Слеза полдневного светила. Часть 1. Главы 9-10

Ангелина Львовна, как ни странно, любила одиночество. Ее не мучили комплексы по этому поводу. Напротив, она сознательно избегала не только мужского общества, но и общества своих подруг. Пустая болтовня была ей скучна, а мужские ухаживания раздражали. Она с удовольствием зарывалась в книги, погружалась в свои размышления. Анализ человеческой психики занимал ее гораздо сильнее, чем все остальное. «Психо» по-гречески означало душа. А традиционная медицина упорно эту душу игнорировала.

– Нельзя понять дерево, отрицая, что у него есть корни, – любила повторять доктор Закревская. – Нельзя понять тело, отрицая душу.
С годами она убедилась, что самые главные тайны на земле начинаются с человека. Именно в его сознании можно найти ответы на все вопросы. Естественные науки, не учитывающие этого фактора, обречены на однобокость и постепенное превращение в набор фиксированных идей. Разгадка скрыта за таким толстым слоем ходячих заблуждений, что многие отчаялись. Океан лжи поглотил истину…

Этими мыслями Ангелина Львовна не могла поделиться ни с кем, кроме Самойленко. Да и тот слишком уклонялся в эзотерические изыски, порой далеко уводящие его в мир замысловатых фантазий ума. Гораздо дальше, чем хотелось бы.
– Олег, – теряла терпение Закревская. – Ты слишком перегружен информацией. Ты похож на синтезатор, который вместо живой музыки выдает ее низкосортный суррогат.
На это Самойленко обижался и полдня не разговаривал. На большее его не хватало. Олег считал Закревскую закостенелой материалисткой, а она его – безнадежным фантазером. Самое смешное, что они оба были неправы.

Общаясь с Самойленко, Ангелина Львовна смирилась с его манерой мыслить. Горячие споры сменились взаимным подтруниванием. А в общем, они прекрасно ладили.
– Ангелина! – время от времени взывал Самойленко. – На что ты тратишь свою жизнь? Посмотри вокруг! На тебя еще обращают внимание мужчины. Но это скоро пройдет. И тогда…
– Ой как страшно! – отмахивалась Закревская. – Теперь я три ночи спать не буду!
Молодость ее прошла за книгами и научными трудами, о чем Ангелина нисколько не жалела. Она занималась любимым делом, и ее работа совпадала с ее интересом.

– У тебя были романы? – однажды полюбопытствовал Самойленко.
– Если это можно так назвать… – скривилась Ангелина Львовна. – Были, да. За мной пытался ухаживать мой научный руководитель, профессор Тишко. Это ужасно! Представь себе семидесятилетнего старика, трясущегося и пускающего слюни при виде молодого тела. Ничего более отвратительного я в жизни не видела!
– Мужчина в семьдесят - далеко не старик, – возражал Олег Иванович, потирая бородку.
– Смотря какой. Професссор был лысый, тщедушный и весь в морщинах. К тому же он потерял ногу на войне.
– Да-а… с таким женихом не покайфуешь!
– Собственно, дело даже не в возрасте, – вздыхала Ангелина Львовна. – Был и молодой. Но такой зануда… избавь, Боже!
– Еще зануднее тебя?
– Я сейчас вылью чай прямо тебе на голову, – пригрозила Закревская.
Олег Иванович сразу замолчал. Он уже знал: она вполне способна сделать то, что говорит.

Марат Калитин появился в ее жизни как пациент, и ничто не предвещало иного развития событый. Он сравнительно быстро справился со своим комплексом вины по отношению к погибшему товарищу. Обычная служебная история. Они с Пашей, – так звали товарища, – из машины наблюдали за домом. Слежка длилась уже неделю без всяких изменений, и это расхолаживало. Паша захотел в туалет, вышел и не вернулся. Через два часа Марат нашел его мертвым в одном из заброшенных полуподвальных помещений. Калитин не мог простить себе, что не отправился на поиски сразу же, как только почувствовал неладное. С другой стороны, он не имел права покидать пост наблюдения, что бы ни случилось. Долг по отношению к государству столкнулся с долгом по отношению к товарищу, с которым многое связывало: совместная служба, приятельские взаимоотношения и простая человеческая симпатия. Нельзя сказать, что Марат совсем ничего не предпринял. Он сообщил обстановку, вызвал подкрепление, но продолжал наблюдать. Может быть, если бы он… Бесполезные запоздалые сожаления ужасно его измучили. И только сеансы доктора Закревской помогли выплеснуть, пережить и исчерпать эту невыносимую боль.

Господин Калитин не осознавал, что Ангелина Львовна занимает его как женщина. Он был ей благодарен, признателен, только и всего. Но, перестав посещать ее офис у метро «Белорусская», он затосковал. С тех пор их отношения неожиданно перешли в некую расплывчатую, неопределенную стадию и продолжали развиваться. Никто из них не отдавал себе отчета, что их влечет друг к другу: то ли интерес, то ли симпатия… О любви ни Марат, ни Ангелина Львовна и не помышляли. Эта интимная, высшая сфера взаимности ассоциировалась у обоих с совершенно иными вещами. Итак, они вступили на путь зыбкий, туманный… и шли по нему наугад.

Марат, после беседы с Ангелиной Львовной о снах неизвестного пациента, почувствовал себя странно. Он решил позвонить ей несмотря на позднее время.
– Алло, Лина, – сказал он, ощущая непривычное внутреннее тепло от одних только звуков ее голоса. – Я тебя не разбудил?
– Господь с тобой, Марат Анатольевич! Ты же знаешь, я раньше двенадцати не ложусь.
– Можешь ответить на один вопрос?
– Попробую.
– Почему тебя вдруг заинтересовали американские индейцы?
– Ты имеешь в виду ацтеков, инков и иже с ними? – вздохнула Закревская. – Я не сильна в географии.
– Именно их. Зачем они тебе понадобились?
– Я, кажется, объясняла… Ну ладно. Захотелось иметь побольше представления о том, что рассказывают мои пациенты.

– Помнишь нашу беседу о золотом городе?
– Конечно, помню. Ты мне очень помог. Теперь я, по крайней мере, знаю, в каком направлении думать.
– Зато я потерял ориентиры.
Ангелина Львовна молчала. Она ждала продолжения.
– Чего молчишь? – несколько напряженно спросил Килитин.
– Жду, чтобы ты выразился яснее. На тебя произвела впечатление тема?
– В общем, нет. И это сбивает меня с толку. Я впадаю в детство? Есть у вас в психоанализе такой диагноз?
– Не важно. Опиши симптомы, – усмехнулась она.
– Понимаешь, меня одолевают воспоминания. Я перечитал массу литературы об индейцах, но это было давно. И много лет я не думал об этом. А теперь… мое воображение переполняют видения… то есть я не знаю… Разворачиваются целые картины незнакомой мне жизни. Наверное, так писатели создают свои книги.
– Тебя беспокоят картины из жизни индейцев?
– Я бы даже не назвал это картинами. Просто передо мной открылось что-то невероятное. Оно поглощает меня.
– Ты чрезмерно впечатлителен, Марат.
– Не говори ерунду. Я настолько погрузился в эти картины, что сегодня едва не устроил аварию на дороге. Мне это не нравится.

– Хорошо. Есть один старый способ освободить свое внимание.
– Какой?
– Просто записывай все беспокоящее тебя. Переноси свои видения на бумагу. А потом будешь приносить их мне. Вместе мы разберемся, что на тебя так повлияло.
– Просто садиться и писать?
– Да.
– Думаешь, это поможет?
– Видишь ли, когда ты записываешь воображаемые картины, они переходят в иную плоскость. Из твоего внутреннего мира в мир внешний, тот, что наяву. Таким образом…
– Я понял, – перебил ее Марат. – Спасибо. Пойду писать.
Она засмеялась.
– Ты еще Хаггарда переплюнешь.
– Хаггард? Кто это?
– Хаггард Генри Райдер, английский писатель, автор романа «Дочь Монтесумы».
– Издеваешься? – рассердился Марат. – Учти, тебе придется быть первым читателем и критиком моих сочинений. Вернее, видений. Или нет… Тьфу, запутался! Ладно, благодарю за совет. Пока.
– Пока.

Ангелина Львовна положила трубку и некстати вспомнила происшествие на работе. Вчера утром какие-то хулиганы разбили окно в ее кабинете. Стекло рассыпалось полностью, и с улицы ворвался морозный ветер со снегом. Через минуту вбежал Олег, с расширенными глазами и паническим выражением лица.
– Немедленно вызови милицию! – вопил он, подпрыгивая от возмущения. – Эти подонки совсем распоясались! Посреди бела дня кидают камни в окна! Что за безобразие!
– Успокойся, – вставая из-за стола и стряхивая мелкие осколки, сказала Закревская. – По-моему, стекольщик будет более кстати.
– Ты что, собираешься оставить это безнаказанным?
– Послушай, в городе чуть ли не каждый день случаются то заказные убийства, то террор, то бандитские разборки. Неужели милиция будет искать хулиганов, кидающихся камнями в окна?
– Смотря в чьи окна! – запальчиво возразил Самойленко.
– Ах, ну конечно! Окна великих психоаналитиков всех времен и народов обладают особым статусом! – засмеялась Ангелина Львовна. – Давай-ка, звони стекольщику. Нечего зря время терять.
Стекольщик оказался чрезвычайно занятым человеком и обещал прийти только к вечеру.
– Олег, – не терпящим возражения тоном, сказала Закревская. – Тебе придется уступить мне свой кабинет на пару часов. Сейчас придет Ревин, его сеанс я отменить не могу.
– Слушаю и повинуюсь, – поклонился Самойленко. – Отказать даме? Ни за что!
Он проводил Ангелину Львовну в свой кабинет, и вовремя. Буквально через минуту у входной двери затормозил «Джип» Ревина.

– Почему мы здесь? – нервно поинтересовался бизнесмен, оглядывая новое помещение.
– По техническим причинам. Кто-то разбил окно, – объяснила Закревская.
Сеанс с Даниилом Петровичем получился сумбурным и взбудораженным. «Магический» шар, который Самойленко водрузил на самое видное место, постоянно отвлекал Ревина. Ангелина Львовна и сама невольно стала бросать на него взгляды. Она готова была поклясться, что с появлением Ревина шар медленно наполнился изнутри золотым светом.
– Это игра солнечных лучей, – сказала она себе.
С уходом Ревина шар потух. Но и небо за окном подернулось тучами. Госпожа Закревская взяла шар в руки и долго его рассматривала. Ничего особенного. Обыкновенный круглый прозрачный предмет…

...Наступил март.
Съемочная группа, наконец, добралась до Язгулемского хребта. Остановились в маленьком селении поблизости от строящегося туннеля. Впрочем, «поблизости» – это громко сказано. До туннеля надо было добираться около часа. Москвичи-метростроевцы, работающие в туннеле, жили в специальных вагончиках. Киношников встретили без энтузиазма, скорее даже с воинственным неприятием. Будут путаться под ногами, мешать. А прокладка туннеля через гору - и так работенка только держись. Режиссер Бахмет несколько раз встречался с начальником строительства, инженером Паршиным, о чем-то подолгу разговаривал с ним. Видимо, убеждал в необходимости сотрудничества.
– У меня техника безопасности! – кричал Паршин. – Я не хочу садиться в тюрьму из-за ваших людей. Это гора, а не танцплощадка.
Бахмет обещал осторожность и тщательную подготовку к съемкам эпизодов. Паршин не сдавался.

Наконец, долгожданное разрешение было получено.
– Лаврентьич заплатил Паршину кругленькую сумму, – шептала Глафира на ухо Ларисе. – Иначе тот нипочем не позволил бы.
– Правда? – делала большие глаза Мельникова.
– А то! Гаврилов еще в Москве велел Бахмету не жадничать и специально выделил деньги на «подмазку». Так и сказал: «Делай, что хочешь, но эпизоды сними!» Вот!
– Неужели, нельзя было как-то попроще? – удивлялась Мельникова. – Декорации использовать, например.
– Ты что? У Бахмета знаешь, какой девиз? Достоверность, достоверность и еще раз достоверность. Если Памир, значит, настоящий Памир. Если туннель, значит, настоящий туннель. И никаких гвоздей!
– Ваш Гаврилов, видать, денег не считает.
Администраторша кивала головой, соглашалась.
– И где он их только берет? – вздыхала она. – Живут же люди!

Лариса Мельникова привыкала к жизни в горном кишлаке. Она ходила к арыку по воду, жарила и тушила баранину с картофелем, заваривала кок-чай. Хозяйка-таджичка учила ее печь лепешки, знаками показывая, как месить и раскатывать тесто, когда вынимать из печи.
– А у тебя здорово получается, – дула на горячую лепешку Глафира. – Вкуснотища!
Жизнь шла своим чередом. Актеры что-то репетировали, операторы возились с техникой, Бахмет недовольно ворчал, каскадеры изучали окрестности, подбирали удобные места для трюков.
– У нас появились соседи, – сказал однажды за ужином Борис.
– Кто такие? – вскинулся Бахмет. – Неужто конкуренты? Тоже кино снимают?
– Вроде нет. Разве что любительское. Я у них видеокамеру видел. Скорее всего, это альпинисты. Они разбили лагерь недалеко от того скального гребня, где мы собираемся снимать эпизод.
– Ты уверен, что это альпинисты? – спросил режиссер.
– Нет, конечно. Надо будет сходить к ним, познакомиться, поговорить.
– Сколько их?
– Пятеро. Все молодые, симпатичные ребята.

– Настоящие альпинисты! – восторженно воскликнула Лариса. – Вот здорово! А можно будет посмотреть, как они на гору полезут?
Никто не ответил. Только Глафира незаметно наступила ей на ногу.
– Любопытной Варваре нос оторвали! – сердито сказала она Мельниковой, когда все разошлись. – Давай посуду мыть.
– Ладно… – смутилась Лариса. – А что я сказала-то?
– Говорить будешь, когда тебя спросят. Видела, как Дмитрий Лаврентьевич рассердился?
– Да он всегда сердится.
– Все равно, не твоего ума дело!
– Почему это?
– Нет, вы посмотрите на нее?! – возмутилась Глафира, со стуком складывая чистые тарелки. – Сказано тебе, не лезь, куда не следует. А то хуже будет!
Мельникова замолчала в недоумении. Что такого, если она познакомится с альпинистами? Кому от этого может быть хуже?

На следующий день Борис сходил к ребятам в лагерь. Они действительно оказались альпинистами.
– Долго они здесь пробудут? – спросил Бахмет. – Надеюсь, у нас не прибавится хлопот?
– Какие хлопоты? – удивился каскадер. – Ребята они спокойные, приехали на месяц, тренироваться.
– Торчать на площадке, глазеть на съемки не будут?
– Нет. У них тут еще дело есть. Они товарища разыскивают.
– Среди метростроевцев что ли?
Борис неопределенно покачал головой.
– Не похоже. Меня расспрашивали, не видел ли я чего, не слышал ли?
– Что, их товарищ в горах потерялся? – не унимался режиссер.
Он вдруг сильно разволновался, вытащил из кармана трубку и закурил.
– Говорят, здесь недалеко община какая-то есть.
– О, черт! – Бахмет слишком сильно затянулся и закашлялся. – Этого еще не хватало! Какая община? Ты решил меня с ума свести?
– Да я-то тут при чем? – развел руками Борис.
– Что за община, я спрашиваю?
– Какие-то чудики, – хихикнул каскадер. – Святые отшельники. Они тут общаются с Высшим Разумом.
Лариса засмеялась, а Бахмет бросил на нее недобрый, колючий взгляд.
– Возьми ребят и побродите вокруг, – сказал он Борису. – Посмотрите, где эта община, чем занимается. И что там за люди. Пропавшего парня как зовут?
– Евгений Голдин, кажется.

У Бахмета испортилось и без того не слишком хорошее настроение. Он на всех ворчал, всем делал замечания и выговоры.
– Лаврентьичу сейчас лучше на глаза не попадаться, – посоветовала Глафира.
Они с Ларисой готовили костюмы и инвентарь для завтрашних съемок.
– Мы завтра к туннелю пойдем? – поинтересовалась Мельникова.
– Если возьмут.
– Куда они денутся? Кто им все подавать будет? А кормить? До туннеля почти час пилить на автобусе. Вот вы мне скажите, Глафира Дормидонтовна, почему мы ближе не поселились?
Лариса не понимала, зачем сотрудники киностудии «Дебют» создают сами себе такие трудности. До самого туннеля ведет автомобильная трасса. Собственно, он и строится для того, чтобы не объезжать гору, а сократить расстояние. Разве нельзя было поселиться рядом со строительством, отснять все, что положено, и дело с концом?

– Не лезь ты ко мне со своими вопросами! – огрызнулась администраторша. – И чего ты такая любопытная, Мельникова? Тебе больше всех надо, да?
– А мне кажется, вы сами не знаете, почему в вашем «Дебюте» царит такая неразбериха.
– Ну, допустим. И что?
– Странно все! Руководителя вам толкового не хватает. Такое впечатление, что куча денег выбрасывается на ветер, и всем плевать.
– Тебе зарплату платят, Мельникова? – сердито сказала Глафира. – Вот и молчи. Нам думать не положено. Что скажут, то мы и делаем. Разве плохо? Будешь много думать, голова заболит.
С этим Лариса не могла не согласиться. Действительно, чего она возмущается? Деньги платят исправно, а за организацию съемок отвечает Бахмет.

Они с Глафирой долго возились, укладывая в ящики все необходимое, и легли позже всех. Администраторша сразу уснула, а Лариса все ворочалась и ворочалась. Вроде и притомилась за день, а сон не шел. Она решила подышать свежим воздухом. Осторожно выбралась из-под одеяла, надела джурабы, валенки и выскользнула за двери. Над Памиром лежала ледяная черная ночь. Луна была скрыта туманной дымкой и давала тусклый желтый свет. Лариса стояла возле дома, ежась от холода, смотрела на небо. Звезды были еле видны. Ей показалось, что она слышит скрип снега. Кто-то бродит вокруг? Может, голуб-яван? Ей стало жутко. Хотелось броситься обратно, в дом, в его тепло и безопасность, но ноги будто приросли к промерзшей земле, стали тяжелыми.

Далеко, там, где начинались горы, возникло неясное движение. Лунные полосы создавали такую игру света, что казалось, в черном пространстве появилась огромная колышущаяся фигура. Она медленно раскачивалась, гигантской «тенью» скользила вдоль склона горы…
Лариса закричала, громко, отчаянно. Но из горла вырывались лишь глухие хрипы. Жуткий, непереносимый страх заставил ее рвануться назад, к двери… Все померкло, и как она попала внутрь дома, как опустилась на пол и потеряла сознание, Мельникова уже не помнила.
Ее обнаружила Глафира, которая почувствовала неладное, встала и, сделав несколько шагов, наткнулась на лежащую помощницу. Голос администраторши оказался почище иерихонской трубы. Она так истошно вопила, что в секунду подняла всех, даже Бориса, которого из пушки не разбудишь.
– Что случилось? – кричал Бахмет, создавая еще большую панику. – Где фонарь?

Электричество в кишлаке на ночь отключали, а из-за переполоха не сразу удалось сообразить, где фонари и свечи. Наконец, зажгли свет и увидели лежащую на полу без памяти Ларису. В группе был врач, который с трудом привел пострадавшую в чувство.
– Что с вами? – опустившись возле Ларисы на корточки, спросил Бахмет. – Вам стало плохо?
– Оставьте ее в покое, – сказал врач. – Сейчас она все равно не в состоянии говорить. Утром расспросите.
Борис с доктором подняли Ларису и положили на деревянную кровать, где она спала.
– Может быть, у нее горная болезнь? – приставал режиссер к врачу.
– Здесь не так уж и высоко, – ответил тот. – Впрочем, каждый организм реагирует на высоту по-своему.
– Так что с ней, все-таки?
– Ничего не знаю. Утром, все утром. Разойдитесь, пожалуйста.

До утра многие не спали, шепотом обсуждали ночное происшествие. После завтрака доктор решил поговорить с Мельниковой. Она смутно помнила, что случилось.
– Наверное, мне стало душно, и я… хотела выйти во двор. Потом… испугалась.
После подробных расспросов выяснилось, что у Ларисы был приступ горной болезни.
– Слабость, нервное расстройство, галлюцинации, – сказал врач Бахмету и Глафире. – Похоже, наша девочка пострадала из-за слишком резкого подъема в горы. У нее хрупкий организм. Слава Богу, это поправимо.

* * *

Запутанный, невероятно сложный и длинный путь привел меня к ним. Я начал его давно. Мне нужна была их тайна, а они не собирались раскрывать ее не только для меня, но и для кого бы то ни было. Они так тщательно охраняли ее, что ее как будто бы не существовало.
Несуществование – вот какой они изобрели способ спрятать свою тайну.
Наблюдая за ними, я не сразу сообразил, близки ли мои поиски к завершению, или же я в очередной раз обманулся. И только когда я увидел обряд Эльдорадо, моя интуиция подсказала мне, что тайна почти у меня в руках. Я затерялся среди них, стал таким же, как они. Но я не был одним из них, а они не подозревали об этом. Я напал на след. Я подошел так близко, что дыхание тайны опаляло меня… Эльдрадо! Солнечный танец, поэма бессмертия! О, как сладостно было купаться в твоих лучах и знать, что развязка близка, что неисчислимые странствия мои подошли к своему пределу! Что скоро, очень скоро я смогу вернуться туда, где меня ждут! Вернуться победителем…

Глубокое темное озеро лежало на высоте, куда не долетали птицы… и небеса отражались в нем, как в огромном волшебном зеркале. Это озеро образовалось в кратере потухшего вулкана. Они говорили, будто бы озеро соединяется с самим сердцем земли, и почитали его, как живое существо. В назначенный день, в назначенный час все племя проделывало долгий путь к покатым, похожим на чашу берегам священного озера. Звуки ритуальной музыки, ее магические ритмы отражались от окрестных скал… песнопения жрецов достигали своей кульминации, и все стихало. В жуткой, неподвижной и какой-то сверхъестественной тишине раздавался «голос озера» – это был плеск от бросаемых многосотенной толпой жертвенных даров. Изумруды и золото сыпались в воду, подобно сверкающему дождю, исчезая в непроницаемых прохладных глубинах. Затем жрецы медленно раздевали своего правителя, обмазывали его тело клейким раствором и принимались дюйм за дюймом покрывать кожу золотым песком, пока он не превращался в Эльдорадо, «золотого человека». И тут… я все понял. Я уже не смотрел, как правителя с почестями повели на пышно украшенный плот и спустили его на воду. Когда затих дождь из жертвенных даров, «золотой человек» прыгнул следом и вынырнул из глубины уже без покрывавшего его золота… Грянувшая музыка оглушила меня, вывела из задумчивости. Я ликовал. Этот обряд сказал мне больше, чем я мог надеяться.

Марат Калитин отложил ручку и перечитал написанное. Перенесенная на бумагу история, беспокоившая его целые сутки, померкла и как бы отодвинулась в сторону. Ему действительно стало легче. «Откуда ко мне приходят эти мысли? – спрашивал он себя. – Что со мной происходит? Какому наваждению я поддался? Неужели у меня психический срыв? Но почему? Отчего?» Он искал ответов и не находил их. Вспоминая свое детство, он не мог назвать источник этих картин, нахлынувших на него, подобно бурной лавине. Да, он читал, как в 1521 году Эрнан Кортес поразительно легко разделался с мексиканской империей ацтеков, а Франциско Писарро двенадцатью годами позже – с империей инков в Перу. А в 1536 году строгий и набожный Гонсало Хименес Кесада со своим отрядом за несколько месяцев покорил страну чибча. Марат, затаив дыхание, представлял себе, как люди Кесады прорубались сквозь непроходимые джунгли с помощью мачете и переходили болота по пояс в воде, чудом спасаясь от ядовитых змей, аллигаторов и ягуаров, как… Да что говорить? Конкистадоры казались ему настоящими героями. Он даже не знал, кем больше восхищается, индейцами или их завоевателями. И те, и другие будоражили его вображение, будили желание самому отправиться на поиски затерянных в лесных дебрях легендарных городов. Он бредил горными кручами Анд, несметными сокровищами, которые надо искать на востоке, где укрывается озеро Гуатавита.

Эльдорадо, заветная страна, в которую безуспешно стремились кладоискатели всего мира! Неуловимая, она всегда маячила то за следующим горным хребтом, то за следующей рекой… Несмотря на неудачи, поиски Эльдорадо не прекращались. Предпринимались попытки осушить заветное озеро. Один богатый купец из Боготы нанял тысячи работников, чтобы прорыть ров в прибрежном холме и выпустить воду. Его затея почти удалась. Но когда вода хлынула из озера, были обнаружены всего несколько крупных изумрудов и золотых безделушек. Другой искатель сокровищ пытался проделать в скале туннель для отвода воды, но своды туннеля рухнули и погребли под собой незадачливых «джентльменов удачи». Последняя попытка осушить озеро предпринималась в 1912 году англичанами, которые использовали для этого гигантские насосы. Им удалось отвести почти всю воду, но жидкий ил на дне быстро засасывал каждого, кто осмеливался на него ступить. На следующий день ил затвердел до состояния застывшего цемента, и золотые предметы приходилось буквально вырубать из него.
Конец тщетным попыткам достигнуть дна озера Гуатавита положило в 1965 году правительство Колумбии, объявив его национальным историческим заповедником.

Все это было известно и имело мало общего с видениями, обрушившимися на Марата. Богатства Эльдорадо до сих пор не дают покоя искателям приключений. Без устали пересекают они вдоль и поперек горные хребты, джунгли и саванну Южной Америки, но… тщетно. Эта тема сподвигла к созданию не одного романа и кинофильма, не одной романтической и трагической истории. «Лина говорит, что я слишком впечатлителен, – продолжал размышлять господин Калитин. – Может быть, она права?» Он то склонялся к этому выводу, то отбрасывал его.
«Моя версия не совпадает с официальной, – рассуждал Марат. – Выходит, Эльдорадо - не какая-то там страна несметных богатств, а всего лишь диковинный ритуал индейского правителя. Если я нигде не мог ни прочитать, ни увидеть подобного, то откуда я все это знаю? И о какой тайне идет речь?» Устав от бесполезных усилий объяснить самому себе, что происходит, он отправился к доктору Закревской.

– Ты мне посоветовала записывать все, что приходит в голову, – заявил он. – Ты и расхлебывай.
И положил перед ней листок с записями.
– Что это такое, по-твоему?
Ангелина Львовна внимательно прочитала написанное и задумалась.
– Может быть, в тебе просыпается талант писателя? – наконец, сказала она. – Творчество – одна из тайн человека. Откуда берутся образы, сюжет, события? Откуда снисходит вдохновение? Как устроена такая штука, как воображение, например? И почему у одних людей всего этого в избытке, а у других явно не хватает?
– Есть и третья категория, – добавил Марат. – Это те, у кого полностью отсутствует все, что ты перечислила. Я всегда относил себя именно к ним.
– Почему?
– Ну, посуди сама. В детстве я терпеть не мог ни читать, ни, тем более, писать. Меня влекли приключения, путешествия, подвижные игры на открытом воздухе. Я любил бегать, драться и испытывать себя на прочность. Пожалуй, единственное, чего я не пробовал из экстремальных видов развлечений, – прыжки с мостов и трамплинов. Какое творчество? Я ни разу в жизни не нарисовал ни одного стоящего рисунка, не резал по дереву, не выпиливал… Подобное времяпрепровождение настолько мне чуждо, что это поняли даже родители. И оставили меня в покое, предоставив заниматься интересующими меня вещами.

– Да, но…
– Как я люблю эти твои «да, но…»! Выглядит, как прием для малолетних детей. С одной стороны, ты как бы соглашаешься, а с другой, собираешься возражать. Неплохая штука. Это психологи придумали?
– Не знаю, – тряхнула головой Ангелина Львовна. – Я хотела сказать другое. Творчество может быть непроявленным… То есть оно зреет внутри личности, оставаясь до поры невостребованным.
– До какой поры?
Она развела руками.
– Я бы хотела изучить этот аспект психики.
– Давай будем говорить на простом языке, – вздохнул Марат. – А то я начинаю чувствовать себя участником научного симпозиума.
– Извини… Я думаю, ты преуменьшаешь свои способности. Ты же сам рассказывал, как, будучи мальчиком, сумел заразить своими фантазиями друзей и приятелей. Игры – это еще одна разновидность творчества. Тебя вдруг привлекла давно угасшая цивилизация южноамериканских индейцев. Почему именно она?

Марат молчал. Он уже не раз задавал себе этот вопрос.
– Может, потому, что мне попалась в руки «Дочь Монтесумы»?
Закревская с сомнением смотрела на него.
– У вас в доме была библиотека?
– Да, – кивнул он. – И у родителей, и у бабули. Родня у меня, несмотря на увлечение спортом, интеллигентная и начитанная.
– Вот видишь? То есть книги тебе попадались разные, а прочитал ты именно эту. При всей твоей нелюбви к литературе.
– Что ты хочешь этим сказать? – поднял брови Марат.
– Только то, что тема, изложенная в романе, совпала с твоим собственным скрытым интересом. И он проявился.
– Слишком сложно…
– А кто тебе говорил, что человек – это просто?
– Ой, Лина, ты меня совсем запутала.

Калитин встал и принялся нервно шагать по кабинету.
– Ладно, черт с ними, с видениями. Мало ли, что иногда людям лезет в голову?
– Я бы как раз не стала отмахиваться от того, что «лезет», – возразила Ангелина Львовна. – Но раз ты против…
– Да не против, не против я! Почему-то не люблю копаться в себе. Вдруг отыщу что-нибудь ужасное?
Закревская засмеялась.
– Боишься увидеть динозавров, обитающих в подсознании? Не так страшен черт.
Марат сделал пару кругов по кабинету, потом снова сел.
– Наверное, ты права.
Они помолчали, думая каждый о своем.
– Знаешь, что интересно? – неожиданно спросил Калитин. – Откуда у этих инков и ацтеков было столько золота? И куда оно делось?
– Завоеватели разграбили, – предположила Ангелина Львовна. – Вывезли в Европу…
– Это понятно. Но ведь… должны были остаться места разработок, месторождения, наконец. Что-то я не слыхал, чтобы Мексика или Перу славились добычей золота.
– Мы с тобой не геологи.
– Тоже верно.
Калитин давно ушел, а Ангелина Львовна все еще осмысливала сказанное.

Илья Вересов решил перенести лагерь в другое место. Он облюбовал для этого небольшую ровную площадку, защищенную от ветра двумя отвесными скалами. Более опытные товарищи, – Аксельрод и Потапенко, – сразу оценили предложение Ильи. Новички же расстроились, но виду не показывали. Опять придется тащить снаряжение, рюкзаки и продукты, переустанавливать палатки!
– Гоша с Виталиком сердятся, – добродушно улыбаясь, сообщил Потапенко. – Считают, мы дурью маемся.
– Молодые еще… – отозвался Аксельрод. – Зелень. Ничего, пусть закаляются. Памир их вышколит! Это не Крым, где маки цветут по скифским курганам.
– Зря ты так, – вмешался Илья. – И в Крыму есть, где потренироваться. Там такие двухсотметровые стеночки стоят, гладкие, как монолит, любо-дорого посмотреть. А уж подниматься какое удовольствие! Просто я по Памиру соскучился.

– Илья Григорьевич! – позвал Вересова один из новичков. – Идите сюда!
Вересов отставил в сторону рюкзак, подошел к молодым.
– Посмотрите, – взволнованно говорил Гоша Марков, показывая на несколько банок со сгущенным молоком и тушенкой. – Что это?
Банки были пусты. Кто-то грубо открыл их и выпотрошил содержимое. Или съел. Второе более вероятно.
– У нас есть голодные! – со смехом заключил Илья. – Ничего из ряда вон выходящего. Осталось только выяснить, кому не хватает еды, и готовить побольше.
На самом деле увиденное ему не понравилось. Вересов не первый раз ходил в горы, и подобное приключилось в его команде впервые.
Подошли Аксельрод и Потапенко, обескураженно уставились на пустые банки.
– Саня, – шутливо балагурил Илья. – Признавайся, когда ты умудрился умять молоко и тушенку? Ночью, небось, вставал?
– Да ты че? – Аксельрод явно принял его слова всерьез. – На солнце перегрелся?

Вокруг злополучных банок топтался второй молодой спортсмен, Виталик Саворский. Его веснушчатое лицо покрылось ярким румянцем.
– Ребята, а может, это медведь? – робко предположил он. – Уже весна… Может, он проснулся? А? Кушать захотел…
– Ну да, – деловито поддержал его Потапенко. – Проснулся мишка, почуял, что живот свело от голода, и решил к нам в лагерь махнуть, сладеньким полакомиться. Ты даешь, Кострома!
Саворский был родом из Костромы, за что и получил свое прозвище. Парень он оказался необидчивый и мирный. Правду сказать, Илья к себе в группу других не брал.
– А что? Разве не может такого быть? – совсем растерялся Виталик.
– Во-первых, для мишки здесь высоковато, – вмешался Аксельрод. – Во-вторых, медведь бы эти банки погрыз, помял, разбросал. Животное, оно порядка не понимает. А баночки-то рядком поставлены и гляди, как открыты, будто ножом консервным.
– Ага, – кивнул Гоша. – Только тупым.
– Следы! – воскликнул Потапенко. – Если это медведь, должны остаться следы. Да и от другого зверя тоже.
– Какие следы? Мы тут все вверх дном перевернули, палатки таскаем, снаряжение… Все затоптано!
Однако, они дружно принялись искать следы.

– Следопыты из вас никакие, – подшучивал над новенькими Аксельрод. – Особенно ты, Кострома! Кто ж так ищет? Нагибаться надо пониже, каждую бороздку рассматривать!
– Ну да! – смущался Саворский. – Я же не пограничный пес Мухтар!
– Это очень жалко.
Никаких следов, кроме человеческих, обнаружено не было. Впрочем, ничего другого Илья и не ожидал.
– Ладно, ребята, шутки шутками, но кто все-таки съел консервы?
Он обвел взглядом всех четверых. Никто не признался. За Сашу Аксельрода и Толю Потапенко Вересов мог бы поручиться головой. Новички тоже не производили впечатления бессовестных обжор и обманщиков. Хотя… люди способны на все.
– Хорошо, – после долгого молчания, сказал Илья. – Будем считать инцидент исчерпанным.
Но сам он решил на досуге заняться разгадкой неприятного происшествия.

Обустроили новый лагерь, приготовили ужин. Горячая каша с мясом показалась райским лакомством. За едой обсуждали текущие дела, рассказывали обычные альпинистские байки.
– Саша, а правда, что вы поднимались на Пти-Дрю? – перекладывая кружку с дымящимся чаем из руки в руку, спросил Виталик. (Пти-Дрю, – в переводе с французского Маленькая Птичка, – это вершина во Французских Альпах).
– Ага, – охотно подтвердил Аксельрод. – Меня пригласил совершить восхождение на Пти-Дрю французский альпинист Жан Картье. Мы с ним вместе штурмовали Ушбу. Так что я еще и член английского клуба.
– Шутите! – застенчиво улыбнулся Саворский.
В свете костра его веснушки резко выделялись на круглом лице, особенно на носу и щеках.
– Вовсе нет! Он действительно член английского клуба ушбистов, – сказал Илья.
– Кого?
– Ушбистов! Кавказская Ушба – сложная для восхождения вершина, вот англичане и учредили специальный клуб тех, кто на нее поднимался.
– А-а… здорово! – с завистью глядя на Аксельрода, сказал Гоша. – Я тоже мечтаю подняться на Ушбу.
– Значит поднимешься. У вас, ребята, все вершины еще впереди!

К ночи резко похолодало. Небо заволокло тяжелыми, полными снега тучами. Дул пронизывающий ветер. Но расходиться по палаткам не хотелось.
– Красивые горы Альпы? – не унимался Саворский. – Лучше наших?
– Лучше, хуже… я бы так вопрос не ставил, – улыбнулся Саша. – Любые горы красивы по-своему. А Пти-Дрю – вершина особенная, с головокружительными отвесами, отполированными гранитными стенами, на которых играет солнце. Подъем на нее – дело не простое, а уж спуск…
– Бывает, что спуск гораздо тяжелее подъема, – поддержал друга Вересов.
Он чувствовал: атмосфера в лагере наполнена напряжением из-за утреннего происшествия с консервными банками. Поэтому отвлекающие разговоры пришлись как нельзя кстати.

– С сегодняшнего дня я назначаю дежурного по лагерю, – объявил Илья, допивая чай. – Этой ночью дежурит Потапенко.
– А что я должен делать? Бродить между двух палаток? – удивился Толя.
Какие обязанности у дежурного днем, было хорошо известно: охранять имущество; связываться, в случае необходимости, по рации с базовым лагерем; готовить еду и мыть посуду. А вот ночью…
– Просто будь настороже, – сказал Вересов. – Постарайся не уснуть и прислушиваться ко всему, что происходит. Вдруг нашему мишке понравилось угощение, и он опять захочет подкрепиться? Если заметишь что-то подозрительное, разбудишь меня.
– Не говори ерунду, Илья. Какой мишка? Мы, кажется, об этом уже говорили.
– Значит, не мишка, – спокойно согласился Вересов.
– А кто?
– Любой другой, кому вздумается наведаться к нам в лагерь. Можешь взять мое ружье.
У новеньких так округлились глаза, что Вересов не выдержал и рассмеялся.
– Ты думаешь, здесь был чужой? – спросил Потапенко.
Предположение Вересова настолько поразило его, что он встал и начал расхаживать вокруг костра.
– Не знаю, – развел руками Илья. – Но полностью исключить такой вариант не могу. Кто-то же съел консервы? Или выбросил содержимое.
– Ты еще скажи, что это голуб-яван! – пошутил Аксельрод.

Поскольку Илья оставил его выпад без внимания, Саша переключился на Потапенко.
– Везет же тебе, Толик! Если сфотографируешь голуб-явана, станешь знаменитостью. Может, даже международную премию получишь!
– Иди ты, – отмахнулся тот.
– Да ты не тушуйся. Я тебе свой фотоаппарат дам! – не унимался Саша. – Представляешь? Во всех газетах твой портрет и заголовки крупным шрифтом: «Он встретился с голуб-яваном!»
– Тьфу на тебя! – плюнул с досады Потапенко. – Сам фотографируй своего явана!
Новенькие только переглядывались. Они не понимали, о чем идет речь.
– А что это за голуб-яван такой? – спросил Гоша.
– Вот чудак! – захохотал Аксельрод. – Ты что, про голуб-явана не знаешь?
– Не-е–ет…
– А еще альпинист, называется. Ты не где-нибудь, а на Памире. Голуб-яван – это «снежный человек». Слыхал о таком?
– Слыхал.
– Ну вот. Именно о нем мы и говорим.
У Саворского чуть глаза не выскочили из орбит.
– Здесь водится «снежный человек»? – вне себя от волнения, спросил он.
– Конечно! Только никто его не видел. А всякие загадочные происшествия случаются. Вот, например, как с нашими банками.

– Кончай хохмить, Саша, – рассердился Потапенко. – Чем, по-твоему, этот «снежный человек» открыл банки? Думаешь, у него есть консервный нож?
Но Аксельрода не так-то просто было сбить с толку.
– Как это чем? – удивился он такой непонятливости. – Когтями! Знаешь, какие у него когти? Как бритва. Кино про Фредди Крюгера смотрел?
– Ну?
– Вот примерно такие когти у «снежного человека». Только не железные, а это… костяные. Но крепкие. Если схватит, не вырвешься! Теперь понимаешь, почему тебе Вересов ружье предлагает?
– Хватит! – взревел Потапенко, угрожающе надвигаясь на Сашу. – Что ты несешь?
– А что, ребята? – вмешался Кострома, разряжая обстановку. – Вдруг это правда «снежный человек»? И мы его сфотографируем? Это же мировая сенсация!
– Где же, в таком случае, следы? – внес свою лепту Гоша. – «Снежный человек» оставляет после себя огромные следы. Их ни с чем не спутаешь. И затоптать мы их не могли.
– Вот! – поднял вверх палец Вересов. – Где следы?
– Ну… – не сдавался Аксельрод. – Голуб-яван существо таинственное, практически неизученное, мало ли…
– Нужно не выдумывать, черт знает, что, – возмутился Илья, – а смотреть на вещи реально. Раз следов нет, значит…
– Консервы сожрал кто-то из своих! – злорадно заключил Потапенко. – А теперь пытается все свалить на «снежного человека»!
Над лагерем раздался такой дружный хохот, что с горы полетели вниз мелкие камешки.

Продолжение следует...

Автор: Наталья Солнцева

Официальный сайт Натальи Солнцевой
О тайнах говорить никогда не скучно. Тем более писать книги.
Наталья Солнцева - самый таинственный автор 21 века. Тонкая смесь детектива, мистики, загадок истории и любовной лирики...