Олег Борисов. С черной меткой в сердце

Кто в 80-х не припадал к экрану на три дня, пока нелепый и вместе с тем внушающий страх пиратский главарь держал курс на остров сокровищ? Герой фильма получил от бывших товарищей черную метку в знак того, что ему больше нет веры. Сам исполнитель роли Сильвера надежд не обманывал никогда: великим, лучшим, несравненным и сегодня зовут Олега Ивановича Борисова публика и коллеги. Но театральные мэтры и киношное начальство в свое время раз за разом ранили сердце актера, не доверяя его дарованию. Почти все свои престижные награды, включая фантастически недоступный Кубок Вольпи Венецианского фестиваля, мастеру достались запоздало, когда силы уже покидали его из-за смертельного недуга, а Госпремия Украины – и вовсе посмертно…

Именем короля

Вообще-то в его метрике (год рождения – 1929) стояло имя не Олег – Альберт. Сын двух работников сельского хозяйства из региона с позабытым ныне названием – Ивановская промышленная область - стал тезкой… бельгийского монарха. «Король-солдат», «король-рыцарь», герой Первой мировой и кавалер двух российских Георгиев побывал в то время в СССР, его портрет появился в газетах. Кстати, его величество чуть схож с незабываемым Свиридом Голохвастовым. Будущая мама мальчика, глядя на фото венценосного красавца, забыла о классовом подходе. Впоследствии ее сыну предстояло блистательно сыграть и Генриха V, и Ивана IV, и Павла I. Но прежде, с малолетства, Альберт (через сокращение «Алик» естественным путем превратившийся в Олега) добывал хлеб не царскими делами: косил сено, валил лес… Завидовал тем из сверстников, у кого была приличная одежда.

Компания парня напоминала ту, что впоследствии на пленке сопровождала Голохвастова. И вот отчаянная шпана по окончании школы, в 1947-м, дружно поступила в… институт востоковедения, да еще на японское отделение. К счастью, Олег уже имел представление (благодаря разносторонности родителей, познакомивших сыновей с театром) о том, что в Москве есть и театральные вузы, такие, как Школа-студия МХАТ, где он и выдержал конкурс.

Хотя уже студентом Олег заставлял говорить о себе, в столице достойной службы для выпускника 1951 года не нашлось. Зато позвали в Киевский театр имени Леси Украинки. Мать Надежда Андреевна сшила костюм и насушила чемодан сухарей.

Жить поначалу пришлось в закулисье театра. Доход был 900 «старых» в месяц, приходилось «левачить». С Екатериной Деревщиковой, молоденькой, но уже народной любимицей (это Женя из «Тимура и его команды») играл за полтинник по больницам, домам престарелых за 100 рублей на двоих. «Успех был невероятный», – вспоминала актриса. Ждал Альберта-Олега и успех иного рода. Возлюбленная Алла Латинская, студентка факультета журналистики, была дочерью предыдущего директора театра. Похоже на сюжет с Проней Прокоповной, но то была просто любовь. Свадьба состоялась в 1954-м, супруги прожили вместе 40 лет (пока, как в пресловутой фразе, смерть не разлучила), – случай среди актеров уникальный. Вскоре, одно за другим, случились еще два многообещающих события. Родился сын Юра. «Олег Иванович души не чаял в сыне, он его боготворил, — вспоминала актриса Оксана Щусь. – Он был не по годам серьезным. И еще в младенчестве рассказывал «серьезные» сказки. А потом у мальчика обнаружили диабет. Это повергло отца в шок. Он находил любые возможности помочь ребенку». В ту же пору открылся путь в кино, причем через экранизацию культового романа Горького «Мать». Но всесоюзная слава пришла в 1961-м, с тем самым фильмом, героям которого в 1999-м на месте съемок открыли памятник. Даже ария киевского цирюльника - «Моя мама сердце доброе имеет» – стала хитом.

Между тем культовая картина принесла первую драму в профессии. «Зайцев» повезли на фестиваль в Польшу, взяли и Борисова. Вернувшись в Киев, актер узнал, что… уволен из театра за якобы «прогулы», хотя его поездка была организована на уровне министерства. Дело было в элементарной зависти театрального начальства – первый случай такого рода в карьере, но, увы, не последний… Приказ вскоре отменили, но в 1964-м Олег Иванович покинул любимый Киев – уехал в Ленинград, в Большой драматический театр. «Может, нужно было жить на одном месте — не двигаясь?» – размышлял он позднее в дневнике.

Играть всем назло хорошо

«Дрянной фильм. Олег Борисов только хорош». Этот отзыв о некоей кинокартине, данный выдающимся русским писателем Виктором Некрасовым (кстати, он приходился актеру другом), применим, увы, ко многим лентам, где довелось участвовать Олегу Ивановичу.

Сам артист признавал в беспощадно правдивом дневнике: «Лучше было не сниматься в сорока сереньких фильмах, оставить после себя три–пять: «Проверку на дорогах», «Рабочий поселок», «Остановился поезд». А в театре сыграть «Комедию ошибок», «Генриха», «Три мешка», «Кроткую». И – стоп!».

Но вот ведь чудо: любую дребедень отечественная публика смотрит, не отрываясь, из-за несравненного, завораживающего обаяния одного-единственного исполнителя. Возьмем, к примеру, «Дайте жалобную книгу»: откровенная агитка лишь благодаря ершистой фигуре журналиста удерживается в зрительских сердцах. Или «Крах инженера Гарина»: немалые погрешности против текста толстовского романа искупает мрачно-притягательная фигура Петра Петровича, которому чуть ли не прощаются злодеяния за исступленную одержимость идеей. Или Рафферти из одноименной ленты о загнивающем Западе: то «свой парень», то гнуснейший предатель; другим актерам, даже хорошим, обычно хватает убедительности лишь на одного из таких антиподов. Словом, неудач среди его работ и не припомнить.

Но какой ценой доставалось совершенство! Вдова Алла Романовна так говорила о муже: «О его характере я слышу до сих пор очень много нелестных отзывов, но мне было очень легко с ним, я была счастлива - со мной рядом был талантливый человек, увлеченный своим делом. Олег Иванович никогда не пресмыкался и не гнул спину ни перед каким режиссером, даже перед таким, как Георгий Товстоногов, которого любил и очень уважал. Олег не любил, когда при нем кого-то обижали. Даже кошку!».

И тем более не снес, когда в картине «Двадцать шесть дней из жизни Достоевского» стали обижать любимого писателя: образ Федора Михайловича выходил каким-то опереточным, а в одном эпизоде режиссер в тогдашнем идеологическом духе потребовал… плюнуть в икону. Такой трактовки верующий актер не вынес и покинул проект. Карой стал запрет сниматься на «Мосфильме» на несколько лет. В итоге не состоялась, например, работа с Никитой Михалковым в «Родне».

А вот как едко отзывался об Олеге Ивановиче Товстоногов своему коллеге по Большому драматическому: «Все актеры замечательные. Посмотрите, какой букет… Со всеми будет легко работать. Есть только одна трудность – Олег Борисов! С ним как в аду. Каждую секунду будет останавливать репетицию и о чем-то допытываться. Характер – уффф!». И подначивал: «Олег, нельзя же всегда играть назло всем хорошо!».

Но он играл. Вопреки всем обидам. Например, он всю жизнь мечтал о Хлестакове – а эту роль демонстративно предложили другому. Выручало кино: здесь не все были такими диктаторами, как Товстоногов, или разочаровывали надежды актера, как Олег Ефремов. В дневнике Борисов горько признавал, что в Бахрушинском театральном музее останется «несколько фотографий под стеклом, сюртук... Короткое резюме: играл с такого-то по такое, заслуги такие-то. Рядом пепельница Ефремова, в соседнем зале трубка Копеляна»… Но по фанатичному отношению к актерскому ремеслу с ним поставить некого: каждый раз, на подмостках или в кадре, он стремился достичь совершенства.

«Один известный киевский психиатр, который знал артиста, сказал: «Борисова сгубил синдром Ротенберга–Альтова, то есть депрессия достижения». Вы согласны?» – спросили как-то его вдову. «Я не психиатр, – ответила она. – Но знаю, что нельзя все время поддерживать звук на уровне фортиссимо. А жил он именно на этом уровне – все его роли в кино сыграны, на мой взгляд, гениально».

Чего стоят такие образы, как «неправильный» партизан в «Проверке на дорогах», который буквально изводит своего товарища презрением за ошибку прошлого, или «человек-волк», зловещий аппаратчик в «Слуге», рядом с которым и Гарин со своим аппаратом кажется не таким уж злодеем! А проницательные «силовики» в «Краже» и «Остановился поезд»: они до того умеют проникнуть в нутро на допросах, что и зритель ощущает себя вывернутым.

Видимо, поэтому в БДТ побоялись отдать роль одного из таких следователей (в спектакле «Прошлым летом в Чулимске») Борисову. И вот, устав от подобных «краж», он снова поменял город: перешел во МХАТ. Но и там с его личностью не считались: роль Астрова в «Дяде Ване», где Борисов царил и парил, перед поездкой в Париж тихо отдали другому.
«Удивительная нация, гадящая себе же под ноги, – вздыхал актер в дневнике. – Если б разрешили открыть дело, сделал бы заводик по переработке мусора, был бы процветающим человеком». Он говорит, конечно же, не только о мусоре материальном…

Постепенно среди его друзей не осталось коллег. Зато были там, например, герои спорта – футболисты, затем тренеры Валерий Лобановский и Олег Базилевич. Когда киевское «Динамо» выиграло престижный европейский турнир в 1975-м, Борисов даже пригубил из кубка шампанское вместе с победителями. «Считали, что он на всех смотрит как бы свысока, горделивым считали. Я слышал это. Но знал, что это не так, – убеждал сын Юрий. – Вот говорили: Борисов — высокомерный. Я могу согласиться с таким определением. Но смотря что вкладывать в смысл этого слова. То есть это была действительно высокая мерка. И по этой высокой мерке он мерил всех. Прыгни на эту высоту, и тогда будем тягаться».

В кино 80-х что ни роль – то прорыв (кстати, в фильме-катастрофе с таким названием – «Прорыв» – он тоже отличился). Вестерн в «Аткинсе», психологическая философия в «Параде планет», добрый лиризм в «По главной улице с оркестром», шутовской трагизм в «Луна-парке» – не было ничего непосильного для актера. Символична последняя работа – «Мне скучно, бес», где Олег Иванович предстал едким, все повидавшим Мефистофелем.
Он умер от затяжной болезни (лимфосаркомы) в 1994 году, 28 апреля. За несколько дней в последний раз взял в руки дневник, переживая, как там на даче любимый пес. Тот, кстати, пережил хозяина лишь на месяц…

«Раньше я думал, что смерть — это единственная ошибка Создателя. Сейчас склоняюсь к тому, что величайшее Его изобретение. Как и момент рождения. Это два самых торжественных акта, и хорошо, что они проходят без нашего участия. Во всем остальном мы умудряемся как-то подгадить. В смерти — величайшая мудрость. Сколько бы ты ни был генсеком, ты не купишь себе бессмертия. Мы должны быть благодарны смерти, что она проводит такую уравниловку. После нее вступит в свои права история. Которая кому-то, в порядке исключения, продлит жизнь. Если говорить об актерах, исполнителях — то очень немногим и нехотя».