Сынок

Не так давно довелось мне побывать в одном маленьком украинском городке. Город очень старый, буквально за каждым поворотом – история. Один из старейших в стране вокзалов, построенный на «желтках», рядом с ним – покосившееся, но крепкое еще здание, над входом в которое можно прочесть выложенную из кирпичей надпись «Трактиръ», ухабистые улицы почти без людей, магазины с копеечными ценами, ресторан, где можно накушаться на 10 долларов. Интересный городок, но постепенно вымирающий.

Участь всех маленьких городков, где люди живут натуральным хозяйством и, как манне небесной, радуются зарплате в 200 долларов. Воздух чистый, машин почти нет - красота. Я гулял по центральной улице, разглядывая домики, в которых жили когда-то еврейские семьи и в которых сейчас никто не живет. Евреи уехали в дальние страны, и дома были обречены на медленную мучительную смерть. Опадал шифер, ползли змеями трещины по стенам, рассыхались ставни…

Я шел по центральной улице, рассматривая покинутые жилища, когда вдруг до слуха моего донеслось какое-то бормотание. Я оглянулся. Метрах в пяти от меня стояла женщина. На первый взгляд, женщине было лет сорок, но, если не видеть лица, окаймленного спутанными грязными волосами, то можно было решить, что это древняя старуха. На улице - +20, а она в пальто, в резиновых сапогах. Женщина довольно громко разговаривала сама с собою. Она спорила, сама себя перебивала и, казалось, готова была саму себя избить.

Я остановился. Она меня заметила, подняла взгляд, и я подумал, что ей, возможно, даже меньше сорока. Помыть бы, причесать, переодеть… Она смотрела на меня и сквозь меня одновременно. Продолжала спорить с собою, но уже тише. Потом развернулась и странной прыгающей походкой пошла на другую сторону улицы…

Вечером я находился в приятном обществе хороших знакомых, живущих в этом городке, но мечтающих поскорее перебраться в Киев. Мы сидели в их частном домике, говорили о том о сем, они меня расспрашивали о впечатлениях от прогулки городскими улицами.
- Знаете, я тут видел барышню странную. Сама с собой разговаривает, – сказал я после подробного рассказа о променаде.
Знакомые не удивились:
- Очень много таких людей сейчас появилось, что сами с собой разговаривают. Даже страшно становится. А что ты думал? Работы нет, денег нет, будущего нет… Жизнь прошла, и люди от этой безнадеги, наверное, с ума сходят. А как она выглядела?
Я рассказал. Они переглянулись:
- Это Вера.
- О, вы даже знаете, как зовут местных сумасшедших?
- Вера – наша соседка через три дома. Она не от рождения сумасшедшая.
И я услышал историю Веры и ее семьи…

Вера была красивой девушкой. Она рано вышла замуж за статного парня по имени Олег, и все вокруг говорили тогда, что эти люди созданы друг для друга, что они те самые пресловутые половинки, объединившиеся, наконец, в одно целое.

Прошел год. Родители невесты построили молодым дом, Олег работал на закрытом предприятии, Вера занималась домашним хозяйством. Нормальная семья, и лишь одно печалило родителей новоиспеченных мужа и жены – отсутствие детей. Была какая-то проблема со здоровьем, но врачи никак не могли понять, у кого эта проблема - у жены или у мужа. Обследованиям не было конца, врачи сходились и расходились во мнениях, в Киеве сказали – лечим жену, в Виннице сделали заключение, что следует лечить мужа. Все были единодушны в одном – серьезных причин для того, чтобы женщина не могла забеременеть, нет. Отсутствуют такие причины.

А Вера не беременела. Она исходила всех окрестных гадалок, перестала общаться с доброй половиной подруг («на тебя порчу навели!»), читала какие-то глупейшие заклинания и пила травы, воняющие носками. Эта эпопея продолжалась долгих четыре года. И вот однажды у нее произошла задержка. То, что женщин обычно пугает безмерно, вызвало целую бурю эмоций у Веры и ее мужа. Они боялись говорить об этом, боялись «накаркать» и «сглазить». Но все прошло как нельзя лучше. Беременность протекала хорошо, роды прошли тоже на отлично. И родился мальчик. И нарекли мальчика Богданом.

И был он обычным мальчиком, и единственной необычностью в нем было то, как к нему относилась его родная мать. А она его целовала-зацеловывала, пылинки с него сдувала. Вокруг да около ходила, когда он игрался во дворе, не давала в руки острых предметов (вдруг порежется?!), запрещала мужу брать его с собой на рыбалку (вдруг утонет?!). Это было бы обычным волнением матери за любимого сына, если бы не приобрело какую-то маниакальную форму.

Однажды Олег решил наказать сына за серьезный проступок – четырехлетний Богданчик зарезал курицу. Взял нож из стола, вышел на улицу, бросал курице зерно и, когда несчастная птица подошла поближе, ударил ножом по шее. Заливался веселым смехом, глядя, как курица бежит по двору, оставляя за собою кровавый след. Олег схватил сына за шиворот, а тот вдруг начал махать ножом. Мужчина разоружил Богдана, при этом порезался, разозлился еще больше и со всего размаха швырнул сына на пол в комнате. Тот вскочил, встал, набычившись смотрел на отца. Ни слезинки не покатилось, ни всхлипа не раздалось.

И тут вдруг кто-то заголосил. Крик был такой силы, что его слышали соседи:
- Убью!!! Убью!!!
Олег чудом успел увернуться от летящей в него сковороды. Ручка сковороды рассекла ему щеку до крови. Богдан пригнулся, ошарашенно глядя, как на отца летит мать. Она вцепилась в лицо Олега, колотила его ногами, кричала, извивалась, когда он пытался ее сбросить, оторвать от себя. Когда ему это, наконец, удалось, лицо его походило на кровавую маску. Он смотрел, раскрыв рот, на сидящую в обнимку с Богданом жену. Вера тяжело дышала, лицо ее было красным, разгоряченным борьбой.

Олег молча вышел из комнаты. Он умывался, и руки его дрожали. На следующий день сидел с другом в кафе:
- Слушай, она меня чуть не убила!
- Ну, такое бывает, - говорил друг.
- Нет, ТАКОГО не бывает и быть не должно. На нее смотреть страшно было. И что я сделал? Он ведь меня чуть ножом не порезал. Это в четыре-то года!
Друг вздыхал, пожимал плечами, успокаивал, говоря, что все будет хорошо.

Но хорошо уже не было. Вера теперь буквально оберегала, охраняла Богдана от отца. Однажды Олег услыхал, как она спрашивала сына:
- Он тебе точно ничего вчера не сделал? Если сделает, ты скажи! Я ему тогда… Не бойся, малыш…
«Что она мне «тогда»? – подумал Олег.
Через два месяца он подал на развод. Вера запрещала отцу видеть сына, да и сам Богдан наотрез отказывался от таких встреч. Олег женился во второй раз и через год уже нянчил маленькую дочь. Все, что происходило потом в доме Веры, окутано тайной.

Завеса приоткрылась лишь через два года. Как-то ранним утром соседи услыхали громкие крики. Крики раздавались из дома Веры, которая практически перестала общаться с живущими на улице людьми. Вопли были настолько сильными, что у некоторых мужчин, их слышавших, лица стали белыми, как мел:
- Убивают ее, что ли?!
Уже спустя несколько минут возле дома Веры стояло с десяток людей. У многих в руках были топоры. На порог, бессильно свесив голову, вышла хозяйка.
- О, Господи… - произнес кто-то.

На плечи женщины была наброшена кофта без рукавов. Все руки от плеч до кистей были в черных синяках. Кровоподтеки под обоими глазами, местами вырванные на голове волосы.
- Вера! Что случилось?!
- Ничего, я вас не звала, - ответила женщина, и присутствующие заметили отсутствие у нее несколько передних зубов.
- Кто это сделал… - начал спрашивать мужчина, стоявший с топором, и осекся.
Потому что все поняли вдруг, кто это сделал.
Из открытого окна кухни на них смотрел маленький Богданчик. Смотрел испуганно, дрожал всем телом. Его мать скользнула взглядом по сыну и вдруг закричала:
- Убирайтесь! Чего вам всем надо! Мой сын – сама все решу!

Вечером во многих домах люди обсуждали то, что произошло.
- Она на улицу уже давно не выходит.
- Чем же он бьет ее? Черенком от лопаты, что ли?
- Почему она не защищается?
- Ведь убьет когда-нибудь…
Люди обратились к родителям Веры. Но те лишь сокрушались:
- Сказала, что если будем мешаться, повесится. Деньги ей каждый месяц передаем, продукты. Почти что не общаемся уже. Бывает же, что на родителей можно заявление написать за жестокость, а тут – шестилетний ребенок…

Лишь однажды ночью вновь раздался крик из дома Веры. Один из соседей вскочил с кровати:
- Сейчас я этого урода закопаю!
Жена схватила его за руку:
- Ты что?! Она больная, ты что, не видишь? Ты ему подзатыльник дашь, так она и тебя за хорошее дело посадит, и дом наш ночью подожжет. Ложись!
Мужчина почесал затылок. Чертыхнулся и стал укладываться…

Прошел еще год. На Пасху Вера вышла на улицу. Она была в пальто, в резиновых сапогах. Шла, не разбирая дороги, говорила сама с собой. Люди шарахались от нее, как от прокаженной. Так и повелось. Она бродила улицами все дни напролет, а по вечерам возвращалась домой, к сыну. Богдан в школу не ходил и пределы двора покидал крайне редко. Ни с кем не общался, ни с кем не здоровался. Иногда смотрел через забор на проходящих мимо людей, и люди, увидав его, торопились побыстрее пройти мимо этого проклятого дома…

- Вот такая история, - завершили свой рассказ мои знакомые.
Я был потрясен:
- Но почему никто не обращается в компетентные органы?
- Чтобы Вера дом сожгла или ночью наведалась с топором? Люди не хотят себе лишних проблем, а анонимные заявления никто и рассматривать не станет. Да тут много таких – полусумасшедших, что сами с собой разговаривают. Они тихие… Пока их не трогать… Все. Спать пора.

Ночью я вышел в коридор и проверил, крепко ли заперта дверь. Меня почему-то радовало то, что завтра я унесусь на поезде из этого городка, где живет мать, убившая своей нездоровой любовью к ребенку собственную жизнь, и где на улицах можно встретить людей, которые разговаривают сами с собой…