, – объяснила Лариса. – Он у них вроде руководителя.

Илья поговорил со всеми: и с Паршиным, и с рабочими, и с Бахметом. Никто ничего определенного не знал. Дошла очередь и до Бориса. Илья отозвал его в сторону, присел на замшелый камень.
– Садись, брат, в ногах правды нет.
Борис сел, внимательно разглядывая обветренного бородатого мужика в ярком пуховике. Он сразу узнал руководителя группы альпинистов.
– Кто еще здесь поблизости обитает? – спросил Илья. – Кроме вас и строителей? Местные таджики не считаются.
– А тебе зачем? – насторожился Борис.
– Мы товарища своего разыскиваем. Говорят, где-то здесь еще люди живут…
Каскадер помолчал, подумал.
– Куришь?
Илья отрицательно качнул головой.
– Я так и знал. Здоровье, значит, бережешь.
– У каждого свои странности.
– Слышал я, община в горах есть, – сказал Борис, закуривая. – Найти ее трудно. Высоко забрались, и дорога неудобная. Они то ли святые, то ли чокнутые… Больше ничего не знаю.

* * *

Машеньку Ревину ничто не радовало. Ее жизнь без всяких на то причин круто изменилась. А главное, изменилась непоправимо. Если бы Машеньку спросили, в чем именно состоят эти изменения, она бы затруднилась ответить. Внешне все шло, как прежде. Ревин вставал по утрам, шел в ванную, принимал душ, брился, одевался, созванивался с охраной, выходил из квартиры, садился в «Джип», ехал к себе в офис и работал, работал, работал… Госпожа Ревина оставалась дома, но время проводила не в легкомысленных развлечениях, а в тяжелых раздумьях. Она слонялась по своей шикарной квартире из угла в угол и равнодушно взирала на дорогой паркет, итальянскую мебель и китайские вазы, открывая для себя избитую истину: внешние атрибуты жизни - не что иное, как иллюзия благополучия. Ей стало неуютно в этих обтянутых шелком стенах. Почему? Здесь поселилось что-то невидимо, неуловимо опасное, чужое. Машенька не могла этого объяснить, она это просто чувствовала. Просто Данила, – человек, которого она встретила, искренне полюбила, – стремительно отдалялся от нее. Однажды утром она проснулась, а он был уже другим. Не тем Ревиным, за которого она вышла замуж, с которым они отдыхали на взморье, праздновали Рождество в загородном доме, ходили на модные тусовки, целовались, ругались, а потом мирились.

Зазвонил телефон, и Машенька подпрыгнула от неожиданности. Нервы ни к черту! Она взяла трубку и услышала голос Холмогорова.
– Прекрасная Мария, я вас не разбудил?
– Н-нет…
– Вы чем-то расстроены?
– Бросьте, Геннадий Алексеевич! – взорвалась Ревина. – К чему этот великосветский тон? Вы прекрасно знаете, какое у меня настроение и почему. Есть новости?
– Плохие. А у вас?
Машенька прерывисто вздохнула.
– Тоже. Приезжайте ко мне, Гена…
– Сейчас не могу, – с сожалением ответил Холмогоров. – Занят. Может, пообедаем вместе?
Геннадий Алексеевич предпочитал французскую кухню, а Машенька хотела в японский ресторан. Впрочем, после обмена новостями у обоих пропал аппетит.

– Данила продолжает тратить деньги, – сообщил Холмогоров. – Ума не приложу, куда и зачем. Вы спрашивали его?
– Пыталась.
– Ну?
– А-а! – она махнула рукой. – Он не счел нужным мне отвечать. Посмотрел, как на пустое место, и промолчал. Даже не рассердился. Лучше бы он заорал на меня, стукнул кулаком по столу, сказал бы, что это не мое дело! А он… как будто не слышал.
– Знакомая картина…
– Как он вообще работает? – воскликнула Машенька. – Объясните мне, Геннадий Алексеевич. Он же постоянно погружен в себя! Ничего вокруг не видит и не слышит. Как он ведет переговоры с партнерами, заключает сделки? Как он общается с людьми, наконец?
– На автопилоте, – ответил Холмогоров. – Ревин превратился в машину. Я с ужасом думаю, что будет, когда у этого механизма кончится завод.
– Что же это такое? – прошептала Машенька и заплакала. – Что делать?

Геннадий Алексеевич промолчал. Если бы он знал, то давно бы уже начал предпринимать меры.
– Вы видели его зубы? – спросила Ревина, доставая из сумочки носовой платок.
– Зубы?
– Ну да, зубы.
– Сегодня мы не встречались, а вчера… – Холмогоров напрягся, пытаясь вспомнить. – Зубы как зубы.
– Значит, вы еще не видели.
Машенька вытерла расплывшуюся под глазами тушь и громко высморкалась. Этой ночью она испытала настоящий шок. Часов в пять вечера Ревин позвонил домой, сообщил, что задержится.
– Пойду к стоматологу, – объяснил он. – Так что не жди меня, ужинать я все равно не смогу. Ложись спать.
Она так и сделала. На удивление заснула почти мгновенно. Посреди ночи ей стало не по себе. Как будто по квартире ходит кто-то чужой. Она привстала. Ревина рядом не было, его подушка оказалась нетронутой. Первую мысль, что в квартиру забрались воры, она отбросила. Но ружье все-таки решила взять. На цыпочках подошла к шкафу, открыла дверцу… Ружье легло в руку, придав храбрости.

Затаив дыхание, Машенька скользнула в коридор. Дверь в гостиную была приоткрыта, оттуда лился слабый свет. «Это фонарь, – догадалась она. – Горит под самым окном. В кои-то веки включили». На фоне светлого квадрата окна выделялся темный силуэт мужчины. Он стоял спиной к двери и смотрел на улицу.
– Данила? – одеревеневшими губами прошептала она. – Это ты?
Мужчина не пошевелился. Госпожа Ревина подняла ружье и крикнула:
– Не двигаться!
Глупо, конечно. Он и так стоял, как вкопанный. Свободной рукой Машенька нашла выключатель. Зажглось тусклое бра у двери в гостиную. Этого было достаточно, чтобы рассмотреть незваного гостя.
– Повернитесь, – стараясь преодолеть дрожь в голосе, приказала она.
Мужчина громко расхохотался. Он резко повернулся, продолжая хохотать. И Маша, к своему ужасу, узнала в незнакомце… Ревина. Это был он и не он. Что-то изменилось в его лице. Он просто изнемогал от хохота, а его рот… О, Боже! Его рот был полон чего-то светящегося, как у тыквы в Хэллоуин. Машенька отшатнулась и закричала. Ружье выпало из ее рук, глухо ударило о покрытый толстым ковром пол. Ревин сделал шаг вперед… и она упала без чувств рядом с ружьем. Блаженная темнота впитала ее ужас…

Она очнулась от запаха нашатыря. Данила, как ни в чем не бывало, наклонился над ней.
– Что это? Мне приснился кошмар?
Он покачал головой.
– Кто-то пробрался к нам в квартиру. Где ты был?
– Здесь.
Чтобы произнести это слово, он разжал губы, и… О, нет! Машенька снова увидела у него во рту нечто блестящее.
– Чего ты испугалась? – в недоумении спросил Ревин. – Ты что, не узнаешь меня?
Она показала на его лицо.
– Ч-что у тебя во рту?
– Зубы. Да что с тобой? Золотых зубов не видела?
Господи! Вот в чем дело… У него золотые зубы. Всего-навсего. А она уже вообразила Бог знает что!
– З-зачем тебе золотые зубы? – задала она бессмысленный вопрос. – У тебя же свои – один к одному.
– Разве мне не идет? – Данила широко улыбнулся, и его золотые зубы ярко сверкнули. Вся верхняя челюсть. – Я еще и нижние сделаю!
– Зачем?
– Красиво! – обиделся он, чувствуя ее неодобрение. – Я что, не могу себе позволить?
– Но это же не модно. Кто сейчас делает золотые коронки?
– Золото из моды не выходит, – серьезно возразил Ревин. – Не повторяй глупости, придуманные другими.

Всю эту «страшную» историю Машенька, всхлипывая и округляя от ужаса глаза, поведала Холмогорову. Тот удивился.
– Он что, на здоровые зубы поставил золотые коронки? Вы не шутите?
– Мне не до шуток, Геннадий Алексеевич. По-моему, Данила болен. И болен серьезно. Вы посмотрите, до чего дело дошло!
Холмогоров кивал головой, а сам думал: «Какие, собственно, у нас основания считать Ревина сумасшедшим? Золотые коронки? Причуда «нового русского», вот и все. Любой врач скажет то же самое. Человек дорвался до денег и чудит. С кем не бывает?»
Господин финансовый директор вызвал Машеньке такси, а сам поехал в офис, чтобы воочию убедиться в услышанном. Ревин не обманул его ожиданий. Он охотно улыбался, демонстрируя ряд новеньких золотых коронок. «Черт! – подумал Геннадий Алексеевич. – А совсем неплохо смотрится!»

Вернувшись домой, госпожа Ревина позвонила доктору Закревской.
– Геля, – захныкала она. – У Ревина золотые зубы…
– Что-что?
– Сделай с ним что-нибудь. Ты же врач, в конце концов.
– Да в чем дело? Объясни толком.
– Данила вчера ходил к стоматологу и поставил на верхнюю челюсть золотые коронки. Представляешь? На всю челюсть!
Ангелина Львовна кашлянула. Она как раз пила кофе.
– Машенька, – стараясь быть вежливой, сказала она, – ставить на зубы золотые коронки или какие-либо другие – дело вкуса. Это не имеет ничего общего с патологией.
– Я знала, что ты так скажешь.
– Да это кто угодно тебе скажет! Поверь, человек имеет право выбирать, из какого материала делать коронки. В этом нет криминала. Золото, металлокерамика, какая разница?
– Ты не понимаешь, – вздохнула Ревина. – Никто не понимает. С человеком творится невообразимое, а вы…

– Не нагнетай, пожалуйста. Лучше сходи к подружке, поболтай о чем-нибудь, посплетничай. Или по магазинам прошвырнись, купи себе пару новых тряпок. Отвлекись ты от своего Ревина, а то тебя саму лечить придется.
– Ты не видишь в его зубах ничего страшного?
– Разумеется, нет.
Машенька начала успокаиваться. Закревская – специалист, она знает, что говорит. Может, и правда не стоит делать из мухи слона?
– Ладно, спасибо. Тогда я, пожалуй, лягу спать. А то всю ночь пробегала, изнервничалась. Господи, я даже в обморок упала, когда увидела его с этими зубами…
– Делать тебе нечего!

Ангелина Львовна положила трубку и взялась за кофе. Он успел остыть. Вот так всегда! Только сядешь перекусить, обязательно кому-нибудь приспичит позвонить. Закон подлости. Она взглянула на перекидной календарь. Завтра у Ревина сеанс. Ей представится возможность полюбоваться на его золотую челюсть.
– Самойленко! – позвала она.
Олег Иванович тут же заглянул в дверь, как будто только и ждал приглашения.
– Чего изволите?
– Ты бы поставил себе на передние зубы золотые коронки? – спросила Закревская.
Психотерапевт задумчиво погладил свою бородку.
– Золотые? Нет, конечно. Это же не модно!

...Община гуру Нангавана.

Нангаван вставал раньше всех, выходил из дома и отправлялся в пещеру. Только в пещере он мог свободно размышлять. Наверное, привык. Никто и ничто не мешало течению его мыслей. Сначала он хотел, чтобы все его ученики вместе с ним жили в пещере, но потом передумал. Для жилья они приспособили самый крепкий дом в заброшенном высокогорном кишлаке. Нангаван не знал, почему жители ушли из кишлака. Скорее всего, они боялись. Именно то, от чего сбежали таджики, привлекло Нангавана в эту точку Памира. Еще от своего учителя он слышал о месте, в котором происходят необъяснимые явления, похожие на чудо. Учитель хранил тайну и только перед смертью рассказал Нангавану, где приблизительно находится Священная Гора. Каких трудов Нангавану стоило разыскать указанное учителем место! Ему пришлось бросить работу и заняться поисками. Пользуясь отрывочными сведениями, ненадежными источниками, блуждая и отчаиваясь, он прокладывал путь к Священной Горе. И вот, долгожданная, вожделенная цель достигнута! Теперь остается только воспитать достойных учеников, которые смогут развивать его идеи. Тогда он откроет им тайну.

Имя Нангаван гуру взял себе в память об учителе. На самом деле его вполне прозаически звали Степаном Макаровичем Чичаговым.
– Это не вдохновит последователей, – резонно рассудил Степан Макарович. – Да и звучит как-то… негармонично.
И он решил взять себе «духовное имя» – Нангаван. Оно соответствовало всем требованиям и отвечало задачам господина Чичагова. Профессия у Чичагова тоже была самая заурядная – инженер. В молодости Степан Макарович не был лишен амбиций, занимался научными трудами и даже сделал пару незначительных открытий. Он пытался защитить диссертацию, а потом бросил.
– Надоело биться головой о стену, – объяснял он друзьям и знакомым свое решение оставить науку. – Сколько можно? Талантливому человеку в России ходу нет! Тут все зависит от денег и связей. А истинный талант выше этого.
У Чичагова появились более высокие цели. Он увлекся духовными практиками. Поглядев на такое дело, жена забрала детей и ушла к родителям. Хоть и говорят, что не хлебом единым жив человек, а без хлеба тоже не проживешь.

Получив полную свободу, несостоявшийся инженер и научный сотрудник Чичагов целиком посвятил себя духовному пути. Дорога оказалась тернистой, полной взлетов и падений, разочарований и неудач. Но Степан Макарович не сдавался. Он кочевал от учения к учению, менял философию за философией, пока не попал в группу, руководимую Нангаваном. Здесь его привлекли многообразие взглядов на мир и путь духа, широкая трактовка понятий и относительная свобода принципов. Нангаван был стар, а его учение состояло из смеси всех религий, включая языческие ее разновидности, доктрин различных тайных обществ, нескольких течений йоги и охватывало даже теорию Кастанеды и его магов. Иными словами, что хочу, то и ворочу. Главное – подоплека у всей этой несусветной мешанины была то, что надо: выход из череды земных воплощений, свободный полет духа и нирвана, нирвана, нирвана…

Степану Макаровичу только этого и надо было. Он стал рьяным адептом сего универсального учения и правой рукой Нангавана, которому перевалило за девяносто. Чувствуя приближение долгожданной нирваны, учитель вызвал к себе самого преданного духовного последователя и передал ему «тайное знание»: желающий получить истинное просветление должен вступить в контакт с Высшим Разумом, или Божественным Началом.
Чичагов, застывший в благоговении, все же решился задать вопрос, изобличающий всю глубину его незрелости: «А где и как должен осуществиться контакт?» На что получил туманный ответ:
– Ступай туда, на Место Избранных… и увидишь невидимое… Место сие называется Священная Гора…
– Где же эта Священная Гора? – настаивал непонятливый ученик.
Учитель смог весьма приблизительно назвать координаты Горы, расположенной в глубине Памира. Но разве такая мелочь могла остановить Чичагова, который грезил стать новым мессией?!

Он отрекся от своего мирского имени, принял духовное имя Нангаван и посвятил все свои силы поискам Священной Горы. «Настойчивость вознаграждается», – любил повторять Чичагов-Нангаван. Во время скитаний он обзавелся последователями, из которых отобрал пять человек. Шестым был он сам, а седьмой обязательно должен был быть новеньким. Такова традиция, а любое сообщество держится на традициях. Шестеро учеников называли друг друга «шраваки». Ведомые своим духовным наставником, они привели в порядок брошенный таджиками дом и стали вести жизнь «святых отшельников». Общину свою они назвали «Поднебесье». Место оказалось труднодоступным, да еще и пользовалось худой славой. Так что никто не осмеливался их беспокоить. Правда, зимой в горах было очень холодно, мороз стоял страшенный, выпадало много снега и увеличивалась опасность схода лавин. Поэтому «шраваки» приходили сюда накануне весны и оставались до начала осени. Как только наступали холода, Нангаван уводил их вниз, в долину. Еду на три месяца отшельники грузили на ишака и привозили с собой. Они охраняли от посторонних глаз и ушей свое убежище, но… шила в мешке не утаишь. Как ни малочисленны и ни разрозненны кишлаки в горах, все же сведения об общине просочились «в мир». Разумеется, ни один из «шраваков» и не подозревал ни о какой Священной Горе. Нангаван не собирался раньше времени раскрывать тайну. Он должен выполнить свое предназначение, стать проводником Высших Сил на Земле. А там… видно будет.

В пещере царил теплый полумрак. Нангаван вместе с учениками соорудил на каменном полу небольшой очаг. Дрова были сложены рядом. Пространство пещеры очень быстро прогревалось, а дым выносило куда-то вверх. Гуру уселся, приняв позу лотоса, и погрузился в медитацию. Желанное успокоение не приходило. С тех пор, как Нангаван впервые вступил в контакт с Высшими Силами, в его душе поселилась тревога. Эта тревога непрерывно грызла его, разъедала изнутри, лишала покоя и сна. С Кем он общается? Кто сей неизвестный, снизошедший к смертным? Чистый ли это Дух, несущий свободу и истину? Или это игра лукавого, нечистого Духа? Нангаван не мог найти внутри себя ответа на этот животрепещущий вопрос. А спросить было некого. Вот он и мучился, раздираемый противоречиями. С одной стороны, ему хотелось стать мессией. А любой мессия, по его представлению, должен был иметь советчика из Высших Миров. С другой стороны, не попадет ли он, подобно доктору Фаусту, в лапы дьявола? Не продаст ли, сам того не ведая, душу Князю Тьмы? Так Нангаван и жил в «Поднебесье», то поднимаясь на волнах экстаза в горние выси, то опускаясь в глубины воображаемого ада. Вдобавок ему приходилось тщательно скрывать это от своих учеников-«шраваков». Они должны были видеть в нем источник спокойствия и космической гармонии.

– Учитель! Учитель!
Вопли отшельников рассердили Нангавана. Они мешали ему предаваться медитации и возвращали к надоевшей действительности. Главным достоинством «шравака» считалась неэгоистичность. А члены общины то и дело ссорились, выясняли отношения и доходили до того, что готовы были вцепиться друг другу в глотку. Все их раздоры вспыхивали по поводу недостаточной «святости» то одного, то другого. Они пристально следили за каждым шагом своих товарищей, отыскивали недостатки и принимались их выкорчевывать. Вчера, например, один из учеников съел лишнюю порцию риса. Это было немедленно замечено и подвергнуто резкой критике. Пришлось Нангавану вмешаться, чтобы дело не дошло до драки.
– Я хочу есть! – возмущался застигнутый на месте преступления «обжора». – Я не понимаю, как духовное развитие связано с голодом! Почему я должен голодать?
– Где твоя терпимость к позывам плоти? Твое тело командует тобой! А ты находишься здесь, дабы воспитывать в себе господство Духа над презренной плотью.
– Почему это она презренная? – не уступал «обжора». – Если вы такие правильные, то могли бы и не следить, сколько я съел! Что-то никто из вас не отказался от своей порции!

Эта перебранка продолжалась, пока гуру не положил ей конец. Он подошел к провинившемуся ученику, обнял его за плечи и сказал:
– Я знаю, как пробудить твою мудрость. Видишь эти маковые зерна? Отсчитай ровно сотню: ни одной маковкой больше, ни одной меньше. И съешь.
«Обжора» хотел было спросить, как это поможет ему справиться с голодом, и даже открыл рот… но так и не спросил. Учителю виднее. Раз он говорит, что надо съесть сто маковых зерен, значит, нужно съесть.
Остальные «шраваки» принялись обдумывать поступок Учителя и невольно успокоились. На сей раз инцидент был исчерпан. Наступила тишина. Надолго ли?
Для Нангавана оставалось загадкой, как это люди, прочитавшие столько духовных книг, изучившие философию востока, имеющие правильное представление обо всем, могут вести себя подобным образом? Куда вылетают все их знания? Почему правильное понимание не способствует правильному поведению? Откуда берется этот дух соперничества там, где проповедуются смирение и отказ от эго?

«Если я не в состоянии сладить с шестью учениками, то как же я сладил бы со всем человечеством?» – спрашивал себя Нангаван.
Он начинал понимать, как нелегка ноша мессии. Ничего удивительного, что ни Христос, ни Будда, ни другие великие духовные лидеры не смогли справиться с людьми. Проповедовать Истину легче, чем жить в Истине. Люди-то слушать слушают, а ведут себя по старинке. Как привыкли. Они знают, что правильно, а что неправильно. Но на этом все и заканчивается.
«Выходит, неправильно жить легче? – спрашивал себя гуру Нангаван. – Но ведь так быть не должно».
Он запутался. И решил спросить совета у Священной Горы. Так он называл неведомого Духа. Ритуал общения между ними сложился сам собой и выглядел следующим образом. Нангаван выходил из пещеры и становился лицом к Горе – покрытой снегом двуглавой вершине. Именно такую примету назвал ему умирающий Учитель: если выйти из пещеры и повернуться лицом на восток, увидишь двуглавую вершину. Нангаван стоял долго, пока легкое головокружение не возвещало о том, что его заметили. Головокружение переходило в транс, когда Нангаван уже ничего не соображал и не мог отличить явь от сна. В этом трансе к нему и приходили видения, мысли и ответы на задаваемые вопросы. После чего Нангаван приходил в себя, не ведая, сколько прошло времени.

Так было и в этот раз. Гуру спрашивал, что ему делать со своими учениками. Священная Гора дала ему необычный ответ:
– Тебе не следует волноваться. Оставь их в покое, пусть живут, как хотят.
Нангаван долго не мог с этим согласиться. Если он не будет обращать внимания на все безобразия, творимые «шраваками», то не выполнит свою миссию. Но… указания свыше даются не для того, чтобы их обсуждать, а для того, чтобы их выполнять.
– Учитель! Учитель!
Крики учеников вернули Нангавана к существующей реальности. Он вышел из пещеры и спросил, в чем дело.
– Новенький не хочет читать мантры!
– Пусть не читает…

Вдруг где-то в горах раздался страшный гул. Лавина! Каждый из присутствующих хорошо знал, что это такое. Тысячи тонн снега и льда сорвались со склонов и понеслись вниз, сопровождаемые белым клубящимся вихрем. Жуткое зрелище… К счастью, «Поднебесье» не пострадало. «Шраваки» отделались легким испугом. Их только обдало смертельным дыханием гор. Ночью Нангаван не мог уснуть. Он все думал, что за этим кроется? Таинственный Дух подал знак. Но какой?..

Продолжение следует...

Автор: Наталья Солнцева

Официальный сайт Натальи Солнцевой
О тайнах говорить никогда не скучно. Тем более писать книги.
Наталья Солнцева - самый таинственный автор 21 века. Тонкая смесь детектива, мистики, загадок истории и любовной лирики...